Подхватив маленькое тело сына, Цыганков вошёл в комнату. Старший сын сидел на полу и что-то мастерил из пластилина. Из второй комнаты появилась жена Наташа, хмуро поглядевшая на мужа. Ни слова не говоря, она пошла на кухню. Цыганков недоумевал: вроде сегодня явился домой не поздно, за окном ещё светло, был трезвым, как стекло. Что ещё этим бабам надо?

Он опустил младшего сына Виталия на пол и пошёл на кухню прояснить обстановку.

– Наташа, что случилось? – спросил он, войдя в небольшое узкое помещение, основное место в котором занимал холодильник «Бирюса», доставшийся ему от родителей. На кухне ещё уместились старый набор кухонной мебели и газовая плита «Брест», которую он смог купить по талону в последний год советской власти.

Жена окинула внимательным взглядом его лицо, потом посмотрела на воротник.

– Что, сегодня без следов? – язвительно осведомилась она.

Несколько дней назад на одной из рубашек Цыганкова она нашла старый, уже засохший след от губной помады. Скандал подняла уже тогда и продолжала шуметь всю неделю. Сегодня было продолжение.

– Я же тебе говорил, – спокойно, стараясь не провоцировать ссору, ответил Цыганков, – это была оперативная необходимость, можешь позвонить Шумилову.

– Какого рожна мне твой Шумилов скажет? – взвилась Наталья. – Вы там все хороши, стоите друг друга! Твой Шумилов тебя всегда покрывает, не говоря уже о Забелине. А ты шляешься по всяким бл…м, хоть бы о детях вспомнил! Я уж о себе молчу.

– Ну, Наташ, – извиняющимся тоном произнёс Цыганков, – ты же знаешь, мне никто не нужен, я тебя люблю.

– Ты лучше спроси, люблю ли я тебя! У других, посмотришь, всё есть, умеют люди устраиваться. В твоём возрасте уже имеют машину, дачу, живут спокойной, солидной жизнью, а ты ведёшь себя, как мальчишка. Одни бабы на уме!

Наталья раздражённо сунула ему под нос тарелку с ужином и вышла из кухни. Лениво взял вилку в руки, Цыганков опустился на стул. Жена, с одной стороны, казалась права, другие женщины, конечно, были, да и как без них в его работе? У него было несколько женщин и девушек на оперативной связи, с ними приходилось встречаться, причём практически везде: и на конспиративной квартире, и в обусловленных местах, в том числе кафе и ресторанах. С некоторыми завязывались лёгкие романы, никогда не переходившие в нечто серьёзное.

Воспоминания вчерашнего дня вновь нахлынули на него. Он вспомнил, как они томительно, в напряжении ожидали торговцев оружием. Сидели в своей машине тихо, почти не подавая признаков жизни.

Изредка Цыганков по рации переговаривался с Шумиловым, докладывая об обстановке. Потом они увидели, как появились оперативники УБОПа^[6] на «мерседесе» вишнёвого цвета – машине не новой, но выглядевшей прилично. Один из милицейских оперативников, Цыганков его близко знал, вышел из машины и, опершись на капот, неторопливо закурил. Это был Коля Сметанин, с которым Цыганков уже провёл несколько успешных совместных операций. Если Сметанин был здесь, значит всё должно пройти как по маслу, потому что он, словно некий оперативный талисман, сулил удачу.

Встречу назначили на десять часов утра. Торговцы запаздывали, и ожидание становилось тягостным, нудным. Возникли сомнения – появятся ли они вообще? Может, произошла утечка, может, их предупредили о засаде? Оперативникам ФСК нестерпимо хотелось курить, но Цыганков не разрешал, боясь, что сигаретный дым из санитарной машины будет выглядеть подозрительно.

Так прошло минут двадцать.

Сметанин уже закурил третью сигарету, когда на площадку вырулила старенькая вазовская «копейка» оранжевого цвета. На улице было тепло и сухо, но номера её оказались заляпанными, словно водитель перед этим долго кружил по улицам города в поисках приличной грязи. Сметанин сразу узнал продавцов и неторопливо, вразвалочку пошёл к ним. Из машины выбрались два смуглых парня, явно кавказцы, значит, источник не соврал: оружие было привезено из Чечни.

Они начали переговоры, а Цыганков вылез из машины, приоткрыл дверь санитарной машины.

– Так, мужики, операция начинается, выходите по одному и старайтесь не привлекать внимание! – скомандовал он.

Сегодня нельзя было допускать ошибок, потому как вторая проваленная операция после Виккерс будет не только лишним подтверждением низкого профессионализма его, Цыганкова, может быть поднят вопрос о пребывании в органах.

Из «уазика» выбралось пять сотрудников Управления, все в камуфляже, у некоторых в руках автоматы. Старшему группы захвата – приземистому плотному майору Заварзину – Саша сообщил, указав на группу продавцов и мнимого покупателя:

– Следи за ними! Я буду возле нашей «шестёрки». Сигнал для начала захвата – опер, стоящий рядом с торгашами, потрёт рукой мочку уха.

– Понял! – ответил Заварзин, поправляя автомат на плече.

– Сразу после этого двигаетесь к объектам. Только смотри, опера ментовского не трогайте! Всё, я пошёл!

Он с деловым видом, как хозяин, отправился к одной из машин на стоянке, оставленной там заранее. Подойдя к машине, открыл дверцу, словно собрался что-то достать из салона, а сам, не переставая, следил за Сметаниным, активно торговавшимся с продавцами оружия.

Через какое-то время покупатель и продавцы втроём обошли «копейку», открыли багажник. Один из продавцов наклонился, откинул полог, а Сметанин в это время взялся правой рукой за мочку уха и начал её потирать, словно глубоко задумавшись при виде открывшейся ему картины.

Это был сигнал!

Люди, входившие в группу захвата, бросились к машине, при этом Цыганков был одним из первых. Он скачками кинулся к ближайшему продавцу, заметил испуганное от неожиданности лицо этого парня, но не успел приблизиться, как тот внезапно резко наклонился и Александр перелетел через него по инерции.

В голове мелькнуло: «Чёрт, неужели уйдет?» Однако тут подоспел Коля Сметанин. Он схватил парня сзади, прижал его к себе, не давая действовать руками, а Цыганков пружинисто взлетел с земли, и они вместе скрутили продавца, надев на него наручники. Второго взяли уже без проблем.

Досадная оплошность, которая с ним произошла, не давала покоя Цыганкову, он подошёл к Сметанину и крепко пожал ему руку. Тот рассмеялся:

– Что, Саня, хочешь так отделаться? С тебя пузырь.

– О чём речь! – невесело ответил Цыганков.

Он-то знал, что если Сметанин и его товарищи замнут оплошность, то съемка с видеокамеры группы документирования ничего не скроет: Кислицын всё увидит самолично. Опять будут прорабатывать его и Шумилова. И несмотря на то что это была его разработка, его операция, которая всё-таки завершилась успешно – продавцов они задержали, стволы изъяли, настроение было испорчено.

Сидя дома за кухонным столом, Цыганков угрюмо думал обо всём этом. Тут ещё жена с её разборками. Он поднялся и взял из холодильника уже начатую бутылку водки.

Уральск, УФСК по Уральской области, кабинет полковника Кислицына Б.И., 17 июня, 14.30

Полковник Кислицын все эти дни был в хорошем расположении духа. Он довольно поглаживал лоб с большими залысинами, ходил по своему кабинету и напевал песни из своего комсомольско-партийного прошлого вроде «Марша коммунистических бригад»: «Будет людям счастье, счастье на века, у советской власти сила велика!»

При этом он нет-нет, да и бросал взгляд на стол, где у него громоздились папки с оперативными материалами, касающимися Забелина и Цыганкова. Эти папки накануне принёс ему Усольцев, аккуратно постучав в дверь и мягко, легко вкатываясь в кабинет с грудой оперативных дел.

«Он, пожалуй, действительно несколько легковесен, этот Усольцев», – подумал Кислицын и приоткрыл окно. В кабинет сразу ворвался шум улицы: звуки проезжавших машин, гомон проходившей внизу толпы. Фасад здания управления выходил на одну из оживленных улиц города – улицу братьев Стругацких. Далее, если идти по этой улице к реке, находился центральный книжный магазин, а ещё дальше – высокое сигарообразное здание областной администрации.

«И что всем этим людям надо, куда спешат?» – Борис Иванович недовольно сморщился и глянул вниз, слегка высунувшись из окна. Голова у него закружилась: он с детства боялся высоты. Закрыв окно, поспешно отошёл. «Суета, вокруг одна суета. Мы все спешим за чудесами, как поёт Антонов, но жизнь преподносит совсем другие сюрпризы».

Может, и его намерение поймать за руку людей Шумилова тоже суета. Бессмысленная трата времени. Кто знает? Его мысли вернулись к Усольцеву. В материалах, которые тот принёс, ничего не было стоящего, ничего весомого, чем можно было бы прижать хвост этим ребятам. Он, Кислицын, вчера весь вечер сидел, корпел над делами, пытался делать выписки, систематизировать данные, разложить их по полочкам у себя в голове.

Забелин и Цыганков активно передвигались, встречались с разными людьми, вели многочисленные телефонные переговоры, но всё было не то. Не было и намека на скрытую от посторонних глаз, изнаночную сторону их жизни. Даже интимные связи не удалось отследить, а ведь они должны были быть, особенно у такого ловеласа, как Цыганков. Кислицын в этом не сомневался.

Он подошёл к столу, положил руку на лежащее сверху дело с материалами наружного наблюдения и слегка забарабанил по картонной обложке пальцами, стремясь поймать ритм «Марша коммунистических бригад».

В этих толстых делах определённо не было ничего интересного. Может, Усольцев не проявлял должного старания, работал спустя рукава? Всё-таки это его бывший отдел, и симпатии к отдельным сотрудникам могли у него остаться – честь отдела и всё такое.

Нет, Усольцева он изучил. Усольцеву никто не нужен, никакие симпатии не помешают ему исполнить порученную работу. Он, словно механизм, действует чётко и без сбоев. И всё же, несмотря на бесплодность проделанной работы в отношении подчинённых Шумилова, Кислицын чувствовал, что бросать начатое не следует. Пока нельзя. Интуиция так подсказывала.

Он поднял трубку и набрал номер Усольцева.

– Леонид Петрович, вы хотели мне показать видеозапись, я освободился.

Вскоре Усольцев появился у него в кабинете, подошёл к видеомагнитофону «Панасоник» и отчего-то замешкался, внимательно осматривая кассету.

– В чем дело? – нетерпеливо поинтересовался Кислицын.

– Борис Иванович, я тут в одном из отделов изъял видеокассету, неприличную. Подумал, что захватил её вместо той, которую хотел показать.

Действительно, в одном из кабинетов отдела по борьбе с терроризмом Усольцев случайно увидел, как молодые опера смотрят кассету с итальянской порнушкой «Белоснежка и семь гномов». Оперработники смутились, сказали, что кассета была изъята милицией на рынке во время очередного рейда, а они всего лишь взяли её на время. Усольцев сделал им замечание, отобрал злополучную кассету, а сам в своих рабочих записях сделал отметку об этом случае. Он никогда и ничего не забывал.

Сейчас же он замялся оттого, что вспомнил о той изъятой кассете с порнографией. Она была в такой же коробке, как и та, которую он хотел продемонстрировать заместителю начальника Управления, и он мог их запросто перепутать – в сейфе две кассеты лежали вместе.

Кислицын нахмурился.

– Дожили, нечего сказать! Вместо того чтобы делом заниматься, уже порнушку на рабочем месте смотрят. Во времена Андропова об этом и подумать не могли. Потом отдельно доложите, я накажу виновных.

Усольцев понятливо кивнул. Он внимательно ещё раз осмотрел поверхность, но ничего не разглядел, никаких записей на чёрном пластмассовом корпусе кассеты и, искоса посмотрев в сторону начальника, вставил её в магнитофон.

Загорелся экран телевизора, но изображения не было – одна мутная белесая рябь. Потом, словно из тумана, появилась улица, магазинная площадка, на которой произошёл захват, зазвучали голоса сотрудников. Кадры поначалу хаотично мелькали, изображение дёргалось, но потом всё наладилось. Видимо, группа документирования заняла нужную позицию, укрепив видеокамеру на штативе. Было видно, что снимали из дома, примыкающего к магазину. Изображение сфокусировалось на санитарном уазике и сразу стало резким.

Кислицын знал, что именно хочет показать ему Усольцев – последний захват, проведённый отделом Шумилова. Но Леонид Петрович намекнул, что есть определённые нюансы, на которые он бы хотел обратить внимание начальника. Им, этим нюансам, никто не придал значения – так, немного посмеялись. Но он, Усольцев, посчитал, что это не шутка. Вот и сейчас он с непроницаемым лицом присел в кресло и, взяв в руки пульт, принялся искать нужное место. Видеомагнитофон глухо завыл, с напряжением перематывая пленку, шуршавшую едва слышно и слегка потрескивавшую в металлическом брюхе аппарата.

– Старая кассета, – пояснил Усольцев, – у хозяйственников новых нет, пришлось старую использовать – того и гляди зажуёт. Ага, вот!

На экране пошло изображение, предшествующее захвату. Вот Цыганков пошёл, прогуливаясь, к своей машине. Милицейский оперативник подаёт сигнал. Цыганков и его группа бросаются к торговцам оружием. Цыганков пытается применить захват, но неудачно, и перелетает через корпус одного из преступников.

На этом месте Усольцев нажал «паузу».

– Борис Иванович, – сказал он, не отрывая взгляда от экрана, – обратите внимание на это.

– И что? Я уже видел, – разочарованно заметил Кислицын, – неудачный захват. Цыганков переволновался и недооценил противника, а противник оказался опытным. На его счастье, ему помогли, а то мог и пулю схлопотать.

– И всё-таки я хотел бы обратить на этот эпизод ваше внимание, – вкрадчиво продолжил Усольцев, и его крупное мясистое лицо приобрело то выражение хитрости, которое свойственно людям, считающим себя особо умными и проницательными, – мне кажется, он специально промедлил, дав подозреваемому лицу время для изготовки. Вот посмотрите!

Усольцев пустил плёнку в замедленном темпе. Было видно, как Цыганков медленными прыжками подбегает к торговцу, поворачивает голову вправо и влево, видимо, убеждаясь, что ему никто не помешает.

– Видите, вот эти повороты головы, – Усольцев вновь нажал на кнопку «пауза», – они отняли те нужные доли секунды, которые Цыганков мог использовать для решительного броска. Он специально промедлил, потому что в его подстраховке не было никакой нужды. За ним бежала вся группа захвата.

Недоверчиво посмотрев на начальника отделения, Кислицын возразил:

– Вы думаете, специально? Ну, не знаю! Для чего? Сорвать операцию, которую сам же и разрабатывал?

– Да, готовил её он, но, вероятно, в ходе подготовки на него вышли преступники, состоялся сговор. Цыганков не мог остановить уже запущенный процесс, но помешать этому мог.

– Подождите, подождите! – недовольно остановил его полковник. – У вас есть сведения, что на него выходили бандиты, проводили эту, как у них там говорят, «стрелку»?

– Ну, прямой и точной информации нет, но Цыганков опер, хорошо подготовленный опер, он может уходить от наблюдения, маскироваться. Мы могли упустить эту связь, она могла совершенно выпасть из поля зрения.

– Мне кажется, вы фантазируете, Леонид Петрович! – бросил заместитель начальника управления, – ваши фантазии проистекают оттого, что вы не обладаете достоверной информацией, а время уходит! Думаете, генерал будет бесконечно продлять санкцию на проверку? Я глубоко сомневаюсь!

Обиженно засопев, Усольцев вытащил кассету из видеомагнитофона.

– Мы работаем, Борис Иванович, не сидим сложа руки, – подал он голос, – у нас не всё получается, но мы действуем.

– Вот и прекрасно, работайте тщательнее, глубже, не хватайте то, что лежит на поверхности, то, что может подбросить вам противник. Так, кажется, учит нас искусство контрразведки. А меня по таким пустякам, относящимся к вашим догадкам, не отвлекайте. Догадок я сам могу вам привести тысячи. У меня слишком много работы, чтобы ими заниматься. Забирайте свои документы, – Борис Иванович раздражённо двинул от себя стопку, – и принимайтесь за работу!

Когда за Усольцевым закрылась дверь, Кислицын разочарованно покачал головой, представив, насколько бестолковыми могут быть подчинённые. Усердие, как говорили классики, всё превозмогает. И всё же, всё же…

Может, он зря посмеялся над Усольцевым и тот в чём-то прав, не всё так просто? Былая подозрительность вновь проснулась в нём. Он принялся читать служебную почту, машинально накладывая резолюции, но мысли неотступно продолжали возвращаться к тому, что ему показал на пленке Усольцев.

Уральск, кабинет председателя Комитета по управлению имуществом Уральской области Плотникова М.Я., 21 июня, 10.05

Понедельник для Плотникова начался не так плохо, как он ожидал, несмотря на то что ещё русский император Николай I называл понедельник «чёрным русским днём». Сначала председатель облкомимущества провёл обычное аппаратное совещание, как он называл его для себя – разгонное, по аналогии с рюмкой водки в начале трапезы.

Затем он занялся переговорами с московским банком, в котором у него был открыт личный валютный счёт. Ему хотелось уточнить, была ли зачислена крупная сумма долларов, которую Плотников накануне положил на счёт. К сожалению, упрямый банковский клерк не хотел давать справок по телефону, и пришлось связываться с зампредом правления банка, лично ему знакомым. В результате всё оказалось нормально, деньги поступили.

Вообще у Плотникова были далеко идущие планы. Он хотел приобрести небольшой бизнес в Москве и соответственно жильё, достойное его положения. Наилучшим способом для осуществления этих намерений было переместиться по служебной линии в Первопрестольную. Во время командировок в столицу Плотников несколько раз встречался со своими непосредственными начальниками, и они обещали. Единственным условием с их стороны было скорое проведение приватизации в области; Михаил Яковлевич признавал это условие вполне справедливым.

Поскольку день с утра задался, у Плотникова было превосходное настроение. В оживлённом состоянии он ходил по своему большому кабинету, который раньше занимал секретарь обкома КПСС по идеологии. Его так и подмывало выйти в приёмную и игриво ущипнуть свою новую молоденькую секретаршу, которая вышла на замену внезапно заболевшей Алевтине Георгиевне.

Ближе к полудню в его кабинет заявился Гена Бондаренко. После поездки на металлургический завод к Генералову он развернул бурную деятельность по продаже ваучеров «красному директору». Получив в результате хороший куш, Плотников был очень доволен Геной.

Сейчас следовало скорее протолкнуть в верхах проведение последнего ваучерного аукциона, которые скоро должны быть совсем прекращены и заменены залоговыми. В Госкомимуществе без энтузиазма отнеслись к его просьбе, но Плотников был на хорошем счету, своего рода ударником приватизации, и, покривив душой, ему пошли навстречу в порядке исключения. Москва всегда умела поддерживать людей в трудную минуту.

Гена Бондаренко энергично вошёл в кабинет, сопровождаемый молоденькой белокурой секретаршей.

– Михаил Яковлевич, к вам Геннадий Алексеевич, – произнесла она слегка испуганно.

– Ничего, ничего, – махнул рукой Плотников, – все нормально, Настя, я ждал Геннадия Алексеевича.

– Ну, я же говорил, – подмигнул ей Бондаренко, – все будет о’кейно!

Секретарь вышла, а Плотников посмотрел ей вслед и вздохнул.

– Представляешь, – сказал с сожалением, – такая молодая, а мужа уже посадили за кражу на три года.

– О, так она свободна? – цинично осклабился Геннадий.

– Нет, нет, она мужа любит: просила помочь, чтобы пересмотрели приговор. Но я тоже не всесильный, к судейским у меня нет подходов. Может, у тебя?

– Откуда? – Бондаренко отрицательно покачал головой.

Они прошли к столу, но разговору помешал звонок телефона. Плотников взял трубку.

– Да, Олег Викторович, заходите.

Дверь в кабинет открылась, и вошёл среднего роста мужчина. Несмотря на жаркий июньский день, он был в двубортном летнем костюме, рубашке с короткими рукавами – из рукавов пиджака выглядывали голые волосатые руки.

– Михаил Яковлевич, вот бумаги на подпись, – сказал мужчина, с любопытством поглядывая на Бондаренко.