ДЭНИЕЛ

Я не говорил с Микаэллой всю неделю, намеренно игнорируя ее, если только это не требовалось во время репетиций. Не раз я повторял себе, что это не мое дело, что отношения Хамфри Старка с актрисами постановки меня не касается, но суть в том, что я лгал сам себе. Пытался обмануть себя, и злился. Злился на нее, потому что водила меня за нос, изображая обиженную невинность. Злился, потому что поверил и дрогнул перед ней, когда увидел, как истязает себя в зале; смягчился, когда рассказывала о своей мечте танцевать, сидя на моей кухне.

И как не желал этого, что-то во мне откликнулось на нее. А потом увидел, как Старк на нее смотрит – хитро так, будто знает некую тайну – и все внутри вскипело. Если он еще не трахал ее, то это дело недалекого будущего.

Мне не хотелось ввязываться в это дерьмо, особенно если она сама его поощряет. Ее уверения в пабе, в том, что между ними ничего нет, заставили меня усомниться, но это охладило меня. Я погорячился, когда предложил ей индивидуальные занятия. Правда так и не сказал, что отзываю свое предложение. Каждый день собирался, но так и не сделал этого, а она не спросила.

Меня это из себя выводило, но я продолжал думать об этом даже в субботу утром. Почему не могу просто выбросить ее из головы, понять не мог.

Если она не идиотка, и так поймет, что все отменяется. Но я упорно возвращался к тому, что возможно следовало предупредить ее.

В полнейшем раздражении на себя я отправился в свой спортивный клуб, планируя посвятить тренировкам часы, которые должен был провести с Микаэллой. И только когда стрелка часов достигла начала пятого, я позволил себе закончить с отжиманиями и отправиться домой.

Оставив машину на своем парковочном месте, на лифте поднялся на свой этаж, где застал ожидающую меня Микаэллу. Было похоже на то, что она уже давно здесь, нетерпеливо вышагивала перед дверью моей квартиры.

Такого поворота я предположить не мог.

– Не знаю, как это делается в Америке, но здесь, в Англии, когда тебе говорят, что придут, то приходят, а если не получается, то предупреждают об этом! – без предисловий с возмущением накинулась на меня девушка.

Я даже обомлел на мгновение. А ведь она была права – ее негодование было справедливым.

– Ты ждала меня? – не найдя ничего лучше, спросил я.

Она развела руками – мол, «конечно!»

– Думал, ты поняла, что все отменяется. – Я нахмурился, не желая показывать, что и сам считаю себя виноватым.

Только этого мне не хватало – заискивать перед этой девчонкой, как провинившийся мальчишка!

– Очевидно, что нет. И если ты передумал – твое право, хотя мне и жаль. Но я два часа ждала тебя в том зале! – Она ближе подступила ко мне, распалившись еще больше. На ее лице играл румянец, глаза сверкали праведным гневом – такая хрупкая и такая воинственная.

Я на самом деле почувствовал, что подвел ее.

– Я могу не нравиться тебе, но ты должен уважать меня! И я не прошу об этом, я требую! Нельзя так пост…

– Извини.

Я прервал поток ее красноречия, беспокоясь, что она никогда не заткнется. И она это сделала – умолкла, от неожиданности хлопая ресницами, с комично раскрытым ртом.

Мне захотелось улыбнуться.

– Что ты сейчас сказал?

– Я не буду повторять этого дважды. – Я покачал головой – пусть и не надеется. – Ты права – мне следовало предупредить тебя.

Губы Микаэллы дрогнули в улыбке, но почти тут же печально опустились. Мне стало любопытно, что стало тому причиной.

– Ты передумал из-за Хамфри Старка? Все еще думаешь, что у меня с ним интрижка?

Я ответил ей примерно то же, что и тем вечером в пабе, но постарался смягчить свой ответ.

– Это на самом деле не мое дело. Ты талантливая танцовщица, я признаю это. И тебе совсем не обязательны дополнительные занятия.

Я видел, что она не особо поверила мне. В том, что я сказал про нее, не было лжи. Но не потому я не хотел заниматься с ней один на один.

Это было бы слишком похоже на прошлый опыт. А я обещал себе, что больше не повторю подобной ошибки.

– Хорошо. Ладно. Я поняла.

Микаэлла закивала, потом опустила голову и – черт, я испугался, что она сейчас расплачется. Я никогда не знал, что делать с рыдающими девицами. Терпеть не мог этого, а потому часто грубил, что, конечно же, только ухудшало положение.

Она была расстроена, и я не хотел усугублять ситуацию, но если она сейчас пустит слезы, я могу не выдержать.

– Ты в порядке?

Чувствовал я себя полным идиотом, оказавшись в ситуации, подобной этой. Меньше всего мне хотелось возиться с этой девчонкой, или кем-либо еще. Я не хотел проявлять участия, и я никогда этого не делал, потому что тогда люди становились навязчивыми, желая поделиться тем, что лежало у них на душе.

Дистанция – вот что меня устраивало. Я не причислял себя к ряду тех, кто всегда готов выслушать или помочь советом. Мне всегда неплохо удавалось избегать этого, ведь люди не особенно стремились идти со мной на контакт. Меня это полностью устраивало.

Но с Микаэллой все пошло не так, как обычно. И меня это не радовало.

– Да, в порядке.

Она подняла голову, и я испытал облегчение – она не плакала и похоже, что не собиралась.

– Просто это такой отстой! – внезапно девушка усмехнулась, но невесело, с какой-то печальной иронией. – Вот работаешь годами, дни напролет загоняя себя у станка. С детства, пока твои подружки играю в куклы, а ты разучиваешь фуэте и плие. Потом когда бегают на свидания, а ты боишься съесть рожок мороженного, чтобы вдруг не растолстеть, иначе твой партнер тебя может уронить. Бегаешь на прослушивания, не спишь ночами, волнуясь из-за роли, которую чаще всего не получаешь, глотаешь таблетки, когда все связки горят от боли. И потом, когда кажется, что наконец-то получила награду за все свои старания, тебе говорят, что – нет, это не более чем заслуга того, что находится у тебя между ног.

Я не знал, что ей на это ответить, но ее тирада лишь усилила мое чувство вины. Более того, ей удалось меня смутить, что было совсем уж странно.

Я видел, что она смотрит на меня не так, как прежде. С разочарованием. Да, это было именно оно. Я всегда безошибочно узнаю этот взгляд – отец почти всегда только так на меня и смотрел.

– Микаэлла, если я ошибся, то…

– Не надо! – Она выставила руку, останавливая меня. – Мне не нужны твои драгоценные извинения, особенно если они вынужденные. – Пожав плечами, она направилась к лифту. – Я не хотела беспокоить тебя дома, просто думала… правда думала, что получится что-то хорошее, когда ты предложил свою помощь. Решила даже, что мне повезло. – Она покачала головой, так, будто смеясь над собой, и вызвала лифт.

Я стоял и смотрел, как она собирается уйти, как входит в кабину, и наконец, уезжает, и все это время – недолгое, но почему-то растянувшееся для меня, – думал, что должен ее остановить. Должен что-то сделать, что-то сказать.

Я не понимал только, почему должен делать это и откуда взялся этот порыв. Не видел на это никакой причины – она была не более чем одна из многочисленной труппы.

Да, талантливая, но за свою карьеру я видел много одаренных танцоров. Кто-то был менее способным, кто-то больше.

Она не была лучшей, определенно нет. Ошибалась, иногда чаще, чем необходимо, выводила меня из себя, потому что я знал – она способна на большее.

Может быть, дело было в этом? Я чувствовал, уверен был, что могу вылепить из нее нечто прекрасное, неподражаемое. Уникальное. Что-то, от чего у зрителей будет захватывать дух, глядя на нее.

Я не остановил ее, позволив уйти. Но в тот день больше ни о чем думать не мог.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
МИКА

Леди Гага запела свой Bad Romance, а я взяла коктейль, переданный мне заботливой рукой Уэсли.

– Двадцать пять. Четверть века. Я чувствую себя древней.

Уже порядком захмелевшая Джун состроила несчастное лицо, после чего залпом опрокинула остатки своего «буравчика».

Вечером в пятницу мы устроили небольшую праздничную вечеринку в ее честь. Пришли ребята из труппы и некоторые из ее друзей. Размеры нашей квартиры не позволяли особые маневры, но погода была благосклонна к нам и мы смогли расположиться под открытым небом. Правда я побаивалась, что наш балкон попросту не выдержит такого количества людей.

– Заткнись. – Алкоголь и паршивое настроение сделали меня бесчувственной. – Радуйся, что тебе только двадцать пять.

– Для нашей индустрии это почти что пенсия, – фыркнула Джун.

Она утрировала, но здравое зерно в ее словах имелось. Я и сама была в небольшом унынии из-за приближающегося двадцатисемилетия.

– Вот тебе, Уэсли, сколько лет? – Джун ткнула пальцем в грудь парню, при этом сильно накренившись.

– Двадцать два, – почти виновато ответил тот.

– Скинуть бы тебя с балкона, – проворчала соседка, разворачиваясь и уходя.

– За что это? – удивленно хохотнул Уэсли.

– Да не обращай внимания. – Я махнула рукой, облокотившись о каменное ограждение. – Она просто психует из-за дня рождения. Мы все психуем, когда становимся старше.

Я почувствовала, как на меня наваливается тоска и глотнула водки с тоником – похоже это единственное, что скрасит мой сегодняшний вечер.

– Я тебе давно уже сказать хотел… – начал Уэсли и вдруг замялся, смущенно улыбнувшись.

Я посмотрела на него с интересом – ничего себе, я ему никак нравлюсь?! Раньше я как-то не обращала на него внимания, а стоило бы. Он был хорош собой, высокий, сложен отменно – что вполне естественно. Глаза ярко-голубые, открытый, бесхитростный взгляд. А волосы – что-то на грани каштанового и рыжеватого.

Не парень, а картинка.

– Что?

Я ближе придвинулась к нему, давая понять, что он может быть откровенным со мной.

– Я восхищаюсь тобой, тем, что ты делаешь на сцене! – волнуясь, выпалил он.

Я польщенно заулыбалась – всегда приятно, когда хвалят твой талант.

– Правда?

Уэсли кивнул. Мы еще ближе придвинулись друг к другу, и мне показалось, что сейчас он поцелует меня.

– А еще я считаю, что ты очень красивая, – уже тише пробормотал парень, после чего, как я и ожидала, последовал поцелуй.

Губы у Уэсли были мягкие, сначала немного неуверенно скользили по моим губам, но прижавшись к нему всем телом, я поощрила его действовать без опаски.

Я поняла, как соскучилась по поцелуям, близости с другим живым существом и дело было даже не в сексе. Мне не хватало тепла, прикосновений, ярких ощущений.

Конечно, я получала все это сполна, когда танцевала, но после возвращалась домой, где меня никто не ждал. Ничего не оставалось кроме пустоты.

Сегодня я не хотела быть одна. Я устала от этого состояния. Все чаще ловила себя на мысли, что жалею себя. И мне это не нравилось.

Поэтому этим вечером не будет никакой жалости, никакого одиночества.

Я взяла Уэсли за руку и повела в свою комнату.

***

– Что случилось?

Дэниел опустился передо мной с тревогой на суровом лице, а я быстро смахнула слезы со щек. Было чертовски больно, хотя боль уже давно стала чем-то привычным.

– Ничего, – хрипло прозвучал мой голос.

Я сидела на полу репетиционного зала, роняя слезы, поэтому мои слова не выглядели убедительными.

Дэниел бросил короткий, неодобрительный взгляд на меня, и принялся развязывать пуант на левой ноге, которую я повредила.

Я попыталась помешать ему.

– Прекрати! – строго приструнил он, и мне пришлось уступить.

Мои ноги были уродливыми. Я знаю, что уж он-то перевидал многое – ноги балерины не самое эстетическое зрелище, но едва ли он будет шокирован, и все равно не желала, чтобы он их видел.

Я закусила губу, пока он снимал белый вкладыш, успевший напитаться кровью.

– Черт.

До меня донеслось тихое ругательство, больше похожее на бормотание под нос и опасливо покосилась вниз. Ноготь на большом пальце треснул, и из раны сочилась кровь.

И правда – черт!

– В кабинете есть аптечка.

– Что ты здесь делаешь? – Меня этот вопрос интересовал больше, чем сломанный ноготь. К тому же это помогало отвлекаться от боли.

На лице мужчины отразилась досада – отвечать ему не хотелось. Но я поняла, почему он был здесь, и это вызвало у меня улыбку.

– Ты пришел, потому что думал, что я буду здесь?

– Возможно, – скупо обронил Дэниел.

– Я уверена, что права. – Теперь уже я улыбалась во весь рот, почти забыв о боли.

– Идти можешь?

Он помог мне подняться, и, ступив на пострадавшую ногу, я невольно ойкнула.

– Что ты делаешь? – испуганно спросила я, когда Дэниел подхватил меня на руки и понес к выходу.

– Так будет быстрее. Я не хочу, чтобы ты плелась по коридору, истекая кровью, – сухо отозвался он, при этом не выглядя счастливым от возложенного на него бремени.

А я вдруг поняла, что это очень приятно – находится в его руках: сильных и теплых. На самом деле он был даже горячим, что удивительно, так как он создает впечатление холоднокровного.

– Это было вовсе не обязательно, – пробормотала я, правда без особого рвения.

Дэниел промолчал, а я обхватила его шею руками – исключительно, чтобы нам было удобно.

Ладно, признание: оказывается, на руках Дэниела Райерса было не просто «приятно». Это было так хорошо и волнительно, и толкало меня на разные откровенные и совсем неприличные фантазии. Оставалось только надеяться, что он не обладал способностью читать мысли. Иначе бы узнал много нового о том, как именно я представляла нас двоих в этот самый момент.

Дэниел занес меня в свой кабинет и усадил на диван, а сам скрылся в смежной комнате, но вернулся почти сразу, держа в руках аптечку.

Похоже, у него и личная ванная тут имелась.

– Почему ты передумал? – спросила я, старательно гоня от себя недозволенные, неуместные мысли.

Мужчина сел, положил мою ногу к себе на колени и вынул из аптечки антисептик.

– Твое красноречие меня убедило, – не глядя на меня, ответил он.

Я поморщилась – было больно.

– Мои слова подействовали на тебя? – Я не могла скрыть веселого недоверия.

– Возможно.

Он обернул мой палец пластырем и только тогда посмотрел на меня.

– Слишком много «возможно» для одного дня, – заметила я.

Он улыбнулся, пожав плечом, как бы говоря: «Да, возможно ты права».

– Боже, у меня сейчас сердце остановится – он все же улыбается! Это как встретить Снежного человека или Пасхального кролика!

Я шутила, за весельем пытаясь скрыть, что его улыбка на самом деле поразила меня. Мое сердце разогналось от трепета и волнения, потому что его улыбка была тем еще зрелищем. Черты его лица смягчились и на мгновения я будто совсем другого человека увидела. Мне захотелось сказать: «Привет, я Мика. Я хочу узнать тебя поближе».

Мне хотелось попросить улыбнуться его еще раз. Никогда не переставать этого делать.

– Как для того, кто только что получил травму, ты очень довольная.

Сказано это было вполне добродушно, что мало вязалось со знакомым мне Дэниелом.

А еще – моя нога все еще была на его коленях.

Его коленях! Ноги у Дэниела заслуживали отдельного внимания.