Которому я как кость в горле и жирная клякса в родовой книге.

– В-третьих, у вас есть дар! – У вайделы раскраснелись щеки и заблестели глаза. – И это притом что магия постепенно покидает наш мир! А избранница с даром для правителя – это как минимум рождение магически одаренного наследника.

С даром была проблема: магия из мира стала уходить с приходом эльфов. К нашему времени живых даров практически ни у кого не имелось, а чтобы получить способности, необходимо было отдать богу, которому служишь, нечто очень ценное. Я ничего не отдавала Живе. Крылась причина получения дара в моем детстве или боги решили помочь своей заблудшей дочери – не знаю. Но подозреваю, что в этом и крылся расчет того самого оракула, если он не самозванец. Думаю, он все предусмотрел, и я не единственная магически одаренная невеста. А то, что посохом махать умею, так об этом лучше помалкивать, не то меня при дворе бояться начнут…

А вот это уже мысль! Ну, чтобы боялись. А так я натура вполне себе безобидная.

– Вайдела Беата, вы так и не ответили на мой вопрос. – Жрица молчала и внимательно смотрела на меня. – Почему вы хотите, чтобы я туда вернулась?

Старушка вздохнула и ответила:

– Думаю, вам все объяснит вайдил Фьерн, а я умолкаю! – Вайдела снова стала самой собой: строгой, с прямой, как струна, спиной и поджатыми губами. Как ни странно, такой она мне нравилась куда больше. – В конце концов, приказы короля не обсуждаются.

С этими словами она встала и вышла из кельи. Ну и какой толк в таких разговорах: вопросов осталось больше, чем было получено ответов. Мучайся от этой недосказанности, как на углях в пыточной у дознавателей.

– Людвика! – неожиданно раздался возмущенный возглас вайделы за дверью. – Опять подслушиваете?

– Что вы! – Тон Люди не оставлял сомнений в том, что она уже давно добросовестно подслушивала. – Я только пришла, воды принесла, как велели.

Угу и слышала как минимум пару последних фраз и как максимум – большую половину разговора.

– Немедленно отправляйтесь в свою келью!

– Да-да, но у меня еще и поручение к Гинте от вайдила.

Н-да. Недаром говорят: горбатого могила исправит. Только подозреваю, что Люде и могила нипочем: вскоре в мою келью вплыла она сама – растрепанная, глаза блестят, на щеках румянец.

Не-ет. За сегодняшний день как-то многовато получается взволнованных дам с горящими взорами. Неужели небольшая группа всадников способна изменить душевное состояние целой обители всего за полчаса? Мне даже обидно стало. Я так любила и ценила тихую спокойную жизнь монастыря, приветливое обращение людей, что сам факт скорого возвращения к мирской жизни у меня вызывал шок. А тут даже вайдела Беата – строгая поборница благоразумия и терпеливости – чуть ли не с радостью отправляла меня ко двору! Еще и эти ее обоснования того, что я достойна стать женою короля. Не тут-то было! Не первый день на свете живем! Может, я и сопливая по годам, только кое-что увидеть краем глаза и услышать краем уха успела, спасибо родной тетушке. Если бы не эта благородная и великодушная женщина, жила бы я сейчас в солнечном осознании того, что достойна любви и почитания. Умная женщина жестко развеяла мои детские грезы и помогла вовремя повзрослеть. Неоценимый подарок.

– Гинька, возьми меня с собой! – выпалила на одном дыхании Людя, я даже опомниться не успела. – Пожалуйста!

Могила под нее сама подстроится, это точно.

Судьба у Люди не то что горькая, но достойна хорошей слезливой бардовской песни. Ее родители-купцы были людьми богатыми и состоятельными, а Людвика являлась единственной дочкой, которая после их смерти все наследовала. Жилось ей при родителях хорошо и вольготно: мамки, няньки, вишенки в меду, пряники в глазури. Только так вышло, что родителей Люди не стало до ее совершеннолетия, и все наследство отошло в распоряжение опекуна – какого-то дальнего родственника. Опекун этот, по словам Люди, из самых лучших побуждений вознамерился выдать ее замуж, а за отсутствием достойных такой чести кандидатов решил, что наилучшая партия для девушки-сироты он сам. Людя такому решению воспротивилась. Только кто бы ее слушал, пигалицу-желторотую! Няньки, купленные новоиспеченным женихом и по совместительству опекуном, заперли Людю в покоях и охраняли денно и нощно, глаз не спуская с подопечной. Однако Людя не была бы Людей, если бы не сделала по-своему. Подкупив одну из нянек припрятанными коралловыми бусами – больше ничего не было: «жених» все изъял у непокорной невесты до дня свадьбы, – Людя ночью сбежала в нашу обитель, благо жила она недалеко, в соседнем селении. Вайдил с вайделой посоветовались и решили: отчего бы деве да не помочь, раз такая ситуация с ней приключилась? И все было бы не так уж плохо, если бы к тому времени самой Люде не исполнилось шестнадцать лет, и она не привыкла к той сытой и легкой жизни, которая была у нее при родителях. Вот и выходило, что Людя сильно отличалась от нас всех своим бурным норовом и непокорным характером. Ситуация усугублялась еще и тем, что уж больно нравилось купеческой дочери внимание, проявляемое к ней противоположным полом. Мы-то все тоже отнюдь не были покорными овцами, как нас любила называть Людя, но хулиганили в основном по мелочи, не переходя границ. Могли натаскать в карманах фруктов, благо льняная хламида позволяла, потом собраться ночью в чьей-нибудь келье, пока наставницы не видят. Могли попугать наставниц, скрипя балками на чердаке, или прикинуться привидениями, натянув на голову белые простыни. А вот для Людвики – это все были детские шалости, скучные и унылые. Куда веселее сбежать ночью на свидание с деревенским парнем или выпросить у него в подарок конфеты. И ведь не понимала же, глупая, что ходит по краю, острому, как армирская бритва, и рано или поздно за конфеты кто-то потребует плату. Только Людю переубедить было сложно. Так и жила она своим умом в ожидании совершеннолетия, чтобы вернуться в отчий дом и забрать то, что ей причиталось по праву.

– Какое поручение ко мне у вайдила Фьерна? – кисло спросила я, а то, если не напомнить, вряд ли бывшая купеческая дочка скажет, что хотела мне передать.

– А, это. – Людя отмахнулась от меня, как от назойливой мухи. – Сказал, чтобы в прядок себя привела, умылась, переоделась и через час была готова к отъезду.

У меня упало сердце. Да как же так? Я ведь ясно дала понять, что никуда ехать не хочу.

– Не кисни, Гинька, – снова встрепенулась Людя. – Попроси этого своего родственника взять и меня с собой.

Может, уговорить Легарта записать ее в королевские избранницы? А что, чем не невеста – избалованная, упрямая, хитрая и изворотливая. Других при дворе не водится. Людя даже руки сложила перед собой в молящем жесте, только на колени не встала. Я самой Пречистой Живой себя почувствовала. Но легче от этого не стало.

– Зачем тебе это, Людя? И кем ты при мне будешь?

– Как кем? – возмутилась нерадивая дева. – Твоей комнатной девицей конечно же!

У меня глаза полезли на лоб, а челюсть ударилась об пол с громким звоном.

– Ты? И комнатной девицей? – Не выдержав, я расхохоталась. – Людя, честное слово, не смеши. Ты за все время в обители ни одного поручения как следует не выполнила, а тут – собираешься стать горничной. Ты вообще хоть представляешь, что это такое?

– П-фф, – только и фыркнула моя собеседница и, подбоченясь, нравоучительно заметила: – Видно, что книжек ты читала много, да не тех. Комнатная служилая девица по рангу выше остальной прислуги, а переодевальщица невесты короля…

– Я не невеста короля, – решила прояснить этот момент сразу, чтобы ни для кого потом неприятных сюрпризов не было.

– Не перебивай, – опять отмахнулась от меня Людвика. – Я все продумала, у меня даже план имеется.

Воистину! Вот кого на самом деле должен был назвать оракул в числе возможных кандидаток в жены короля! С такой королевой не то что король, все королевское имущество зазря не пропадет! Пока я тут страдала и предавалась унынию, Людя уже на всю жизнь планы разработала. Быстро, однако.

– Невеста ты или нет, – категорически заявила она, – но это тебе не купеческий извод. Как твоя служащая я тоже буду иметь доступ в высший свет.

Весьма ограниченный, надо сказать, но я решила не разбивать ее мечты с маху, пусть потешится – это продлится недолго. А сейчас надо выслушать деву до конца – не каждый день со мною делятся планами относительно своего будущего.

– Мне много не надо, – продолжала рассуждать как ни в чем не бывало Людя. – Достаточно и какого-нибудь мелкопоместного дворянчика из младшего Дома, можно с прохудившимся кошельком.

Очаровательно.

О том, что мелкопоместный дворянчик из младшего Дома с прохудившимся кошельком в ее сторону даже не плюнет, я благоразумно промолчала. Разве что в услужение другому роду ее позовут, но что-то подсказывало – такой вариант развития событий Людю не устроит. Да-а, амбиции, конечно, заоблачные. Куда уж мне со своими мечтами о тихой и спокойной жизни девы-целительницы, истинной дочери Живы. Тут такие прожекты колоссальных размахов!

– Людя, – осторожно сказала я. – А с чего ты решила, что этот самый мелкопоместный бедняк-дворянин на тебе женится?

– Ты, моя дорогая, слишком плоско мыслишь.

Я в этом даже не сомневалась.

– Видишь ли, мои родители были богаты, даже очень. – Последние слова она выделила с особой тщательностью. – А я их единственная наследница. В конце концов, я ведь не дура и понимаю, что за мои красивые глаза на мне никто не женится, а вот при наличии большого состояния…

Тут она многозначительно посмотрела на меня. Нет, это надо прекращать, а то скоро окажется, что, помимо богатства, у нее и завалящий баронет в родне имеется.

– Послушай, Людя, – я постаралась говорить без насмешки. – Почему ты думаешь, что твое богатство еще существует в природе?

И, не дав ей возможности возразить, продолжила:

– Придя в монастырь, ты развязала руки своему жениху-опекуну, и он, скорее всего, все твои деньги давно пустил по ветру.

Я встала и подошла к девушке.

– С чего ты вообще взяла, – сказала, стараясь не смотреть ей в глаза, – что даже самый никчемный дворянин женится на горничной, пусть и королевской невесты?

На этот раз Люде нечего было возразить.

– Ты даже не представляешь, какими высокомерными могут быть самые нищие представители дворянства. – В моем голосе стали нарастать уверенные нотки. – А если бы тебе и правда улыбнулась удача, и ты вышла замуж за одного такого дворянина, тебя все равно тыкали бы носом в твое происхождение. Людя, ты не представляешь, насколько этот мир грязен и жалок!

– Но, Гинта, здесь еще хуже. – Вид у девушки стал несчастным. – Тут со скуки помереть можно!

– А там, думаешь, будет весело, если помирать придется по более веским причинам? – насмешливо спросила я. – Максимум, чего ты добьешься – это статуса любовницы какого-нибудь лорда. Тебя используют, как половую тряпку, а потом выбросят, когда найдут замену. А что ждет тебя потом?

На этот раз я посмотрела ей в глаза и добавила:

– Публичный дом.

Людя вздрогнула, а мне стало гадко от своих слов, но я решила бить до конца, решила быть неумолимой:

– Таких, как ты, самоуверенных и глупых, полно везде. Только потом, увы, жизнь все ставит по своим местам.

Я когда-то была частью той жизни и многого не понимала. Довелось одним глазом подсмотреть, как бывает на самом деле.

– Почему ты такая упрямая? – В сердцах Людя даже ногой топнула. – Что тебе стоит взять меня с собой? Не подхожу знатной леди даже в горничные?

Я застонала. Даже показалось, что голову очистили от защитных покровов, словно кочан капусты, и оставили мне одну безысходность, словно обскубанную кочерыжку. И кто, спрашивается, из нас двоих такой упрямый?

– Там, при мне, тебе придется нелегко, – сделала я последнюю попытку убедить ее.

– Ты всегда была занудой, но злыдней тебя не назовешь! – Людя уже расплылась в улыбке.

– Ты не поняла. – Я тяжело вздохнула. – Меня ненавидят мои собственные родственники. Я же как на убой еду!

Она пожала плечами.

– Ясное дело, будь ты любимицей, не сидела бы тут в четырех стенах.

– Нет, ты не представляешь, они еще и в бешенство придут, оттого что я теперь, вопреки всему, претендую на то, чтобы стать персоной особой важности! Мстить будут, и тебе достанется.

– Ты же знаешь: меня обидеть – себе дороже!

Это да. Сразу вспомнился уж в постели наставницы Ингельды и визг на всю обитель, а ведь могла и гадюку подкинуть!

– За что они так с тобой? – из любопытства спросила меня моя будущая переодевальщица.

– За позор Дома Браггитас.

И, глядя в ее непонимающее лицо, я выдохнула:

– Мне неизвестно имя моего отца.

Потом на всякий случай добавила:

– Я бастард.