И тогда начальник Рашена адмирал Кёниг повысил на него голос. При свидетелях он произнес свою историческую речь, в которой раз десять кряду прозвучало: «Ах ты, русский наглец». И при тех же свидетелях Рашен ему ответил. «Все правильно, – сказал он. – Не отрицаю, что я наглец. И не отрицаю, что русский. Более того, горжусь своей русской кровью. И как русский офицер, заявляю: я всегда дрался по законам чести и буду поступать так и впредь. Дайте мне хороший корабль и отправьте сбивать плохие суда. А на этой huevine ходите сами. И бомбите, сколько влезет. А если вам не нравится чье-то происхождение, то во-первых, это не по уставу, а во-вторых, просто неприлично. И впредь, господин адмирал, забудьте мое настоящее имя. Зовите просто – коммандер Рашен. Очень меня обяжете».

Кёниг схватился для начала за сердце, а потом за пистолет. Рашен был в спецкостюме и как раз уже примерился дать начальнику по морде, что кончилось бы плачевно, но тут вмешался адмирал флота, покойный Хантер.

«Отстань от парня, Гуннар, – приказал он. – Ты неправ. А вы, коммандер, встаньте смирно. В рамочках держитесь, ясно? Значит, так. Сейчас заканчивают ходовые испытания на еще одном „сотом“. Для себя готовил. А отдаю вам. Звать корабль „Пол Атридес“. Имя обязывает. На таком судне дурака валять нельзя. Так что идите и готовьтесь его принять, а заодно возьмете под начало все силы прикрытия группы F. И сколотите мне из них такое крыло, чтоб ни одна марсианская сволочь от поверхности не отлипла. И если через месяц хоть одна краснозадая посудина будет летать, я вас разжалую и посажу. Все ясно?»

«Так точно, господин адмирал флота, – отчеканил Рашен. – Разрешите доложить. Одна сволочь летать будет. Но плохо и недалеко».

«Это какая же?» – удивился Хантер.

«А „Энтерпрайз“» – напомнил Рашен. Тут Хантер заржал и смеялся долго, наливаясь краской и хлопая себя ладонями по коленям.

«Ладно, – сказал он, отсмеявшись. – „Энтерпрайз“ пусть летает пока. Не до него. А теперь вы идите и воюйте хорошо… коммандер Рашен».

Так Рашен приобрел свое прозвище, которое приклеилось к нему накрепко. А «Энтерпрайз» доковылял до Марса только к самому концу войны и прибыл на орбиту донельзя лояльный, с запертыми в карцере офицерами и весь обляпанный демаскирующей белой краской. Некоторое время он ходил под земным флагом, его даже собирались переименовать по-человечески. Потом решили, что судно морально устарело, отказались от капремонта и решили толкнуть на вторичном рынке. Но коммерсанты «Энтерпрайз» не взяли: на корабле с такой потрепанной ходовой частью оказалось нерентабельным возить даже мусор. Тогда разоруженный бэттлшип вернули марсианам, которые умудрились-таки его залатать и поставили новые пушки. В самом начале второй кампании «Энтерпрайз» захватила диверсионная группа землян и отогнала на Венеру. Как выяснилось, зря. Венериане провозгласили суверенитет и долго еще пугали этим кораблем Землю. Затем «Энтерпрайз» у них отбили, позорно сдали марсианам, еще какое-то время он воевал в поясе астероидов, пока не столкнулся во второй раз с войсками Рашена, и не принужден был сдаться. Оставленный повстанцами хитрый компьютерный вирус сыграл злую шутку с мастер-навигатором Иветтой Кендалл, и на этом история «Энтерпрайза» завершилась…

«Тушканчик» прошел над «Гордоном» в сотне километров, и громадная машина смерти бросила Иве на терминал дежурное ОК. Компьютер сам дал подтверждение – молодцы, несите службу, – и на этом обмен любезностями завершился. А в боевую рубку в окружении клубов сизого дыма ввалился Фокс. Изо рта у него торчала квадратная в сечении гавана внушительной длины. Под левым глазом бомбардира красовался фиолетовый синяк. И ботинки он, разумеется, где-то позабыл.

– Привет, Конфетка! – промычал Фокс, вынул сигару изо рта и подошел к Иве. – Дай-ка я тебя, солнышко, облизну!

Ива засмеялась, позволила Фоксу отечески чмокнуть себя в макушку и в ответ потрепала по толстой щеке. За последние несколько месяцев склонного к полноте Фокса здорово разнесло. Комбинезон на нем так и топорщился.

Должность у Фокса была «старший эксперт по огневой работе». Поэтому иначе как бомбардиром его никто не называл.

– Салют, Андрэ! Как самочувствие? – спросил Фокс у Вернера. Эту фразу он произнес по-французски, чтобы подчеркнуть обращение на «ты». Ива удивленно подняла брови. Ей и в голову не приходило, что Вернера на «Тушканчике» кто-то может давно и хорошо знать.

– Спасибо, Мишель, порядок, – бросил через плечо Вернер. – А ты почему все еще с синяком?

– Я его ношу, как орден, – гордо ответил Фокс. – Ну, что там у «старика Пола» с отражателями?

– Похоже, заводской брак в одном блоке. Ничего серьезного. А тебе-то что? Наше дело рулить, твое дело бомбить… Меньше хода – прицел четче.

– Мне до всего есть дело, – сообщил Фокс. – Я «старика Пола» люблю всем сердцем. Меня беспокоит любая мелочь. Даже то, что у нашей Линды сексуальный психоз. Конфетка, у тебя был когда-нибудь сексуальный психоз? Кстати, ребята, какая из вас получится классная пара! Энди и Кенди!

Ива поманила Фокса пальцем, и когда тот к ней нагнулся, крепко схватила за нос.

– Ой, де дадо! – взвыл бомбардир. – Я больше де буду!

– Так его, болтуна… – одобрил экзекуцию Вернер.

Ива отпустила нос бомбардира и взяла Фокса за воротник, чтобы не сбежал.

– Ты откуда его знаешь, Майк? – прошипела она Фоксу на ухо.

– А что? – шепотом удивился Фокс, растирая покрасневший нос. – Энди ходил на «фон Рее». Мы оба из первого экипажа Рашена. Только меня перед самым Юпитером загнали на переподготовку. А Энди… Видела у него планку Сердца? Вот так-то.

– А-а… – протянула Ива многозначительно, ничего толком не поняв.

Фокс распрямился, воткнул сигару в угол рта и упер руки в бока.

– На «Тушканчике» теперь просто уникальный экипаж, – сказал он в полный голос. – Целых четыре Пурпурных Сердца и аж двое русских. Про нас еще песни сложат. И легенды.

– А кто второй русский? – удивилась Ива.

– Да вон! – Фокс указал сигарой в сторону Вернера.

– Слушайте, Эндрю, он это серьезно? – не поверила Ива.

Вернер чем-то звонко щелкнул, с довольным видом подбросил на ладони дефектный блок и задвинул на место контрольную панель. Небрежно швырнул блок в сумку с инструментами, уселся на кресло верхом, сложил руки на спинке и опустил на них подбородок. И посмотрел Иве прямо в глаза, да так, что она впала в окончательное замешательство.

– А почему бы и нет? – спросил он.

– А-а… – в очередной раз сказала Ива.

– А фамилия у него такая для маскировки, – объяснил Фокс. – Чтобы не приставали.

– Трепло, – усмехнулся Вернер. – Вы не слушайте Майка, капитан. Фамилия у меня родная. Предки мои были из обрусевших немцев. И жили Вернеры в России начиная с семнадцатого века и вплоть до самой Заварухи. И потом тоже скрещивались только с чистокровными русскими. Так что я русский на сто процентов. Как адмирал Рашен.

– Кстати, у Рашена тоже имя… – заметила Ива.

– Вполне русское, – не согласился Фокс. – Алекс Успен. Чем тебе не нравится?

Вернер не удержался и прыснул.

– Что такое?! – возмутился Фокс. – Какого черта сегодня надо мной все издеваются?! Одна ненормальная за яйца хватает, другая за нос, теперь ты еще…

– Адмирала Рашена зовут Oleg Uspensky, – сказал Вернер.

– Быть не может, – отмахнулся сигарой Фокс. – Фамилии на «ский» все еврейские. Как у нашего Жан-Поля.

– Я могу показать тебе штатное расписание, – предложила Ива.

– Давайте-давайте, – кивнул Вернер. – А то сам не знает, с кем двадцать лет прослужил. Одни пушки на уме. Позорище какое, Майк.

– Да идите вы! – Фокс обиженно надулся.

– Секундное дело, – Ива положила руку на контакты своего терминала. – Сейчас мы его фактами прижмем. Пока Майкл и вам нос не сломал. Вы с ним поосторожнее, Эндрю. Он у нас тот еще задира.

– Ему не сломаешь, – хмыкнул Фокс и снова окутался клубами дыма. – Ну давай, не тяни, делай запрос. На что спорим?

– Не будет запроса, – сказала Ива, глядя на монитор. Левой рукой она выбила дробь на контактах, а правую сунула под пульт и вытащила ботинки.

– Ох, мама! – воскликнул Фокс. – Где моя обувь, вы, астронавты?! Никто не видел мои башмаки?! Куда же я их… – и опрометью выскочил в коридор, чуть не сбив с ног старпома Боровского.

Ива поспешно обувалась. Вернер со спокойной улыбкой смотрел, как на обзорном экране растет приближающийся адмиральский катер.

– О, Жан-Поль! – обрадовался в коридоре Фокс. – Ты ведь еврей?!

– Ну… – хмуро ответил Боровский.

– Фамилии на «ский» все еврейские, ведь так?

– Слушай ты, поц, – сказал Боровский. – Где твои ботинки?

– Виноват, – пробормотал Фокс и убежал по коридору.

Боровский вошел в рубку и остановился посредине, заложив руки за спину и покачиваясь с пятки на носок.

– Бар-р-дак! – прорычал он, ни к кому специально не обращаясь.

Вернер подобрал сумку и встал.

– Контроль отражателей в норме, – доложил он.

– А, – сказал Боровский, как будто только что заметил Вернера. – Здравствуйте, Эндрю. Хоть кто-то здесь в состоянии за что-то отвечать. И чего там было?

– Видимо, дефектный блок. Сейчас я его протестирую на своей машине, и тогда смогу дать полное заключение.

– На диверсию не похоже? – неожиданно спросил Боровский. Ива, услышав это, подпрыгнула в кресле и обернулась.

– Не похоже, – ответил Вернер, ощутимо понизив голос. – А что?

– Да так, – Боровский неопределенно шевельнул бровью. – Пришел снизу меморандум о профилактике саботажа. Это, конечно, совершенно не мое дело, но если бы меня спросили… М-да. Вот я и спрашиваю: не похоже?

– Знаете, коммандер, – сказал Вернер без тени юмора в голосе. – По-моему, в Адмиралтействе у кого-то поехала крыша. А вы – рады стараться.

– Ты сам-то когда из психушки вышел?! – окрысился Боровский.

– Да я там, может, и вовсе не был… – пробормотал Вернер обескураженно.

– А я – был, – веско сказал Боровский. – И многому научился. Поэтому я всегда помню, что на «сотках» до полутора тысяч деталей, отказ каждой из которых приводит к потере боеспособности корабля. А еще я помню, что на «Тушканчике» сто человек экипажа. И все основательно тронутые. Во главе с психологом, которая только что хватала меня за яйца. Спрашивается – чего ей стоит отвинтить какую-нибудь елду на орудийной палубе и засунуть себе в…? Может, «Тушканчик» без этой елды и не развалится, но…

– Раз вы такой ответственный, подарите ей вибратор, – посоветовал Вернер.

– Да у нее этих вибраторов два ящика. Не в том дело. Ты пойми меня правильно, Эндрю. Мы с тобой здесь отвечаем за боеспособность. Только мы. Ну, еще твои пятеро шлимазлов, но с них спросу никакого. А больше никто. Ни Кенди, ни тем более этот толстожопый Фокс. Даже адмирал Рашен ни за что на «Тушканчике» не отвечает. А вот спросить они могут. И с кого? С нас! Так что давай, шевели мозгами. Тем более, ты русский.

Ива смотрела, как причаливает адмиральский катер, слушала бредовый разговор за спиной и качала головой. С Вернером она была не согласна. Крыша ехала не только у чиновников Адмиралтейства. На «Тушканчике» потихоньку дурели все. Не исключая старпома Боровского.

– Слушайте, Жан-Поль, – сказал Вернер. – Я вас понял. Все будет ОК. Только вы не расстраивайтесь так.

– Я даже твоего личного дела не видел, – вдруг сказал Боровский с непонятной тоской в голосе.

– А вам и не положено, – неожиданно жестко заметил Вернер.

– То-то и оно… – вздохнул старпом. – Дежурный! – вдруг рявкнул он себе в воротник, туда, где торчал микрофон. – Не слышу доклада!

– У вас же наушника нет, Жан-Поль, – сказал Вернер тихонько.

Боровский пронзил техника безумным взглядом и принялся хлопать себя по карманам в поисках наушника.

– Возьмите, – Вернер протянул старпому маленькую черную фишку. – Это мой резервный.

Боровский что-то промычал, схватил фишку и запихнул ее в левое ухо.

– Дежурный! – заорал он.

– Что-то случилось, Жан-Поль? – спросил из коридора глубокий и ровный голос.

Боровский судорожно отпрыгнул с прохода и принял строевую стойку.

– Никак нет! – отрапортовал он.

– Это хорошо, – сказал адмирал Рашен. – Добрый день, Иветта. Zdravstvui, Andrey.

– Zdravstvuite, Oleg Igorevich, – сказал Вернер и почтительно склонил голову.

– Как ты здесь? – спросил Рашен, переходя на французский и протягивая Вернеру руку. – Привыкаешь? Не обижают?

– Его обидишь, – ответил за Вернера Боровский. – Он сам кого хочешь обидит до слез.

– Все нормально, драйвер, – улыбнулся Вернер, пожимая крепкую руку адмирала.

– Отражатели починил?

– Да ничего там не было, драйвер. Ерундовая потеря контакта.

– Разберешь «старика Пола» по винтику и соберешь. Ясно?

– Да, сэр.

– Коммандер Боровский тебе все обеспечит.

– Да, сэр! – хором ответили старпом и техник.

– Вопросы?

– Да, сэр, – сказал Вернер. – Коммандер Боровский обеспокоен тем, что не видел моего личного дела.

– И ничего я не обеспокоен… – пробормотал Боровский, опуская глаза.

– Пусть он лучше обеспокоится тем, что у него по кораблю голые бабы разгуливают, – сказал Рашен.

– Застрелю психопатку… – прошипел Боровский. – Застрелю и в жопу трахну.

Рашен сделал нижней челюстью жующее движение и поглядел на старпома очень внимательно.

– А может, в обратной последовательности? – спросил он.

– Виноват, сэр, – сказал Боровский, глядя в пол. – Разрешите удалиться?

– Через полчаса зайдешь ко мне, – приказал Рашен. – И к Линде не суйся. Я с ней уже сам поговорил. Хватит с нее. Ладно, Andrey, ты работай по своему расписанию, я потом тебя найду. По местам, господа астронавты. Не развалите тут все окончательно.

Вернер и Боровский, щелкнув каблуками, скрылись в коридоре. Рашен подошел к пульту Ивы и устало повалился в кресло слева от нее.

Ива украдкой посмотрела на адмирала. Ей всегда нравилось его волевое и умное лицо. Но сейчас под глазами Рашена запали тени. И глаза эти, острые, живые, а зачастую даже злые, теперь казались мертвыми. А седая челка и серебристые виски окончательно превращали адмирала в старика. Раньше Иве всегда хотелось прикоснуться к адмиралу или хотя бы сказать ему что-нибудь хорошее. Но развалина, которая сидела рядом сейчас, не вызывала желания приласкать ее.

– Пожалуйста вызови Задницу, Иветта, – пробормотал адмирал, потирая ладонью глаза.

– Да, сэр, – Ива набрала команду, быстро переговорила с дежурным «Гордона», и через минуту на мониторе появилась костлявая физиономия контр-адмирала Эссекса.

– Здравствуй, Фил, – сказал Рашен. – Ты мне нужен. Сможешь подвалить часам к семи?

– Один? – спросил Задница.

– Да. Бутылку возьми и подваливай. Думать будем.

– А может, ты ко мне? Моя охрана у тебя на борту не поместится.

– А ты всех не бери.

– Ну Алекс, ну чего тебе стоит…

– Фил, кончай ныть. Ты уже старый хрен, а все ломаешься, как не знаю что… Я сказал «подваливай», значит подваливай.

– Сам ты старый хрен. Ладно, жди, – и Задница дал отбой.

– Все-таки он действительно Задница, – заключил Рашен. – А представляешь, Иветта, ходили бы мы с тобой сейчас на «Старке». Или на том же «Гордоне». Бассейн – двадцать пять метров! Теннисный корт. Зона психологической разгрузки… Санаторий. То-то Задница вниз не стремится. Ему и так хорошо.

– Наш кораблик самый лучший, – сказала Ива. – И сами мы классные парни и хорошие астронавты.

– Угу, – кивнул Рашен. – Только кроме нас этого почему-то никто не понимает. Да и сами мы, честно говоря… Слушай, детка, ты мне доложить ничего не хочешь?

– А что докладывать, сэр? – удивилась Ива.

– Воин, службою живущий, читай Устав на сон грядущий, – продекламировал Рашен. – И утром, ото сна восстав, читай внимательно Устав… А я ведь, кажется, целый адмирал…

– Можно вопрос, драйвер? – спросила Ива, игнорируя намек.

– Хоть дюжину. Но сначала ты мне доложишь, как положено. Что тебе, жалко? Уважь старика.

– Господин адмирал, за время вашего отсутствия происшествий не случилось. Дежурный навигатор капитан-лейтенант Кендалл, сэр, – лениво пробубнила Ива. – И ничего вы не старый.

– Я говорю, что старый, значит старый. Ну, чего тебе?

– Сэр, вам никто еще не говорил, что через пару месяцев такого бардака, как сейчас, мы не сможем воевать?

– Знаешь, Кенди, ты действительно забыла, что я адмирал.

– Сэр, люди не хотят больше служить. Даже хуже, чем не хотят – не могут. И деваться им некуда. Я когда в прошлый раз внизу была, так и не рискнула выйти за ворота базы. Просто боюсь, что земляне со мной сделают что-нибудь нехорошее. Вы слышали, одну девчонку из десанта изнасиловали и убили?

– Они ее потом очень ловко надели на громоотвод, – сказал Рашен. – А на животе у нее было выжжено: «murder». Сам видел. А ты чего хотела? Чтобы ее искупали в шампанском? Убийца он и есть убийца.

– Сэр, я вас не понимаю, – сказала Ива упавшим голосом.

– Говорю же, милая, я все-таки адмирал.

– Объясните, сэр.

– Я знаю в сто раз больше твоего. И во всех подробностях. Вдобавок, я догадываюсь, зачем это делается. Нас с тобой, милая, хотят сжить со света. И делают это самым эффективным способом – разлагая флот изнутри. Мы больше не нужны, понимаешь?

– Ох… – выдохнула Ива. – Что же делать, сэр?

– Ждать, – сказал Рашен жестко. – Сидеть и ждать приказа.

– Чует мое сердце, – пробормотала Ива, – что долго мы не высидим.

* * *

– Ну что, Andrey? – спросил Рашен вместо приветствия. – Как себя чувствует наш Махди?

– Кто? – удивился Вернер.

– Классику надо знать, – упрекнул Рашен. – Присаживайся.

– Спасибо, – Вернер уселся напротив адмирала и прищурился на него одним глазом, вспоминая. – Махди это Пол Атридес, да?

– Угу, – кивнул Рашен. – У группы F в чести народный фольклор. Набрал я себе помощничков, век бы их не видеть. Искал умных и начитанных, а теперь время от времени думаю, что лучше бы они все были тупые и необразованные. Особенно штаб – прямо расстройство одно. Что ни день, то какой-нибудь юный талант берется тонко пошутить. Скажет пару слов с умным видом и щурится на меня, вот как ты сейчас примерно. А остальные и рады бы засмеяться, да совестно – жалеют старого дурака…

– Oleg Igorevich, с чего вы взяли, что старый? – искренне удивился Вернер.

– Ощущение, – сказал Рашен и неопределенно помахал ладонью в воздухе. – Знаешь, после того паскудного случая у Юпитера… Первые дни, когда мы только на базу вернулись, я еще от шока отходил и чувствовал даже подъем какой-то. А после… Устал. Надорвался я, Энди, понимаешь? Вот целых десять лет и живу в глубоко надорванном состоянии. Ладно, что там по твоей части? Какие новости?

– Так я вам послал, – Вернер указал подбородком на терминал.

– Да? Что-то я не заметил, – адмирал повернулся к монитору, но руки на контакты положить не успел. Потому что Вернер подался вперед и сунул прямо на контактную доску кусок белой ткани. Рашен опустил глаза и весь сморщился.

Вернер умел писать от руки – именно писать, а не только расписываться. Довольно редкое качество, характерное больше для ученых или представителей малых народов с угасающей культурой. В экипаже «Тушканчика» подобных грамотеев имелось трое. Рашен хорошо писал по-французски и по-русски, Линда вполне сносно выводила английские слова, а Боровский уверял, что свободно пишет на пяти языках, но замечен в этом ни разу не был. Искусство каллиграфии отмирало. Писать от руки было нечем и незачем. Учащиеся младших классов на стандартной контактной доске выколачивали до трехсот знаков в минуту. А техник уровня Вернера – все шестьсот. Но Вернер был русским и умел держать в руках стило. И сейчас написал такое…

– Та-ак, посмотрим, – сказал Рашен, для порядка выводя на монитор докладную о результатах первичного техосмотра корабля. Правой рукой он разгладил белую тряпку, оказавшуюся куском форменной майки. И чем дольше он читал печатные буквы, аккуратно нарисованные графитным стержнем, тем сильнее морщился.

«Система оповещения – в режиме микрофона, – писал Вернер. – Сигнал идет вниз постоянно на кодированной волне. Передатчик спрятан под обшивку на технической палубе».

Рашен машинально поднял глаза к потолку. Динамики системы оповещения стояли по всему кораблю. На какую-то секунду адмиралу стало дурно: он вдруг ощутил себя до такой степени голым, будто с него содрали кожу. Пришлось зажмуриться и сосчитать до десяти. А потом – открыть глаза и снова читать.

«Блокиратор главного ствола управления огнем, – прочел Рашен. – Вживлен намертво. Приемного устройства пока не нашел».

– Ты блестящий специалист, Andrey, – скорее выдавил из себя, чем сказал Рашен. – Я очень рад, что взял тебя в экипаж.

– Мастерство не пропьешь, – невесело заметил Вернер. – Вы дальше посмотрите, Oleg Igorevich.