Говорить о прошлом очень трудно. Глаза начинают сверкать слезами, как звёзды, слегка прикрытые туманно-прозрачной накидкой. Признаки ностальгии хочется скрыть. Ведь сентиментальность вызывает чувство стыда. Странно, что нас смущают вполне нормальные качества. Мягкость, честность, искренность, слабость… Быть слабым – это не позор, поскольку в любом виде слабости есть внутренняя сила духа. Она почти незаметна, но она есть. Значит, восприимчивостью, отличительным признаком того, что сердце находится на своём месте, стоит ещё и гордиться. И пусть с каждым годом жизнь становится грубее. За твёрдым металлом иногда скрывается тонкое стекло. Оно сродни карманному зеркальцу, которое может лопнуть, если сильно сдавить его пальцами. Излишняя чувствительность мешает обитать в современном обществе. Невыносимо находиться в теле, чьё жгучее состояние приправлено страхом и смутной болью. Только, что толку об этом кричать? В другого человека нельзя превратиться.
Света сидела на скамье возле подъезда. Она тревожно следила за дверью с домофоном, который время от времени издавал мелодию, когда кто-то входил или выходил. Она ждала пожилого мужчину. Напряжённо вглядываясь в проходившие мимо фигуры, Светлана Зубкова думала о будущем разговоре: «А если он, вообще, не вспомнит меня? Скажет, навязывается из-за наследства. Оно-то мне нужно в самую последнюю очередь». Молодая женщина посмотрела на часы, которые обнимали левое запястье. Половина первого. Скоро она увидит его. После обеда он всегда выходит на прогулку, особенно весной. А сейчас царил солнечный апрель со сладковатыми ароматами в воздухе. «Надо придумать с чего начать. Как же спросить?» – кончики пальцев дрожали от волнения, и Света отчаянно сжимала кулачки. Не помогало. Не придавало уверенности. «Господи, ну, что я здесь делаю? Зачем я его жду? Разве мне станет от этого легче? Конечно, нет. Тогда для чего искала?» – мысленно мучилась Зубкова.
Подъездная дверь громко хлопнула. Седой мужчина в чёрном пальто с газетой в руке зашагал к скамье. Светлана взглянула на него с любопытством: «Он? Может быть». Через пару минут домофон снова заиграл. На асфальте появились две тени, принадлежавшие старикам. Они уселись напротив и завязали между собой беседу, похожую на клубок ниток, из которых две спицы – старички сплетали тёплый шарф воспоминаний. Яркое молчание соседней лавочки их нисколько не занимало. Света не решалась спросить. Испарился час. Чувствуя бесполезность просиживания, она поднялась.
– Вы ко мне пришли? – услышала она вслед.
Зубкова оглянулась. Вопрос задал седой мужчина в чёрном пальто.
– Я… Не знаю. Мне нужен… Я ищу… – Светлана пыталась сформулировать ответ.
– В нашей семье свои желания всегда выражали чётко. В кого вы такая? Явно не в меня, – произнёс он.
Его слова поцарапали душу женщины.
– Почему молчите? Вы меня искали? Отца, которого никогда не видели? Да?
– Да, – тихо-тихо проговорила Света.
– А зачем?
– Ну, вы же… Надо знать и…
– Сколько вам лет? Тридцать? Нет. Поменьше. Наверное, до тридцати.
– Двадцать девять.
– Ага. Припоминаю. Уже не девочка. Впрочем, я девочкой тебя и не помню. Когда-то твоя мать прислала мне фотографию, твою. Тебе только исполнился годик. А я не сохранил, когда переезжал. Жалко. Однако не смертельно.
«Какой же он чёрствый! Не сохранил фотографию родной дочери. И не грустит об этом. Говорит с беспечностью, а я… Я столько плакала о нём. Все его фотографии вставила в красивые рамки. Сколько слёз из меня вытекло, когда я вспоминала его!» – думала Зубкова, искоса поглядывая на отца.
– Ты довольно необщительная. Если искала меня, то расскажи причину.
– Неужели, чтобы встретиться с родственником, нужна причина?
– В любом деле должна быть определённая цель.
– А как же чувства? Просто чувства? Привязанность, любовь, тоска?
– Не смеши. Я не верю в этот детский лепет. Ты взрослая женщина, а болтаешь чепуху.
– А может быть, из-за вас я навсегда останусь маленькой девочкой, ищущей счастья?
– Откуда эта наивность? В нашем роду всегда были прагматики, люди с рассудком. Или ты сменила фамилию? Потому стала другой?
– Нет. Не сменила. Я Светлана Зубкова. Светлана Юрьевна.
– Отчество незачем упоминать, тем более в твоём возрасте. Оно не даёт никаких преимуществ. А что, ты ещё не замужем?
– Нет.
– Почему?
– Не хочу.
– Чудная ты. А кем работаешь?
– Я поэт.
– Что?
– Пишу стихи.
– Разве это работа?
– Это творчество. Это мой образ жизни. Я живу искусством.
– Ты больная. Зубковы всегда славились аналитическим умом. Цифры важнее всего. А кто такие эти творцы? А? Нерабочие морды.
Свете захотелось плакать. Она надеялась, что отец обрадуется ей так же, как и она ему. Хотя радость совсем не весёлая, а холодная. Радость, подобная фрукту, от которого ждёшь умопомрачительно-приторный вкус, а потому вгрызаешься в него с улыбкой предстоящего блаженства. Обманутая надежда. Кисловатый привкус. Обидно. Ещё Зубкова мечтала рассказать ему о сборнике стихов, который вышел месяц назад и был тепло встречен читателями, критиками.
– Знаете, а мне трудно называть вас отцом. Слово «папа» несёт в себе что-то надёжное, светлое. Он защищает своего ребёнка, поддерживает во всём. А вы даже не понимаете того, что я говорю вам. Или вам действительно неинтересно со мной встретиться спустя почти тридцать лет, или у вас отсутствует в голове элементарная культура. Вы задаёте мне вопросы, но не смотрите на меня, а продолжаете читать газету. Там и, правда, лучше информация, чем та, которую вам сообщают здесь и сейчас?
– Ты, кажется, проснулась?
– Я не спала. А вы, видимо, находились в затяжном обмороке. Прощайте!
– Удачи! Хочешь знать, что я читал в газете?
Светлана остановилась: «Что ещё он может мне сказать? Что важного?».
– Рецензию на твою книгу, – проговорил седой мужчина в чёрном пальто.
С застывшей радостью на лице Зубкова медленно удалялась от скамьи, от отца, от дома.
Зимний вечер приближался уверенной, чересчур смелой походкой. Он спешил завернуть во мрак всё, что встречалось на пути. Миссия выполнялась строго по расписанию, и иссиня-чёрное одеяло окутывало город. К счастью, ненадолго. Зажигались фонари. Они разрушали темноту, поглощая в себя устрашающий вид. Свет маленьких электрогирлянд превращал холодные бесконечные улицы в уютные праздничные магазинчики, по которым хотелось бродить даже в жуткий мороз. Особенно яркой, невыносимо красивой становилась площадь имени Ленина. По веткам деревьев стекали голубые и зелёные капли. Подобный эффект создавали специальные огоньки. Может быть, для кого-то наступало время счастья – встречи с родственниками, долгожданные семейные ужины, весёлые прогулки с любимыми… Но для Натальи скорое столкновение с ночью означало пытку души.
После смерти мужа прошло два месяца. Говорят, время лечит. Только минувшие шестьдесят дней не изменили жизнь Натальи Помельниковой. Её сердце плакало. Душа билась в истерике. Слабое тело, истощённое переживаниями, еле слушалось команд разума. Впрочем, и не все команды оно осуществляло. Разве что дрожащие ноги вели на работу, которую она теперь ненавидела.
Наташа овдовела в двадцать восемь лет. Обожаемый Алексей – её муж – покинул мир именно в тот день, когда она узнала, что ждёт ребёнка. Их брак длился всего полгода. Временной отрезок, в котором они радовались вдвоём, был самым чудесным и очень коротким. Они ведь не могли предположить, что так внезапно расстанутся. Судьба подарила любовь, а потом почему-то забрала свой сувенир. Посчитала, что достаточно отрадного мгновения. Пора жить с болью. Пора привыкать к вечной грусти. Жизнь и, правда, стала для Помельниковой болью. Причём болью двойной. Когда ей позвонили и сообщили, что «мастер цеха окомкования Помельников Алексей Владимирович трагически погиб в шахте», Наташа завизжала и резко схватилась за живот. Испуганные женщины, бросив кисточки в вёдра с краской, побежали к ней.
– Что случилось? – прокричала громко одна из них. – Тебе плохо? Ты только сегодня узнала о малыше. Всё было в порядке. Не пойму.
– Не говори ерунду. Ты же видела, что Натка говорила по телефону. А сейчас вон плачет, – произнесла вторая сотрудница.
Они не успели вытянуть из Помельниковой ни слова. Наталья рухнула в обморок. Очнувшись через несколько часов в палате, она увидела их заплаканные лица. И поняла, что ей придётся вынести ещё и этот удар.
«Бедная. Одной предстоит бороться. Без мужа, без ребёнка. Как она выдержит? Ужас», – шептались на похоронах. Потерянная фигура не вникала в смысл слов сожаления. Не понимала произошедшего. Ей чудилось, что она спит. Придёт утро и дурной сон исчезнет. Дни сменяли ночи, а ночи – дни. Туманная тревога продолжала рыться в сердце. Помельникова не могла поверить. Она убеждала себя, что её обманывают, заставляют бояться. Жильё выдавало её нынешнее положение. Накрывшее с головой одиночество сводило с ума. Трудно признать факт фактом, если видишь в нём человека, который не должен там быть. Её первая любовь, её Лёша, её счастье. Мимолётное счастье. И сынишка, к которому привыкла за те несколько часов, что знала о нём. Возможно, не сынишка, а дочка. Неважно. Отныне уже неважно. Никого не будет. Ни сына, ни дочки. Мужа тоже не будет. Вселенная сломала её единственный брак. Молодая вдова преодолевала сольные часы существования. Снова вышла на работу. Красила стены без прежнего энтузиазма. Главное – покрасить и уйти подальше от сочувственных взглядов и подбадривающих слов, от искренних улыбок и активных разговоров, и, конечно, от смеха. Люди хохотали от забавных историй. Помельникова не имела права осуждать. В их жизни всё в порядке. Это она выпала из машины. Они едут дальше. Её поездка закончилась. Тяжелее всего давалась мысль о том, что Лёшка не узнал о малыше. Поженившись, они спорили, придумывая имена.
– Если у нас когда-нибудь будет мальчик, то назовём его Алексеем, – говорил муж.
– Ни в коем случае. Нельзя называть дитя в честь папы или мамы. Один из них должен уйти. Понимаешь? Страшно, – забеспокоилась тогда Наталья.
– Неужели ты не хочешь, чтобы сына звали, как и меня?
– Не хочу.
– Нат, а если бы меня не было, ты бы назвала его в честь меня?
– Что ты такое говоришь? Зачем пугаешь? Лёш, не надо!
– Я не пугаю. А так просто. Предупреждаю. Вдруг…
– Не смей произносить ничего плохого, – перебила его жена.
– Ладно. Когда родится, примем окончательное решение насчёт имени.
Слёзы полились из глаз. Странный диалог живо предстал перед женщиной. Воспоминания царапали как кошки, которых намеренно раздразнили фальшивой игрой. Помельникова возвращалась с работы через площадь имени Ленина. Долго находиться здесь она была не в силах. Невыразимое веселье царило в развлекательном уголке города. Дети катались с горок. Взрослые фотографировались возле огромной ёлки, переливающейся радужными оттенками. Радость искрилась на лицах. Наташа провела перчаткой по щекам, стирая признаки слабости. Вместо того чтобы идти домой, лежать и прислушиваться к любому шороху, воображая присутствие супруга, она внезапно повернулась в противоположную сторону и отправилась в торговый центр.
Она заглядывала в каждый бутик. Серые глаза скользили по товару. Иногда вдова брала какую-нибудь вещь в руки и хмурила брови. Её серьёзное выражение внушало доверие. У Натальи возникло крошечное желание показать всем, что она действительно находится в данном пункте по делу. Словно она собиралась что-то покупать. Молодая женщина обманывала саму себя. Ей ничего не требовалось. И приобретать она ничего не хотела. Она сознательно двигалась со скоростью улитки, чтобы как можно меньше времени ей осталось провести дома до завтрашнего утра. Квартира вызывала у неё приступы отчаяния. Всё лежало на своих местах. Всё было по-прежнему. Никаких внешних изменений. Лишь хозяина нет.
Помельникова устала. Бесполезно ходить по магазинам, когда душа летает неизвестно где, а собственное сердце больше не принадлежит телу. Наташа поторопилась к выходу. Однако чей-то профиль привлёк её внимание. Она подошла к стеклу. Всматриваясь в красочную атмосферу салона подарков, она кого-то искала. Наконец она увидела его. И зашла внутрь.
Белый каменный ангел размером с двухлетнего ребёнка стоял на полке, украшенной искусственными букетами лиловых цветов, которые торчали из тёмно-зелёных листьев. Левая ручка небесного существа была поднята вверх. Он показывал знак. Вдова замерла. Она смотрела на него, не отрываясь в течение десяти минут. Умиротворённость разливалась под её кожей. Спокойствие влезало в душу, занимая мягкое кресло. Боль исчезала. Наталья взглянула на ценник.
– Четыре тысячи рублей. Ого, – прошептала она. Да, купить милого ангела она не в состоянии. Это же половина её зарплаты! Конечно, она бы взяла его, если бы у неё были деньги. Если бы у неё был муж. Теперь она вела самостоятельный образ жизни. Заработная плата делилась пополам. Одна часть уходила на оплату коммунальных услуг, а вторая – на всё остальное. Мучительно поджав губы, Помельникова покинула магазин.
На следующий день она снова пришла к ангелу. Сначала застыла в нерешительности за стеклом. Однако жажда взглянуть на прелестное создание тормошила её. И Наташа, отбросив сомнения, делала то, что ей нравилось. Новая любовь меняла её. Неясная привязанность к предмету помогала выживать, утешала. Любование хранителем на расстоянии в несколько сантиметров выворачивало её личность наизнанку. Видеть ангела, его нежный, детский профиль превратилось в ежедневную цель Помельниковой. Эту цель она достигала. Она перестала терзать душу воспоминаниями. Она жила моментами встречи с ангелом. Он дарил ей ощущение покоя, свободы, надежды. Женщина открыла для себя, что ангел похож на дорогого мужа, которого потеряла навсегда и на бесценного малыша, который никогда не появится на свет. Жаль, что в свете немало теневых сторон.
О проекте
О подписке