12. Debita animadversione puniendum!

Алессандрио долго вели вниз по сырой винтовой лестнице. Влажные от ледяного сквозняка стены обильно освещали войлочные факелы, от масляной копоти слезились глаза.

Художник закашлялся, сплюнув густую кровь, но тут же получил по лопаткам тыльным концом алебарды.

Процессия по беспрерывным анфиладам прошла в просторный куполообразный зал, в котором на ступенчатых возвышениях восседали десять судей.

Среди них было три епископа, два кардинала, остальные кутались в простые доминиканские рясы. Скромность одеяния не обличала высокого сана. Братья, дослужившие до кардинальских званий, считали за честь восседать в судах в латаных монашеских рясах.

Святые отцы ожесточенно спорили, тыча пальцами то в сторону распятия, то опуская глаза к четкам. Все гневно смотрели на епископа. Он с достоинством отбивался от нападок монахов, то и дело, поднимая над головой Библию и крест на груди.

Стражник, сопровождающий художника, взмахнул алебардой:

– Пошел, еретик, не оглядывайся! – и Алессандрио влетел в освещенный круг.

При виде прибывшей процессии братья-доминиканцы прекратили ожесточенный спор и с любопытством уставились на подсудимого.

– А, вот и подсудимый, ради которого созван высокий трибунал! – воскликнул великий инквизитор.

– Тот самый Алессандрио да Сиена? – удивился отец Базилио.

– Как тот самый? Перед нами не какой-то «Алессандрио да Сиена». Сам Термигон Базельский, сожженный двести лет назад, творец дьявольских созданий, воскрес, представ заново перед Святым трибуналом! Очевидно, черный маг, некогда рассыпавший в прах Базель, соскучился по костру. Или палач был недостаточно искусен? А может, небесная канцелярия что-то перепутала в сроках? Смею уверить, братья, за двести с лишним лет мастера пыток усовершенствовали арсенал, и не позволят нашим потомкам в будущем лицезреть выходцев с того света, – сказал Караффа.

Великий инквизитор восседал на кресле с островерхой спинкой, расписанной сценами ада.

Алессандрио заинтересовался этой картиной. На ней черт с вилами в руках гнал обнаженного грешника на раскаленную сковороду. Живописец одиннадцатого века воплотил идею, как говорят, в глубоком смятении чувств. Морда рогатого дьявола была срисована с Иннокентия YIII, введшего в обиход священный кодекс инквизиции. У адского кулинара были те же резкие черты, настороженные глаза, ущербный подбородок.

Кто автор карикатуры?

Неизвестного художника, возможно, давно сожгли, но от его работ почему-то не избавились. Они стали украшением торжественных мероприятий, судебных канцелярий и усыпальниц высоких сановных персон.

Правду говорят: черт ненавидит черта, а кардинал кардинала. Блюстители ада не узнали себя среди подручных Сатаны.

Воистину, настоящий дьявол может спрятаться от охотников лишь в папском дворце.

– Итак, мастер Алессандрио да Сиена, ты предстал перед лицом Святого Трибунала. Догадался почему? Поведай нам, – приступил к допросу Караффа. – Расскажи. Только нет нужды в истории о том, как в переулке остановился незнакомый фургон, как выскочили из него три мерзавца в масках, повалили, заткнули рот и бросили в тюрьму. Эти подробности нам без тебя известны. Причем, не только из предыдущих допросов. Объясни трибуналу, в чем заключается твоя вина.

– Моя вина? В чем я виноват?

– Нет-нет, не спеши, хорошо обдумай ответ, обрати помыслы к небу и догадайся, почему судьи, оторванные от ежедневных молитв и постов, в сей момент скорбят, обеспокоенные плачевным видом узника, так и не смирившегося со своей жалкой судьбой. И подумай, подумай хорошенько, почему их сердца заходятся от жалости к обманутой дьяволом душе?

Алессандрио молчал.

– Не молчи, художник. Высокий трибунал желает найти оправдание таланту. И в случае оправдательного приговора, может посодействовать в росте и в карьере. Духовный суд внимают чистосердечным признаниям. Не бойся, художник. В свое время, доминиканский трибунал благословил талант Леонардо да Винчи.

– Позвольте заметить, Ваше Высокопреосвященство, – вмешался Базилио Соранцо, – что Леонардо да Винчи не только не благословлен, но до конца жизни не оправдан.

– О, да! Гнусные опыты над созданием его химер, парашюта и летательного аппарата для полета на шабаш пополнили папскую коллекцию вздорных изобретений. Художник до самой смерти наблюдался орденом Доминика. Сотни анатомических рисунков, сделанных одержимым художником, могли бы отправить его на костер. Лишь покровительство ФранцискаI ¹¹препятствовало разоблачению некроманта. Предупрежденный знатными друзьями, бросив богатых заказчиков, он бежал в Милан. Бежал, как преступный вор, как колдун, страшащийся костра!

– Ну-ну, костер и папе римскому вчера приснился. Кто без греха? – сказал Базилио Соранцо.

– Особое благоволение к художникам пап из рода Медичи настораживает. Руками содомитов расписан собор Петра. Рафаэлло Санцио сглазил Юлия II. Сколько раз его заставали плачущим у ног Сикстинской мадонны. А ведь она списана с известной потаскушки! Художники опасны.

– Медичи всегда благоволили художникам. И не случайно. Где папа – там политика. Большая политика. И умная. Францисканец Юлий II начал потворствовать клану художников после падения Византии. Вспомните, братья, как в 1453 пал Константинополь, а в 1460 – Афины. Прекрасные древние храмы превратились в строительные карьеры, груды камней и щебенки. Но это не остановило турков, и в 1483 они затопили христианской кровью Балканы. И тогда Юлий II, возвысив золотую плеяду во главе с Рафаэлло, восполнил героический дух в сердцах соотечественников посредством искусства.

– Но именно ангельская плеяда обратила взоры христиан в прошлое, к разврату антиков, – возразил Караффа, и в зале снова поднялся шум. – Античные сатурналии – есть вера в Сатану.

– Величие росписей притягивает не только зрение, но и души. Говорите, что сердца живописцев жаждали разврата? Наготу легко подправить. Великий Микеланджело после гневливого замечания папы не погнушался приклеить фиговый листочек на чресла Адама.

– Гневливого замечания? Папу нередко заставали, колотящим художника жезлом по бокам, как барана, забредшего в храм.

– Содомиту по заслугам! В костер бы его! – снова закричали монахи.

– Никто из вас не бросит в огонь ценную грамоту лишь из-за того, что она слегка замарана в грязи. Ни один из вас! Так стоит ли обвинять Юлия II, что с помощью грешника Микеланджело к трем чудесам света он добавил еще три? Не хулите художника, не оглянувшись на себя. Папская индульгенция способна простить любой грех.

– Микеланджело, спутавшийся с бандой реформаторов, не единожды воспользовался папской печатью, чтобы спасти свои чресла от возмездия. А стоял все же за реформы, требуя отменить индульгенции. Вот почему реформация – одни слова да подстрекательства к бунту.

Братья доминиканцы снова пустились в горячий спор, совершенно забыв о подсудимом.

– Ах, Рафаэлло! «Святой Рафаэлло» вы говорите? В его мадоннах я узнаю не деву Марию, не Магдалину, но известную блудницу, осрамившую веру недостойным поведением. Рафаэлло был одержим девкой, за которой конгрегация установила наблюдение. Он был хитер. Чтобы спасти шлюху, от испанских сапог, он изобразил ее в виде Мадонны. Молясь на изображение блудницы, благочестивая дама сама грешит. Создатель не услышит ее молитву. Художники вводят сограждан в великий обман! Бунтарские подсказки питают надеждой чернь.

Судьи снова включились в ожесточенный спор.

– Рафаэлло, Микеланджело, Леонардо, а также Содома и непочитаемый здесь философ Агриппа, не случайно разом бросились изображать женские прелести и превосходства над мужчинами. «Спасти красоту, спасти мир красотой», – так называла ангельская плеяда свое искусство.

– Искусство антиков, бесовщина и сатурналии – вот флаг золотой плеяды.

– Испания, изобретательница мушкетов и пыточных приборов, гордо шагает по миру, захватывая один бастион за другим, в то время, как Италия, опережающая мировое искусство на пару сотен лет, бессильна противостоять не только испанцам, французам, но и сарацинам. Испанские войска сильны, их воины суровы, их не смущают чувства плоти Алчные самки и длинноволосые инкубы не завлекут суровых мужей с дороги славы в сточные канавы. Постель не для воинов веры.

– Братья Доминика! Вернемся к теме. Мы все, конечно, понимаем, что преподобный Базилио Соранцо не случайно устроил словесную баталию по поводу Рафаэлло и Леонардо.

– Да, братья, не случайно, – сказал отец Базилио. – Разговор зашел об ангельской плеяде, потому что сегодня мы судим художника. Не столь знаменитого и без высоких протекций. Но не без дара в душе. Я видел его картины. Они написаны гениальной рукой. Прошу снисхождения к молодости и таланту.

– Вижу, наш подопечный заскучал, – Караффа снова остановил шум и гневливые тирады собратьев. – Итак, продолжим. Мы до сих пор не услышали ни одного слова от подсудимого.

Головы спорщиков повернулись к Алессандрио.

– Алессандрио, ты должен поведать, почему стал причиной распрей между воинством Тьмы и Света, – подсказал один из судей, дребезжа старческим голосом.

– Рассказывай, несчастный, трибунал жаждет раскаяния. Исповедуй грешную душу, ради этого ты доставлен сюда.

– Тсс! – зашипели судьи. – Устав запрещает подсказывать подсудимому.

– Перед нами исповедник, а не обвиняемый.

– Я не нуждаюсь в исповеди, – ответил художник.

– Как? Ты отказываешься раскаяться? – губы великого инквизитора перекосила насмешка.

– В чем моя вина?

– Долгое время наши люди искали зачинщика грядущей войны между добром и злом, между адом и небесами. И, наконец, судьба сжалилась над тщетными усилиями, бросив источник зла к нашим ногам. Ты, Алессандрио, духовное орудие Сатаны.

Стражник швырнул художника в ноги великого инквизитора. Пурпур мантии освежил лоб арестанта, но его губы не прикоснулись к святому одеянию.

– Ваше преосвященство, – воскликнул художник, – всю жизнь я провел в Сиене, лишь несколько раз отлучался в Рим ради изучения техники великих мастеров.

– Ты учился в Риме? Похвально, – сказал отец Базилио. – Традиции – честь итальянской живописи. Рафаэлло Санцио и Микеланджело высоким искусством облагородили христианский мир.

– Вернемся к суду. Подсудимый ждет, – великий инквизитор поднял руку, и яростный спор в зале утих. – Презираю современных мазил, которые толстым слоем золота ретушируют собственную бездарность. Но ты, Алессандрио, здесь не ради выгодного заказа, не обольщайся. Риму достаточно мастеров. Два года обучения так и не добавили ума наивному простофиле из Сиены.

– Для чего я нужен Вашему Преосвященству?

– Не догадался, притворщик? Отрицаешь ли ты совокупление с грехом?

– Не грешен, клянусь!

– А тризну с Сатаной?

– Я чист.

– Современные художники, бывало, частенько используют запрещенные эскизы Леонардо. Мы выявляем преступников. Ответь на первый вопрос. Когда пишешь картины, сам ли ангел божий водит твоей кистью? Нет ли в твоем мастерстве демонических наущений? А главный вопрос: кого еще кроме тебя вооружил Леонардо запрещенными зарисовками? Кто из художников хранит эскизы? Отвечай! Святая конгрегация препятствует изучению трупов даже ради врачебного искусства.

– Леонардо да Винчи великий мастер. Преклоняюсь перед искусством гения. И считаю, что если бы не папа Юлий II, ставший меценатом золотой плеяды, народ Италии никогда бы не научился отличать истинное обаяние от уродства. Он видел бы в каждой красавице ведьму, а в каждой умнице колдунью. Он безжалостно бросил бы в костер и сестру, и мать. Он выжег бы этим костром свое сердце и отправился губить чужих матерей. Так поступают испанцы, их руки способны держать алебарды и мушкеты, все что угодно, но только не итальянский карандаш.

– Браво! Браво, художник! – зааплодировал епископ Базилио Соранцо.

– Вот она, ересь! – закричали хором доминиканцы.

– Все художники таковы. Им мало изобразить чью-то рожу или зад, им подавай тайный смысл.

– Тайный смысл прославленных картин один: бунтарство. Вот ты, например, талантлив, но дарование дается вкупе с пороками. Ты, по наблюдениям конгрегации, не в меру похотлив, проводишь много времени среди шлюх, погружен в разврат и пьянство, кроме того ни крупицы не пожертвовал церкви от низвергнутого на тебя золотого водопада.

– Я догадался, кто написал донос.

– В судебной практике известно множество случаев оговора по причине зависти или ревности. Но мы должны среагировать и расследовать каждую кляузу.

– Мазини ревнует.

– Здесь не исповедальня.

– Исповедоваться должен клеветник, а не я.

– Оговор не грех, а заблуждение.

– Я не виновен.

– Служанка, опоившая тебя, оказалась ведьмой. В ее комнате обнаружено множество ядовитых трав.

– Неправда! Заявляю: Виттория не отравительница! Она избавила меня от чахотки, но, разумеется, не колдовством.

– В каморке колдуньи обнаружен альпийский вьюнок, растение чрезвычайно редкое и дорогое. Добыть его можно лишь на неприступных альпийских скалах, куда, как известно, дорогу знают лишь наездницы на метле.

– Виттория купила траву на рынке.

– О, нет. Травка эта чрезвычайно дорогая. Герцог Миланский сулил замок с угодьями за единственную щепотку зелья для умирающего сына. Но альпийский вьюнок так и не был ему доставлен. Инфант, высокородный отпрыск, скончался. Герцог возглавил охоту на ведьм. Четыреста ведьм он утопил. А причина – недоставленный ему альпийский вьюнок. Виттория могла бы стать владелицей замка, она щеголяла бы в парче и шелках, обеспечила бы своих детей богатством и славой. Но ведьма потратила драгоценное лекарство не на дофина. Она вылечила художника, с весьма незначительным талантом, чьих картин никто никогда не купит.

– Значит, я заподозрен в колдовстве? Околдовал, чтобы меня околдовали?

– Если врачеватель втирает в грудь чахоточного дегтярную мазь, а больной все же умирает, это не преступление. Но когда юная девушка подсыпает в бульон драгоценные травы, и укладывается к больному художнику в постель, это выглядит более чем странно.

– Почему странно, если весьма полезно для здоровья?

– Разумеется, не вредно, пока нет умысла. Умысел доктора – обменять бесполезный деготь на золото. Умысел ведьмы – очаровать и обменять душу. Оба грешники, так как держали в руках приманку, завлекая заблудшего агнца в пропасть.

– У Виттории не было умысла. Девчонка упорхнула навсегда из моей мастерской.

– Ты хочешь сказать: упорхнула из твоей холодной постели? Вот как! И в каком же направлении? И с кем? Не с благородным ли господином в бархатном плаще с алмазными шпорами на ботфортах? Далее процитирую слова дамы из хроники допроса: «…Его ладони обожгли до костей, а звездные глаза разогнали муть со дна души. Я увидела другой мир, без копоти в небе» – «Как его звали? – спросил судья. – Быть может, Люцифер?» Ответ ведьмы:– «Люцифер».

– Люцифер!

– Ты его видел? Да или нет? Отвечай. Ответ выдаст лживость или правдивость. Одно лишь могу сказать: Люцифера видел еще кое-кто. Могу ознакомить с протоколом допроса.

– Не нужно. Его диктовали с пыточного кресла.

– Называя ведьму Селеной, Юноной или Венерой, ты сознаешься в соучастии в вакханалии. Эти имена под запретом. Папская булла призывает громить идолов. Дионис с Паном – проклятия сатанизма, который из века в век возрождается в разных обличиях, тревожа честных граждан. Бесы, похищая младенцев, слетаются на шабаш и раздирают на куски нежные тела. Потянув за ниточку, мы раскрыли новый умысел Сатаны – зарождение шабаша новомодных еретиков. Зараза обычно селится там, где другое заболевание уже нанесло глубокие раны. Черная немочь и злобные твари возникли не на пустом месте. Вокруг твоей души с детства начертаны сатанинские знаки. Злые чары пробудили трясину. Хоровод порока увлек на поле Сатаны. Ты согрешил, покайся!

– Разве эксперимент – преступление? Любопытство не есть ослушание.

– Замыслы дьявола непостижимы разумом смертных. Но топор в руке убийцы виноват более преступника, потому что явился подсказкой для слабого ума. Тростинкой не расколешь голову жертвы.

– Я никого не убил.

– Ты сам топор в руках Сатаны. Поэтому придется ответить на многие вопросы. Ни меня, ни папу, ни соседку твою, ни служанку избрал погубитель рода человеческого орудием, а тебя. Вопрос лишь в том: почему?