Если кто не учил в детстве физику (как я), – то туловище, весящее сколько-то, набрало какую-то скорость за очень короткое время и рухнуло на парящего меня так, как будто мне в грудь пришла электричка. После этого мы вместе с телом пролетели отведенную дистанцию до поверхности планеты. Которая финально отругала того, кто не знает физику, ласковым таранным ударом. Всей планетой. В спину. Мне.

Я проснулся. Ну, как это бывает: во сне умер – наяву проснулся. Кто-то начинает разматывать бесконечный клубок образов и параллелей из сновидения, кто-то – молиться. Я пошел в душ. Зарядка, и чередование горячей и холодной воды, кто бы что не говорил, все-таки лучшее средство проснуться и наплевать на то, что было вчера и на то, что снилось всю ночь. Помогло и в этот раз.

Взгляд на часы – половина девятого. Запрос к памяти – суббота. Я дома, суббота, раннее утро – что нужно делать? Правильно, блины. Два яйца, стакан теплого молока, сахар, соль, семь столовых ложек муки «с горкой» и «плеснуть кипяточку» – рецепту меня научила покойная бабушка. Никогда не подводил. Жена пробовала спорить, мол необходимо добавить цедру, мускатный орех, ванильный сахар, карамельный сироп и прочие хрен с лимоном. Но тут я – кремень. Потом – мажьте, чего хотите. А мои блины универсальные – хоть к шоколадной пасте, хоть к семге. Их я и затеял. Когда проснулась Надя, на столе под полотенцем уже ждала горка блинов, в заварочном чайнике была готова нужной консистенции заварка, а я допекал последние. Идеальная картина для утра. Но не для моей жены.

Бывает, что люди просыпаются в благостном расположении духа. Любят весь мир вокруг и себя в нем. Рады и открыты будущему, и оно чаще всего отвечает им взаимностью. Вокруг них с самого утра все самое лучшее, доброе и хорошее: супруги, дети, погода и вид за окном. Это обычно бывает в книгах или в кино.

Надя с прической домовенка Кузи в самом начале его биографии вошла в кухню, как немцы в Польшу – мгновенно и бескомпромиссно.

–Опять сахару недоложил, – оставаясь в роли оккупанта, буркнула она. Мы, гуманитарии, подобное проходили и в истории, и в литературе: «ты виноват лишь в том, что, ой, всё!». Поэтому я, как муж со стажем, молчал, как рыба об лед.

–Лимону добавил? – эмоции искали выхода из еще спящей жены, как дрожжи из школьной канализации. Будь я физиком – наверняка нашел бы более романтичное и непонятное сравнение, с использованием квантов, фотонов и прочей темной материи.

–Да. Доброе утро, родная. Приходи, есть о чем поговорить, – моему голосу позавидовал бы самый лучший улей, а то и вся пасека сразу – чистый мед.

Надя ушла в душ, бросив через плечо, что не те тарелки не на том столе не так стоят. В эти моменты искренне радуюсь за нее, что я на четверть белорус – они рекордсмены по долготерпению. Об этом даже анекдоты есть. Был бы какой-нибудь кабардой – давно убил бы. Хотя, скорее, просто никогда бы не пошел с ней в ЗАГС.

Пока она плескалась, из комнаты выполз еще один Кузя: растрепанная и заспанная Аня подкралась как привидение, совершенно бесшумно, и обняла меня за ногу. Помню, как она сделала это впервые. Я тогда чудом остановил сковородку в паре сантиметров от светлой головы. Нельзя так пугать по утрам отцов-кулинаров.

–Доброе утро, пап! А сметана есть? – уточняющие вопросы по утрам я люблю гораздо больше огульной критики.

–Конечно, солнышко. И с сахарком. И с вареньем. Сейчас мама выйдет – почистишь зубы, умоешься, и приходи проверять.

–Дай! – это наш с дочерью секретный секрет. Ей было года три, когда я научил ее переворачивать блины подбрасыванием. С тех пор нас за это ругает мама, когда видит. Потому что сама так не умеет. И блины с тех пор приходится жарить на двух сковородах: одна «взрослая» чугунная, а вторая – тонкая, импортная, щадящего диаметра. Аня влезла на пододвинутую табуретку, со знанием дела резко потрясла сковородку в горизонтальной плоскости, а затем сделала отточенное круговое движение в плоскости вертикальной. Блин, совершив нужный переворот, улегся румяной стороной вверх. Пара легких движений детской кисти – и он лежит идеально по центру сковороды. Донельзя довольный и гордый собою ребенок с широкой улыбкой на заспанном, неумытом еще лице сползает с табуретки. Ради этого можно многое потерпеть, да.

Внезапно зазвонил телефон. На экране высветилось: «Мама». Неожиданно. Обычно мама пишет в мессенджере два-три раза в неделю, причем почти всегда сообщение начинается с пометки: «часто пересылаемое». Такие я, каюсь, не открываю, отвечая «пальцем вверх» или «сердечком». А тут – суббота, девятый час и звонок. Нам, интровертам с богатой фантазией, такое решительно противопоказано.

–Дима! Мне в дверь звонят мошенники! Они говорят, что я выиграла машину, и нужно спуститься вниз и где-то расписаться! – мама частила так, что все пулеметы завидовали черной завистью. Обычно она говорила значительно медленнее, используя вводные и междометия. Видимо, была и вправду взволнована.

–Дима, помнишь, одиннадцать лет назад мне звонили, и говорили, что я выиграла Ладу Калину синего цвета? Ты еще тогда кому-то позвонил, и их всех арестовали? Кому ты звонил? Они освободились и пришли мне отомстить! – а я-то думал, в кого у меня такая богатая фантазия и хорошая память? Вот вам, пожалуйста!

–Дима, Петя спит, я боюсь его будить, он поздно пришел, – продолжала мама, явно не планируя брать паузу даже чтобы перевести дыхание. Надо было спасать. Ситуацию, ее и меня.

–Поздно или недавно? – пробно забросил я якорь в поток маминого сознания.

–Недавно. В начале седьмого. Что делать, Дима? – вроде клюнуло, но так просто остановить маму было невозможно. Как там было в песне Наива – «инерция – страшная вещь»?

–Петьку не буди. Людям открой дверь. Спустись к подъезду. Получи ключи от машины. Распишись, где скажут. И поднимись обратно. Если хочешь – можешь говорить со мной в это время, я никуда не спешу пока, – от моего голоса заскучал бы даже метроном.

–Дима, это же жулики! – уверенности уже меньше, мы на правильном пути.

–Нет. Это мой подарок. Иди и получи. Потом позвонишь. – если истерику нельзя возглавить – ее пора прекращать. В трубке что-то икнуло, булькнуло и звякнуло ключами. Уверенный голос поздоровался с мамой, пожелал доброго утра и пригласил пойти посмотреть новую машину. Я с тревогой ждал звуков «Ах» и падающего тела, но их не прозвучало. Вызов прервался.

Надо, видимо, набрать Сереге. Он же вчера про пару дней говорил что-то? Я посмотрел на экран. Там были значки непрочитанных сообщений в мессенджере. На сердце затяжелело. Я макнул свернутый блин в сметану. Никогда себе такого не позволяю – обычно начинаю завтракать, когда семья собралась за столом. Ну, дамская ее часть, точнее. Антона по утрам к столу ждать – до обеда не жравши остаться. Сообщения оказались от абонентов «Лорд» и «номер не определен». Я начал с последнего. Хорошо, успел блин навернуть – а то что-то аппетит пропал. Текст сообщал мне: «Дмитрий Михайлович, просьба позвонить мне по данному номеру. Петров.». Молодец, полковник. Когда научусь звонить на «номер не определен» – тогда и пообщаемся. Я свернул и макнул в сметану второй блин. Ломать стереотипы – так все сразу.

Второе сообщение, от Сереги, было следующим: «Машины будут к утру, поступления на счет начнутся с 5 августа, страховки в бардачке». Лаконично. Время доставки сообщения – половина второго. Тяжкая жизнь у финансовых поверенных, или как их там правильно называют?

На кухню вошли девочки, расселись и принялись уничтожать блины. Я был несказанно благодарен им за тишину – мысли в голове колотились, как рыбы в тазу. Беспорядочно, но крайне энергично. В это время позвонили уже в дверь. Четыре недоуменных глаза над торчащими изо рта блинами как бы спрашивали: «Папа, что это?». Папа пошел открывать дверь, тяготясь самыми черными предчувствиями.

На пороге стоял подтянутый молодой человек в костюме и при галстуке. В субботу в десятом часу утра в рабочем районе на окраине столицы без когнитивного диссонанса такого, думаю, можно увидеть только в морге, лежачего. Этот же был вертикальный и буквально исходил энергией:

–Дмитрий Михайлович? Доброе утро! Когда будет удобно принять автомобиль? – мой давешний утренний сладкий тон по сравнению с его профессиональным проигрывал всухую.

–Где? – это все, что смог родить мой ум, разогретый всего двумя блинами.

–Внизу, прямо у подъезда. Надежда Сергеевна сможет выйти? Будет лучше, если документы она подпишет лично, – не снижал оборотов тип в галстуке.

Надежда Сергеевна, босая и с полотенцем на голове, стояла в шаге от меня, за стеночкой, но энергичному была не видна. Наверное, к лучшему. Я и сам никогда не видел у нее такого размаха глаз и рта одновременно. Вспомнив вчерашние заветы Ланевского, выдал монотонным скучающим голосом:

–Мы с Надеждой Сергеевной будем в течение четверти часа, спасибо, – и потянул дверь на себя. Закрывая, я слышал, как он рванул вниз по ступенькам, игнорируя лифт.

Закрыв дверь, я развернулся. «Час расплаты» – почему-то пробурчал внутренний скептик.

–Ди-и-има-а-а? – с непередаваемой эмоцией протянула жена. Тут было все: испуг, раздражение и даже угроза.

–Девочки, одеваемся и через 10 минут спускаемся. Внизу все объясню, – и проследовал мимо обеих Кузь в ночнушках в комнату, потому что встречать курьера в трусах – это одно, а принимать автомобиль – вообще другое. А положение, как известно, обязывает.

Девчонки превзошли сами себя. Я вышел из комнаты глотнуть чаю, они наперегонки летели мне навстречу. Через пару минут я выхожу из кухни – стоят княгиня с княжной, и не менее. Волосы уложены, на одежде – ни складочки, и даже губы чуть поджаты почти одинаково. Я сунул ноги в кроссовки и вышел на площадку, поманив их за собой.

После темного подъезда двор казался райским садом – слепило глаза и хотелось уйти обратно в тень. По крайней мере мне. Девчата чуть не сбили меня с ног в дверном проеме, вихрями рванувшись наружу. Я моргнул, пытаясь привыкнуть к яркому свету. Прямо перед подъездом стоял ярко-синий GLC, перевязанный крест-накрест алым атласным бантом. Я моргнул еще два раза подряд. Не помогло. Двор, бант, машина и две остолбенелые фигуры, большая и маленькая, никуда не делись. К большой фигуре подходил давешний тип в костюме, с кожаной папкой в руках, видимо, пытаясь поздравить и сообщить что-то важное и нужное. Но, судя по лицам моих девочек— говорить там пока было не с кем. Попытка запустить оценочную реакцию повесила системы обеим, притом наглухо.