2. Давай, Чиэра, давай!

Инквизитор любил наблюдать, как дьявол пляшет вместе с ведьмами на углях, как щекочет их подмышки и пятки, заставляя совершать немыслимые кульбиты.

Сначала невидимый любовник сдирал с ведьм бумажную одежду, обнажая запретную плоть. Вслед за этим от жарких поцелуев на коже расцветали алые бутоны, и огненные удавы оплетали плечи, бедра, и шеи.

Ведьмы вопили, извиваясь на полыхающем ложе, пока дьявольский пест изнутри испепелял вредоносные лона.

Чем меньше на земле женщин, тем меньше голода и нищеты. Голод – главная причина смуты.

Любая роженица подозрительна. Неизвестно что от нее родится на свет.

Любая повитуха – преступница. Родовые муки – есть приговор дочерям Евы. Они должны страдать. Да будет им по заслугам!

Мир грешен, благодаря женщинам. И даже новорожденные девочки подлежат особому наблюдению. Неизвестно которую из них изберет Сатана в свою рать.

Стойкое отвращение к женщине, как к предмету греха, возникло у двенадцатилетнего подростка, когда он застал мать с хозяином богатого магометанского дома, где она служила прачкой.

Однажды среди выстиранных полотнищ белья, халатов и шальвар, развешанных под солнцем, мальчик услышал настойчивый мужской голос:

– Давай, Чиэра, давай!

Мальчик раздвинул простыни, и сердце оцепенело.

Мать стояла на коленях перед хозяином, задравшим полы халата, и обнимала руками его голый зад.

Заметив сына, блудница нахмурила брови, молча приказывая: «Уйди!»

Мальчик остолбенел от страха. Увидев на лице матери молочную струю, он бросился прочь.

Магометанин оттолкнул мать:

– Придушу щенка!

– Беги, сынок! Беги! – мать еле поспевала за ними.

Антонио не помнил, как добежал до косы, как прыгнул в гнилую лодку. К счастью, он быстро бегал, успел далеко отчалить от берега, и камни, брошенные вдогонку, бесполезно пускали круги на воде.

Мальчик видел, как стремительно уменьшались две фигуры на берегу, как стенала и плакала мать, но вернуться не смог. Весел в лодке он не нашел, а плавал неважно.

Море кишело акулами, плавники сверкали над волнами, стая собиралась атаковать утлое суденышко.

Несколько раз лодка дернулась от крепких укусов, и мальчик распластался на днище, твердя, как молитву:

– Умри, Чиэра. Ты мне больше не мать!

Очнулся он далеко от берега, лежа в лодке, доверху заполненной водой.

По лицу стучали струи дождя, волны вздымались гребнями, сверкала молния.

– Если я выживу, то убью свою мать, – поклялся мальчик, вычерпывая пригоршнями воду.

Высокая волна подхватила и перевернула утлое суденышко.

Антонио приготовился к худшему, но вдруг почувствовал, как его ноги коснулись земли. Его ударило о прибрежные камни, он смог подтянуться, вцепиться в кромку скалы и удержаться от удара догоняющей высокой волны.

Он долго брел по отмели к берегу, а волны опрокидывали худенькое тело, норовя унести обратно в море.

Он шел, пока не упал.

Монахи александрийского доминиканского приюта обнаружили бесчувственного мальчика в песке, привели к себе, растерли холодное тело, напоили горячим супом и вином.

– Кто, ты, отрок, какой веры?

Антонио без утайки рассказал о бегстве из дома, о матери, о магометанине, об увиденном грехе. Он умолчал лишь о клятве, которую обещал выполнить в случае своего спасения.

Его очистили и приняли в монастырь.

– Расскажи снова про мать, – надрывались от хохота монастырские братья, кривляясь и двигая бедрами, пока новый послушник, скрывая слезы под одеялом, шептал то ли Всевышнему, то ли Сатане:

– Я отправлю на костер свою мать. Я верну ее себе. Я выжгу заразу из ее сердца.

Прочь, дурные воспоминания!

Пора подумать о настоящем. Только оно способно изменить будущее. Конец приближается. Медленно и неизбежно.

Конец всего.

Братья Доминика удивлялись неистовому смирению молодого послушника. Издевки старших подросток гасил беспощадными постами и самоистязанием.

Игумен докладывал главному настоятелю о неистовом отроке:

– Он терзает себя жаждой, бдением, холодом и жарой. От власяниц кожа облезла до костей. Не грешен рукоблудием.

– Он одержим?

– На исповеди отрок поведал о блудной матери. В его сердце нет прощения даже к ней.

– Где мать его сейчас?

– Ее уже нет в живых. Он сирота.

– Он знает об этом?

– Ему не сказали.

– Почему?

– Он должен пребывать в неведении о тайной проверке.

– Ненависть к матери закалит сердце воина.

– Есть только одно сомнение…

– Докладывай!

– С десяти лет доминиканцы наблюдают за сиротой. Рвение отрока во славу господа сначала удивляло. Тянулся не к амвону, а к чаду пыточных. Не доверяя квалифицированным палачам, собственноручно орудовал воронкой и строппадо, неустанно пытал ведьм, изобличал ересь и ложь.

– Это неплохо.

– Братья по монастырю поражены зверской ненавистью отрока к женщинам. Однажды после упреков за чрезмерное пристрастие к испанским сапогам Антонио отшутился: «Ноги ведьме теперь ни к чему. Из пыточной одна дорога – на костер».

– Отрок не без чувства юмора! Это похвально.

– В нем нет прощения даже к матери.

– Он слишком юн, чтобы прощать.

– Антонио уже сейчас усерднее некоторых святых в постах и молитве. Но то, о чем он просит Всевышнего – большая тайна даже для исповедальни.

– Он скрытен?

– Чую, много слез прольется на земле, когда юнец возмужает.

– Не время печалиться о количестве пролитых слез. Уаджеты² дьявола пронзают сердца верных агнцев и наполняют вселенную тьмой. Чувствуется скорое пришествие Сатаны. Злобного гения способен остановить лишь яростный воин и холодная душа.

– Но…

– Дай распуститься мрачному цветку.

Гиззо так и не встретился с матерью.

Она погибла на следующий день после его бегства.

Всю ночь напролет несчастная простояла, протянув руки к морю, пока высокая волна не сжалилась над ней.

В четырнадцать лет Антонио вступил в орден Святого Доминика.

В восемнадцать он изложил старшему игумену план усовершенствования системы всеобщего доносительства.

«Каждый следит за каждым», – так назывался проект.

«Ткач должен следить за ткачом, страж за стражем, банкир за банкиром, а сосед должен наблюдать за соседом.

Таким образом каждый мирянин будет охвачен пристальным вниманием святой конгрегации, в результате чего тайные иудеи, содомиты, марраны, колдуны и повитухи не ускользнут от беспощадного суда и наказания».

– Браво, Антонио, – сказал настоятель. – Ты юн душой, поэтому столь требователен к особой чистоте ближних.

Юноша смиренно поклонился:

– Лишь сеть особого плетения сулит богатый улов. Удачная охота приблизит крах мирового заговора.

– Ты на верном пути.

– Я мечтаю сразиться с источником греха.

Антонио Гиззо был замечен в высших кругах.

– Брат Антонио, похоже, ты скоро обойдешь всех нас, – сказал старший игумен. – Я слышал мельком, что твои плечи скоро обнимет алая сутана. План всеобщего доносительства понравился кардиналу. Как там, напомни, брат?

– Каждый следит за каждым, брат за братом, послушник за послушником…

– А кардинал за кардиналом?

Вскоре на стол великого кардинала Караффы³ легло донесение о молодом монахе из школы шпионажа в Валенсии. Кардинал, собирающий поход на ведьм в северных провинциях, достойно оценил смотр молодых инквизиторов.

Настоятель Александрийского доминиканского монастыря положил рекомендацию Антонио Гиззо отдельно от прочих:

– Это особенный ученик.

– Знаю. Помню. Один из тех, которых давно ожидал. Лишь верный сердцем и духом хранитель способен начать борьбу с Искусителем.

Караффа, прочитав рекомендательное письмо, задумался.

Да. Он. Антонио – избранник.

Строг в постах. Хитер. Умен.

Родом из Боско, что под Александрией.

Не равен отребиям, пришедшим в братство с целью – насытить удовольствием плоть.

Все желания от дьявола. И даже одержимость покончить с дьяволом – нашептана им же самим.

Карьера, тщеславие, спесь – естественны, как голод нищего. Юнец холоден к семи грехам, а это – похвальное и редкое качество души⁴.

Настоятель заметил некоторые признаки гневливости в сердце юноши. Но гнев смирен пытливым умом. И сдержанностью. И наблюдательностью.

– Лучшего кандидата возглавить поход против венецианских ведьм не найти, – так доложил Караффа папе о молодом инквизиторе.

– А испытательный срок?

– Неистовая душа уже немало испытала.

Антонио был не из тех, кто скрывал натуру за маской благочестия, но и он в детстве охотился на котов, чтобы тайно от матери повесить их.

Он видел, как дрочили в темных углах палачи на стоны замученных ведьм. Как сладострастно вздымались уды под полами ряс, когда жертва со связанными руками извивалась на дыбе, а волосы лона, дымились, источая дух мясобойни.

Иные собратья не гнушались вставить в жареное мясо, особо злобствуя в ночь перед костром.

Этот шабаш охотники называли Последняя Метла.

Они с большим желанием нанимались охранять от самоубийства приговоренных ведьм и забавлялись с ними до утра, суля несчастным опиум перед сожжением или тайный мешочек с порохом на шею.

Гиззо препятствовал незаконным сделкам и всегда успевал заменить отраву на тальк, а порох на золу.

Он тщательно изо дня в день записывал «Хронику Великого Очищения».

Эта книга должна была стать достойным ответом глупцам – литераторам, опорочившим «Молот Ведьм».

Ее строки лучше факелов зажигали сердца охотников.

«Ведьма должна страдать и раскаиваться на костре. Она зло. Ей нужен шанс искупления греха».

«Возрождение добродетели невозможно без огня. Об этом знали древние».

«Огонь – есть лучшая форма очищения», – сказал Гераклит».

«Все переплавит костер. Чуму, проказу, дурные мысли, ненависть и память. Особенно – память. Она что-то вроде колдовства. Видения разума, обращенного в прошлое. Но только из прошлого перекинут мост в будущее».

Иногда воспоминания сводили Антонио с ума. Он не мог выбраться из заколдованной темноты. Он не выполнил обещание. Мать ушла от наказания. Умерла своей смертью. Бог так и не прибрал ее, не очистил.

Гнилое пятно греха душило сердце Антонио.

После шпионской школы Гиззо с остервенением бросился расчищать вверенные ему северные провинции.

Караффе доложили:

– Возможно, новый инквизитор переусердствовал в чрезмерном гонении.

– Он молод, а значит горяч.

– Из Милана и Венеции в сторону Германии потянулись подводы с беженцами. Люди в спешке бегут. Народ одержим паникой.

– Дичь далеко не убежит от умного охотника.

Каждый день радовал Гиззо добычей, пока в его руки не попала венецианская ведьма Джиорджина.

Прошло три года – и проклятие свершилось.

– Я болен, Чезаре, – сознался он собрату по школе. – Проклятие сбылось.

– Не расстраивайся, – сказал механик, а лучше обратись к магам.

– Ты говоришь про италийских магов? Не слышал о таких.

– Настоящие колдуны вьют гнезда вдали от Ватикана.

– О ком ты говоришь?

– На примете у конгрегации есть два продвинутых в гоэции ученика аббата Иоганна Тритемия⁵. Агриппа Неттесгеймский⁶ и Парацельс из Феррары.⁷.

– Почему эти маги не преданы суду?

– Орден за ними давно следит, но трогать колдунов запрещено. Светские дворцы – их крыша и приют.

– Чем они мне могут помочь?

– Говорят, Парацельс недавно откопал в песках Калахари то ли философский камень, то ли рецепт бессмертия. Так что проказу излечить – плевое дело.