Алексей Калугин
Что мы делаем здесь?

Онера разбудила простуженно квакающая сирена. Еще не до конца проснувшись, Онер ухватился за поручни и легко, одним движением вытолкнул себя из спального пенала.

Слева и справа от Онера выпрыгивали из своих пеналов другие рабочие дневной смены. Двигаясь если и не синхронно, то в одном ритме, люди выполняли одинаковые, доведенные до автоматизма движения. Повторяющиеся изо дня в день, из месяца в месяц, из года в год.

Хлопнув по крышке откидного ящика, Онер достал аккуратно сложенный светло-серый комбинезон и пару пластиковых сандалий. Комбинезон кинул на плечо, в ремешки сандалий продел мизинец и безымянный палец.

Щелк! – ящик закрыт.

Хлоп! – спальная полка с тонким матрасом и легким одеялом прижата к боковой стенке.

После того как дневная смена покинет спальную секцию И-42, их пеналы займут рабочие ночной смены.

В Цитадели все было рассчитано по минутам и продумано так, чтобы ни один квадратный сантиметр жизненного пространства ни секунды не пустовал. Там, где пространство ограничено, пустота – непозволительная роскошь. Все приходится делать быстро, синхронно, плечом к плечу. Научиться такому, должно быть, непросто. Но если живешь с этим с самого детства, если никогда не видел, не пробовал ничего другого, все кажется если и не вполне нормальным, то обычным.

Онер нажал большую квадратную клавишу зеленого цвета. Раздалось негромкое, приглушенное гудение – включилась система дезинфекции. К той минуте, когда явятся рабочие ночной смены, пенал будет стерилен.

День, ночь – в Цитадели эти слова имели условное значение. День под землей ничем не отличался от ночи. Ночная смена отличалась от дневной только названием. Год назад Онер три месяца проработал в ночной смене – никакой разницы. Те же нудно гудящие станки, те же черные сверла, с визгом впивающиеся в серебристые болванки, тот же яркий белый свет бестеневых ламп под потолком. Та же овсяная каша с саломасом на обед.

Людей, которые спали в соседних пеналах, вместе с которыми он принимал душ, завтракал и шел в рабочий цех, Онер знал только в лицо. Редко когда он обменивался с кем-то из них словом-другим. Это был не разговор, а именно обмен стандартными, ничего не значащими фразами. Им не о чем было говорить. Их дни, отпечатанные со стандартной матрицы, были неотличимы один от другого.

Кинув одежду на оранжевую стойку, Онер вошел в душевую кабинку. В спину ударили колючие, чуть теплые струи. То, что надо для того, чтобы смыть остаток сна. Рядом с кнопкой душа открылась квадратная ячейка, наполненная круглыми синими таблетками. Онер взял одну, разорвал упаковку и кинул таблетку в рот. Затем набрал пригоршню воды и втянул ее через вытянутые губы. Таблетка с шипением начала растворяться. Онер старательно полоскал полость рта, пока продолжалось шипение. Когда таблетка полностью растворилась, Онер выплюнул бурую жидкость и прополоскал рот чистой водой. Все – полость рта была продезинфицирована.

Онер хлопнул ладонью по кнопке душа, вышел из кабинки, взял из стопки синее полотенце, тщательно вытерся, кинул полотенце в корзину, надел комбинезон и сунул ноги в сандалии.

Точно в этот момент раздался звуковой сигнал, извещающий, что время водных процедур для работников из секции И-42 закончилось.

Приглаживая на ходу влажные волосы, они строем проследовали в столовую.

Собственно, никто не заставлял их ходить строем, но так было удобнее. Один за другим одетые в одинаковые серые спецовки люди брали со стола подносы, подходили к окну раздачи, получали синюю пластиковую миску с комковатой перловой кашей, два куска серого, как их комбинезоны, хлеба, половинку яблока и стакан киселя из ревеня, такого густого, что его можно было ложкой есть. Затем они рассаживались за длинные столы – по шесть человек с каждой стороны – и приступали к приему пищи. На который отводилось девять минут. Онер управлялся за семь с половиной. После чего, сытый и довольный, наблюдал за тем, как другие спешно доедают свой завтрак.

Сидевший напротив Онера работник допил кисель, поставил стакан в пустую миску, посмотрел на Онера и улыбнулся.

– Вкусная сегодня каша, – сказал Онер.

– Очень, – ответил визави.

Вот и весь разговор.

За пятнадцать секунд до звонка, по сигналу которого все они должны были подняться со своих мест и снова строем, чтобы не толкаться и не мешать друг другу, проследовать в цех, расположенный двумя уровнями ниже, в столовую вошел человек с широкими красными полосами на рукавах серой спецовки – дружинник.

– Работник Онер! – отчетливо и громко произнес он.

Онер удивленно вскинул брови, но тут же встал.

Ноги – вместе. Ладони – на бедрах. Подбородок – вверх. На губах – улыбка. Не игриво-дурацкая, а спокойная и уверенная.

– Я!

– За мной, – коротко кивнул дружинник и уверенной походкой направился к выходу.

Онер догнал дружинника у дверей.

Как только они покинули столовую, прозвенел звонок. Заскрежетали отодвигаемые скамьи. Зашаркали подошвы сандалий по каменному полу.

Онер следовал за дружинником, понятия не имея, куда и зачем тот его ведет.

Почему дружинник забрал его из столовой?

Не будет ли его отсутствие за станком в момент начала смены расценено как нарушение трудовой дисциплины?

Быть может, его перепутали с каким-то другим Онером?

Мог же в Цитадели отыскаться другой Онер?

Да совершенно запросто! И даже не один!..

Дружинник остановился возле арочного проема, выкрашенного по периметру белой с желтоватым оттенком краской, и повернулся лицом к Онеру.

– У вас пятнадцать минут, – сказал он и сделал шаг в сторону.

Онер вошел в небольшую комнату. Три шага в одну сторону, три – в другую. Стены выкрашены в светло-зеленый цвет. Потолок – белый, но из-за тусклого освещения кажется серым. В центре – квадратный стол и два табурета. На одном сидит пожилая женщина с маленьким, будто сжавшимся лицом и коротко остриженными, заметно седыми волосами. В такой же серой спецовке без знаков различия, как и у Онера.

Увидев вошедшего, женщина оперлась руками о стол и тяжело поднялась на ноги.

– Онер!

– Сядьте на место! – сухо прохрипел круглый динамик на стене.

Только сейчас Онер узнал в женщине свою мать.

– Сядьте на место, иначе свидание будет прекращено!

Сморщившись, будто собираясь заплакать, женщина опустилась на табурет.

– Онер…

Онер быстро подошел к столу и сел на свободный табурет напротив нее.

– Здравствуй, мама.

Глядя на сына влюбленными глазами, женщина наклонила голову к плечу.

– Ты изменился, Онер… Возмужал.

Не зная, что ответить, Онер смущенно улыбнулся.

– Мы давно не виделись.

– Год, – уточнил Онер.

Женщина судорожно сглотнула и коротко кивнула.

– Сегодня у тебя день рождения.

– Я уже догадался.

Онер положил руки на стол.

Мать накрыла его ладони своими и стала тихонько поглаживать пальцами.

– Тебе уже двадцать лет, – произнесла она сдавленным полушепотом.

– Говорите громче! – прохрипел динамик.

Не отпуская рук Онера, мать откинулась назад и закатила глаза к потолку.

– У меня болит горло, – тихо произнесла она. – Есть справка от врача.

– Постарайтесь говорить громче! – то ли попросил, то ли потребовал голос из динамика.

– Я постараюсь, – сказала мать и вновь обратила свой взор на Онера. – Ну, расскажи, как у тебя дела?

– Нормально, – смущенно пожал плечами Онер.

– И это все? – удивилась мать.

– А что еще сказать? – снова дернул плечами Онер. – Все как у всех.

Он в самом деле не знал, о чем говорить с сидевшей напротив него женщиной. Он видел ее раз в год, на свой день рождения. Пятнадцать минут. Иногда он замечал ее в строю рабочих, следующем куда-то мимо его строя. И если он не успевал отвернуться, она махала ему рукой. Он знал, что это его мать, но при этом не испытывал к ней никаких чувств. Она была для него такой же чужой, как сосед по пеналу. Сама же она настойчиво поддерживала видимость родственных отношений. Поэтому каждый год в день его рождения подавала прошение о свидании. Она имела на это право. А Онер не имел права отказаться. Иначе бы он так и поступил. После этих встреч он не испытывал ничего, кроме жалости к женщине, все еще считающей его своим сыном.

– Тогда скажи, чего бы ты хотел? – все так же тихо спросила мать.

– Ничего, – качнул головой Онер. – У меня есть все, что нужно.

– Может быть, что-нибудь ненужное? – едва заметно улыбнулась мать.

– Зачем? – Онер искренне не понимал, о чем она его спрашивает.

Мать снова любовно погладила ладони Онера.

– У тебя нет никакой мечты?

– Нет, – не задумываясь, ответил Онер.

– Две минуты до окончания свидания! – прохрипел динамик.

– Ну, вот, а мы не успели ничего друг другу сказать…

И тут Онер почувствовал, как пальцы матери вложили ему в ладонь сложенную в несколько раз, до размера ногтя на пальце, бумажку.

Онер бросил на мать удивленный взгляд.

Женщина подалась вперед так резко, что едва не стукнула Онера лбом.

– Возьми, – тихо, едва слышно произнесла она. – Это подарок на день рождения. Я давно уже ничего тебе не дарила.

– Что это? – так же тихо спросил Онер.

– Говорите громче! – потребовал голос из динамика.

– Это план прохода через защитный периметр. Уходи из Цитадели, сынок. Уходи, пока еще есть молодость и силы.

– Куда? – растерянно спросил Онер.

– В Город, разумеется.

– Что я буду там делать?

– Жить.

– Говорите громче! Иначе свидание будет прекращено!

– Но я и здесь неплохо живу.

– Что за жизнь под землей?

– Нормальная.

– Это только так кажется.

– Свидание прекращено!

Дружинник сделал шаг вперед.

Мать изо всех сил стиснула запястья Онера.

– Уходи, – произнесла она одними губами. – Другого такого шанса тебе уже не представится.

– Встать!

Женщина и Онер поднялись на ноги.

Онер большим пальцем прижимал к ладони крошечный кусочек бумаги.

– Вы! – Двумя сложенными вместе пальцами дружинник указал на женщину. – Следуйте на свое рабочее место!

Та низко опустила голову, обогнула дружинника и вышла из комнаты. На Онера она даже не оглянулась. Боялась, что дружинник сможет что-нибудь прочесть в ее глазах.

Дружинник внимательно посмотрел на Онера, увидел блеклые глаза на скучном лице и удовлетворенно кивнул.

– Следуйте за мной.

Выходя следом за дружинником из комнаты, Онер незаметно сунул в карман переданную матерью бумажку.

Дружинник уверенной походкой двинулся вдоль стены по нарисованной красной линии. Онер, как было велено, следовал за ним.

Дойдя до лестничной площадки, дружинник начал подниматься вверх по лестнице.

Онер в растерянности замер. Для того чтобы попасть в цех, где он работал, нужно было спуститься вниз на два уровня. Дружинник должен был это знать. И он обязан был проводить Онера на рабочее место – иначе бригадир влепит ему взыскание.

Дружинник поднялся на восемь ступенек и, перестав слышать шаги за спиной, оглянулся.

– В чем дело? – спросил он недовольно.

– Я работаю внизу. – Онер указал на лестницу, по которой поднимались работники ночной смены. – На четвертом уровне.

– У вас сегодня день рождения, – не то спросил, не то напомнил дружинник.

– Ну… да, – не очень уверенно ответил Онер.

– Двадцать лет, – уточнил дружинник.

– Да, – кивнул Онер.

Хотя ему самому было абсолютно все равно. Двадцать, тридцать два или шестьдесят четыре – ничего не значащие цифры.

– Вам полагается двадцатиминутная прогулка под открытым небом, – сказал дружинник.

Да, точно, вспомнил Онер. В десять лет он тоже гулял под открытым небом – десять минут. Вот только никаких впечатлений от той прогулки у него не осталось. Наверное, он тогда просто не понял, что произошло. Подумал, что его зачем-то привели в чужое, незнакомое помещение. Расплакался и проревел все десять минут. Успокоился только когда его вернули в учебную мастерскую.

– Вы можете отказаться от прогулки, – сказал дружинник.

Онер вздрогнул, как будто, подкравшись сзади, кто-то неожиданно крикнул ему в ухо.

– Нет, – тряхнул головой Онер. – Я хочу… Да… Хочу на прогулку.

Дружинник кивнул – за мной! – и снова начал перебирать ногами ступени. Онер торопливо побежал вверх по лестнице следом за провожатым.

Они поднялись на два уровня, миновали лестничную площадку, свернули в узкий коридор и оказались в комнатке странной шестиугольной формы с высоким куполообразным потолком. В комнате находился стрелец. Широкие синие полосы на рукавах комбинезона, на голове – большой круглый шлем с пластиковым забралом, на руках – перчатки из кожзама с широкими раструбами, на поясе – наручники, дубинка и тазер. Стрелец стоял, широко расставив ноги и сложив руки на груди. Спиной он заслонял тяжелую металлическую дверь с наваренными на нее крест-накрест двумя толстыми металлическими балками.

Дружинник достал из нагрудного кармана сложенную вчетверо бумагу и, не разворачивая, молча протянул стрельцу.

Стрелец взял бумагу за угол и встряхнул, чтобы развернуть.

Внимательно прочитав бумагу, возможно, даже не один раз, стрелец снова сложил ее по старым сгибам, со скрипом вытянул из стены ячейку аэропочты и кинул в нее документ. С лязгом захлопнув ячейку, он ухватился обеими руками за огромный рычаг, торчащий из стены около двери, и изо всех сил потянул его вниз. Опустив рычаг до предела, он посмотрел на Онера и молча указал на дверь.

– Давайте же, – кивнул Онеру дружинник. – Время пошло!

Онер сделал шаг к двери. Но не смог набраться смелости открыть ее. В мире, в котором он вырос и жил, не было дверей. Только дверные проемы.

Должно быть, он был не один такой. Не оборачиваясь, стрелец толкнул дверь рукой. Пронзительно скрипнув, будто вскрикнув от боли, дверь наполовину приоткрылась.

Онер осторожно выглянул за дверь.

И тут стрелец толкнул его в спину.