Глава вторая

А Миша Гинзбург уже доктор. В каком возрасте он защитился? В тридцать?.. Ах, да в 33! Известная цифра… Притом, что гуманитарий становится доктором наук в среднем в 45—47. А то и за 60… Есть во всем скороспелом что-то подозрительное. Не будем вспоминать, кто у него папа, мама, а главное – дядя. Просто он очень хотел. Если чего-то очень хочешь, скорее всего, получишь. Банально – но правда! Притом, что поддержка клана, хана, географических обстоятельств или еще кого-то или чего-то, конечно, будет не лишней. Сам он свою скороспелость объясняет мотивами эдакими трагико-сентиментальными. Дескать, поселился в нем еще в юности ядовитый цветок неизвестной науке болезни, и расцветет сей цветок годам к пятидесяти с небольшим (как подсчитал?). А до сего трансцендентного срока должон он сделать как можно больше. И жить торопиться, и докторскую защитить. Кстати, опять по Бахтину. И если в первой, кандидатской, по Бахтину как философу, обычному человеку в тексте Миши были понятными только предлоги, то во второй – докторской, ни просто полнозначные слова, не говоря уж о терминах, ни даже предлоги с союзами уже были неподвластны для расшифровки даже специалисту. Причем в эту тему Миша умудрился втиснуть свою любимую идею – социального хаоса. Дескать, в эпоху социального хаоса, например, в России в 90-е годы, государство только делает вид, что имеет власть, ею распоряжается, издает и блюдет законы, ну и просто управляет процессами, но на самом деле общество реструктуризуется в собственные институты, подменяющие институты государства, на смену законам приходят «договоры стратов», всё регулирует грубая сила и шальные деньги. В переводе с Мишиного языка: все начинают жить по понятиям, а государственные мужи только надувают щеки. Может быть, и так. Но мне две вещи непонятны. Общество, социум, даже блатное общество – это организация, система связей, плохая или хорошая – не важно. Значит «социальный хаос» – это оксюморон, «газо-камень»? И причем здесь Бахтин?

Спрашиваю Мишу, а вот за какое время реально докторскую соорудить, вот на его собственном примере? При наличии хорошей болванки, то бишь плана, тянущего на какую-никакую концепцию. Обзор литературы, так сказать, библиотечный период – полгода хватит? Материал собрать и в нем поковыряться – год хватит? А потом ежли так: не брать специального отпускного времени, а в студенческие летние каникулы, совпадающие в родным преподским отпуском в 53 дня, – сесть и всё нарисовать? Сколько, кстати, для докторской страничек нужно?

– Ну, по умолчанию…

…Раньше Миша говорил более филологично: «по узусу», но он же теперь философ… то есть социолог… ах да, тяготеющий к политологии… хотя… «по умолчанию» – это просто новый городской сленг… а! – ладно!

– Ну, по умолчанию, так и есть, полгода – библиотека с интернетом, нарыть триста теоретических цитат по теме, ну и выписать, откуда, конечно. Год собрать материал, год – проанализировать, полгода – писать. Три года, нормально. Да… страниц триста пятьдесят основного текста, полсотни страниц приложений, один к одному – итого, триста пятьдесят единиц в библиографии. А дальше – главное: закинуть в хороший совет. Вот это главное!

– А сама диссертация – не главное?

– Никому эти диссертации на самом деле не нужны, никто их не читает.

– ?

– Политикам и богатым дядькам докторские нужны только как бирки, что они не дураки. Хотя дураки почти все. И поэтому за докторские они готовы платить любые бабки. Тем более деньги достаются им, как мусор. А нашему брату – сам знаешь, так же как и кандидатские: чтобы еще на три копейки зарплату увеличили.

– Миша, ну ты же говорил, что хочешь до пятидесяти что-то такое соорудить, чтобы потом умирать было не стыдно!

– Ну это мне и сейчас актуально. Но это делается не в жанре докторской. Это делается в виде как бы простой книги, ну… но такой, чтобы потом о ней говорили вечно, а на могилу автора толпами ходили поклонники, ну, я не знаю, «Мифологии» Барта или про Достоевского и карнавализацию у Бахтина. Только во времена Барта или Бахтина не обязательно было быть доктором, чтобы тебя прочитали, тогда все читали всё. А сейчас, если ты не доктор наук, никто всерьез тебя воспринимать не будет, будь ты семидесяти семи пядей во лбу… Вот я и торопился… И потом… Ты же знаешь, при моих болячках, мне отмеряно максимум шестьдесят…

Раньше он говорил: «Пятьдесят». Уже лучше», – подумал я.

– … Вот я и торопился… А еще знаешь… Только между нами, девочками, ладно? Я тут подумал на член-корра подать. Я недавно снова составил свою библиографию – вроде тяну. Только вот теперь еще директором института рановского надо стать…

…Я, конечно, подумал, слышь, Миш, а чё б тебе – коль так всё плохо и скоро – для начала не забуриться пару раз в маленький такой веселенький недельный запойчик?! Не купить сразу пару шлюх, обеих на ночь – и без всяких резинок и «классики»?! Не смотаться в Тибет на месяц, в конце концов?! Чё ты сразу – «Члеен-Коорр»?..

Но я ничего не сказал. Выдул сигаретный дым в сторону от разговора…

В издательском доме всё по-прежнему шло довольно серо, очень нескоро, хотя временами было и интересно.

Проект с интригующим названием «Путевые машины» должен был открыть зам Романа Егор (как помним, еще и племянник босса), но по каким-то причинам всё не мог нажать проекту на «пуск», как Рома не напрягал его фразами типа: «Ну, и когда ты на стрелку с «Путевыми машинами»?

Но мне дали первый проект. Мне, как человеку из академических кругов, что ли, Яшин притащил целый чемодан компьютерных дисков и бумажной рухляди и сказал, что Нерюгринский район Якутии, она же Саха, заказал мультимедийную презентацию.

– Вы уже знаете, что такое мультимедийная презентация, да?

– О, да! Только вот есть план какой-нибудь более-менее точный?

– Андрей, план проекта у нас называется концепция, и его составляет редактор – он же автор проекта и (Роман мило улыбнулся) – ответственный за всё-всё-всё. Редактор, который начинал Нерюнгри, а потом уволился, конечно, концепцию составлял, но, во-первых, я ее не утвердил, а во-вторых, сам заказчик не утвердил. И вообще мы с представителем администрации Нерюнгри только по телефону и е-мейлу общались, но они скоро обещали своего человека прислать, и тогда всё конкретно завяжется. Причем очень скоро. У них юбилей района в марте – времени осталось всего ничего. Вы пока сделайте такую рабочую концепцию проекта для себя и займитесь текстами. Обычные рубрики: слово генерала…

– ?

– Ну, «генерал» – это генеральный директор, или глава администрации.

– А-а, понятно.

– Слово генерала, история, производство с главными достижениями, жилищная программа, образование, здравоохранение, культура, спорт, планы на «светлое будущее». Всё!

Чтобы служба медом не казалась, Роман подкинул еще пару календарей – помесячный «на спиральке», для футбольной команды ветеранов «Космос» (там играл спикер областного заксобрания, значит, деньги у них были) и для «Региобанка». Раз календарь – значит, Ружину срочно нужен фотограф. Яшин определил Ружину Сашу Голощекина. Дал его домашний телефон. А Леша Павлюченко сразу предупредил: «Андрей, он по сути – шабашник, будет щелкать, как из пулемета, и навязывать каждый кадр, вы с ним построже!»…

Итак, началась не то, чтобы настоящая работа, но – … процесс… Хотя довольно муторный.

Позже Ружин прочтет, что русское слово «раб» от праславянского корня «orb» – работать в чужом доме. Вот он уже какую неделю живет в этом доме и вроде бы ни с кем не ругается, мало того, всем мил, во всеми приятственно болтает, но… чужие они все здесь ему, чужие… Почти все… Вот дизайнер Виктор – вроде бы родственная душа…

Глава третья

Владислав Алексеевич Бедобабин назначил мне встречу на субботу. Хорошо! В издательском доме – даром, что проектный стиль, все работники должны были находиться на работе с девяти до шести кажный будний день.

Конечно, я приехал в академию экономики и права – по-старинному и навеки закрепленному – «нархоз», от совдеповского института «народного» хозяйства, – не к условленным двенадцати, а пораньше, сказал вахтерам свое «сим-сим»: «Я к ректору», – услышал в ответ: «Он еще не приходил», – твердо пробурчал, что велено в приемной ждать – и пошел гулять по заведенью. Будучи журналистом я частенько бывал в своей этогородской альма матер – педе, в институте культуры, в политене, теперь почему-то Тихоокеанском почему-то университете, а вот в нархозе, поверите-нет, не был ни разу. Академия экономики и права слыла самым престижным вузом города: просто потому, что профессии юриста и экономиста считались самыми престижными в новой, всего-то тринадцатилетней России (а вот сколько их уже было – этих «Новых Россий», ежли от Петра… да нет, от его папы, от Алексей Михалыча посчитать?). Плюс здесь было банковское отделение: сидеть в тепле на лавке менял – это вам не задрав штаны целыми днями за куском хлеба бегать. Ну и здесь учились практически все мажоры города: дочь гендиректора «Региобанка», сын местного золото-платинового короля, племянники губернатора, не говоря уж о юных женах пузатых урок, из тех, кто остался-таки в живых после лихих девяностых и смог перебросить свои капиталы в легальный сектор. Было немало и просто наивных мальчиков и девочек – детей своих наивных родителей. И те и другие почему-то верили, что экономике прибыли можно и должно учить в вузе, что те, кто умеет это делать, те, кто знают секреты инвестирования, такие молодцы и альтруисты, что бросят дурное дело делать деньги самим, а станут годами за нищенскую зарплату препода рассказывать свои секреты чужим прыщавым юнцам… О том, что юрист в России (а может быть, везде?) – профессия, быстро выжигающая в человеке природную мораль, остатки стыда и чувства справедливости, короче, о том, что в любом юристе нет ничего человеческого, – тоже редко кто вспоминал. Оттого недостатка в обучающихся в академии экономики и права, неважно, платно иль бюджетно, никогда не было…

Но сейчас, в субботу, без двадцати двенадцать, бывший нархоз почему-то был совершенно пуст. Высокий вестибюль приветливо рассыпал по себе бело-сине-фиолетовый свет северной стороны из стеклянной стены напротив входа, терпеливо ждала своей вечерней очереди огромная люстра под потолком из белых матовых шаров и стальных угольников, манили прохладой дубовые перила внутреннего балкона, в лабиринтах второго и третьего этажей взору отрывались то портреты «Ученых института» – при внимательном рассмотрении это были человек пятнадцать-семнадцать преподавателей со степенью доктора наук, то большие постановочные фотографии – стилизации под известные русские картины: «Чаепитие в Мытищах», например, где купчиху изображала развесёлая студентка-толстушка, а самовар был натуральным, то гордость местных стен – желто-зеленые гобелены.

Бедобабаин появился в узком предбаннике приемной без четверти час: невысокий, немного похож на плюшевого медвежонка, поздоровался за руку:

– Вот в субботу нужно с главбухом срочный вопрос решить, а с внучкой только завтра смогу встретиться… Ну ладно, пойдемте в кабинет…

Разумеется, Владислав Алексеевич Бедобабин не просто устраивал Андрея Васильевича Ружина в свою академию, но имел на него вид весьма практический и прагматический.

– …Второй год уже пытаемся открыть кафедру пиар, думали в этом сентябре получится, но вот чуть-чуть не хватило («Налички занести или бумажек оформить?» – подумал Ружин, впрочем, Миша Гинзбург божился, что Бедобабин в этом смысле среди ректоров города – «белая ворона»: в последние годы исповедует принцип «с чемоданами в Москву не ездить»). Поэтому давайте сделаем так. У нас есть кафедра маркетинга и рекламы, это близко к пиар, так ведь?

Ружин глуповато кивнул.

– …Ей всего три года, но можно сказать – что уже три года, там очень сильная заведующая, впрочем, декан МЭО («Еще бы расшифровал, что такое «МЭО», – едва успел промелькнуть внутри себя вопросом Ружин) – тоже сильный, настоящий руководитель. Я поговорю с ними, они возьмут вас на год совместителем. Почитаете годик на КэМэиР, привыкните к академии, основная работа с постоянным окладом у вас, Всеволод Петрович говорил, есть, а с сентября будущего года мы с вами вместе откроем кафедру пиар. Вот тогда вы у нас развернетесь: сами наберете преподавателей, сами определите тему и направление кафедры, Сысоев говорил, что вы человек инициативный и талантливый, что вы стремитесь к большим свершениям («Слышал, Ружин, что авторитетные люди про тебя говорят?! Мотай на ус!»). Думаю, у нас всё получится. Ну как вам такие планы?..

Я ехал домой, из преддверия Северного микрорайона в центр, в полупустом «21-м» автобусе, сел у окна и думал вполне пристойную и наивную мыслишку. Вот стоит в серванте ваза для цветов. Давно стоит. Скучает. Пылится. Уже сильно нервничает от своей невостребованности. Месяц стоит, два, больше, полгода стоит… Никто в доме цветов не покупает. Ни повода нет, ни свободных денег: все уходят на что-то насущное – еду, квартплату, всякое такое… А тут вдруг муж жене ни с того ни с сего, а просто так – букет тюльпанов купил. Так ведь это ж еще не всё! На следующий день и сын матери – в кои-то веки! – тоже букетик цветов купил. А просто так. Купил да и всё!. И еще и старую вазу пришлось из кладовки достать. Ту, что не нужна была, да жалко выкинуть. И вдруг всё так в доме поменялось! Те же столы-стулья, диван, дверь на балкон, палас на полу… Всё так да не так! Две вазы и обе с живыми цветами! Когда ничто того не предвещало. И дело не в бело-красно-фиолетовых огоньках тюльпанов, не в желтых ежиках хризантем, не в причудливых гранях хрустальной вазы и теплых овалах глиняной. Не в них. А в чем?

Нет, ну мыслишка и вовсе даже пустая, скорее всего – не мыслишка даже, а простецкая метафора, может, сравнение даже. Просто не было у Ружина ни одной работы, а теперь – целых две. И не самые тяжелые, пыльные и скучные. Поди плохо!

Впрочем, как минимум до сентября постоянная работа будет одна. Да, чужеватая, да скучноватая… И вообще большие витиеватые куски текстов про район Нерюнгри Яншин забраковал. Точнее, сказал: «Понимаете, Андрей, ни в мультимедийной презентации, ни в большой корпоративной книге очерки, написанные высоким слогом, заказчик даже читать не будет, сразу выкинет и заноет, что ему нужно совсем другое».

– А что запросит?

– Ну, такой бюрократический отчет о достижениях… или, во всяком случае, о том, что хоть что-то делалось, и вообще самый грубый, самый примитивный позитив. И побольше фоток, таких же… перецвеченных, в общем, примитивных.

– О как! А это… Роман, всё же я в толк не возьму, а почему заказчику не нужно хороших текстов, фотографий, я не знаю, если не как произведений искусства, то хоть с выдумкой, с авторским взглядом… да и потом, даже дизайн, вёрстка, мне казалось, могут быть подобны искусству…

– Вообще, в принципе – конечно! Андрей, все мы тут не так давно, и я тоже. Что, думаете, мы не пытались, я лично не пытался, разным заказчикам, разным генералам предлагать какой-то креатив? Еще как! Мы тут ночей не спали, всё выдумывали, креативили, ну, например, я не знаю, для одного транспортного предприятия, скажем… Фуры едут по дороге, которая превращается в женское такое очень аппетитное тело, ну и там где от талии – она на боку лежала – подъем к бедру… И-и-и! Там взлетают вверх производственные показали – до таких фантастических значений.

– И как?

– Никак. Послали генералу, тот просто крест накрест перечеркнул, и коротко написал: «Жду новых предложений»… В общем, Андрей, через пару проектов вы сами будете заранее понимать, чего хочет заказчик, а пока я вам так скажу – покороче и попроще. Особенно в презентациях. Это ведь вообще виртуал, там текстов особых вообще никогда никому не нужно было.

Последняя фраза у Романа вообще классной получилась. В точку. Дескать, виртуальные, созданные на любом экране и для любого экрана, тексты хорошими, то есть глубокими и красивыми, не могут быть… даже не по определению, а как? По природе своей? Ну да. По природе.