Бежать, чтобы выжить

Кира бежала по эстакаде из последних сил. Только бы не споткнуться и не упасть! Только бы не сбилось дыхание! Еще немного – и она исчезнет, растворится в знакомых с детства подворотнях родного города – там, где ее никто не найдет. Главное – не останавливаться и бежать, не оглядываясь. Нестись вперед, хотя сил остается все меньше и меньше. Надо собраться. Всё получится. Еще немного – и откроется второе дыхание. Тренер по легкой атлетике говорил, что резервы у организма безграничны, просто мы ими не пользуемся. Настало время задействовать их все!

Внезапно Кира расслышала сквозь шум улицы странный гул. Он быстро приближался, и Кира поняла: это рев мотоцикла. Звук становился все громче, он уже заглушал гул автотрассы. Неизвестный враг, жестокий и беспощадный, решил догнать Киру и уничтожить.

«Не выйдет, урод! Не дамся! Твой железный конь – мощный, страшный, но не такой юркий, как я. Зря что ли у меня желтый пояс по карате и первый взрослый по легкой атлетике? Убежать от тебя – раз плюнуть. Пока ты завернешь в подворотню, я уже буду далеко. Лишь бы не подвела дыхалка! Еще один рывок и …».

Кира сбежала с моста, проскользнула под эстакадой, выскочила на проспект и нырнула в малозаметную арку. Прислушалась – вокруг было тихо, только дети кричали в песочнице и мамаши обсуждали очередной сериал. Уф, наконец можно остановиться и перевести дух.

«Кажется, отстал! Отморозок и сволочь! Как все они! Избить, изувечить – вот цель этих бандитов. Фашики, нацики – ух, как я вас ненавижу!».

Кира где-то читала: если у человека есть сверхценная идея, она постепенно превращает его в маньяка. Все десять христианских заповедей, древние, как мир, сразу летят в помойку. Она знала, что неонацисты ни перед чем не остановятся! Узколобые твари! Ублюдки! Им проще убить человека, чем спорить с ним, приводить аргументы в свою пользу. Впрочем, и аргументов-то у них никаких и нету, только комплексы неполноценности, слепая ненависть и злоба на весь свет.

«Зря, наверное, я ввязалась в эту историю, – впервые подумала Кира и тут же себя одернула: – Нет, не зря! Тихая и скучная жизнь – не мое. Любой движ заряжает, как аккумулятор, заставляет просыпаться рано утром и радоваться предстоящему дню. Опасность – это адреналин, он помогает чувствовать полноту жизни. Рисковать для хорошего дела – только ради этого стоит жить».

Кира училась в универе на третьем курсе. Училась, как и в школе, неплохо, однако будущее представлялось ей туманным. Высиживать на работе с девяти до шести, лебезить перед шефом, раздражаться на коллег, выслушивать сплетни, вступать в коалиции одних против других, участвовать в мелкотравчатых заговорах, а потом жаловаться всем подряд на то, что тебя не ценят, не повышают и уже несколько лет не прибавляют зарплату, хотя пашешь больше всех… Вот где скукотища и депрессуха! Работа, конечно, – та еще засада, но она не главное зло. Самое страшное – скука в личной жизни. Через пару лет судьба пододвинет к ней подходящего, по меркам подруг и родителей, жениха «ее круга» и подтолкнет к замужеству без особой любви. Блин, уже сейчас предки намекают про «тикающие часики»! Дескать, время идет, а толкового жениха рядом не видно. Как все это пошло, обыденно и скучно! Почти все ее одноклассницы уже выскочили замуж за обычных, ничем не примечательных парней, нарожали детишек и погрязли в быте по уши…

Превратиться в располневшую домашнюю курицу, озабоченную лишь тем, где купить еды подешевле и шмотки со скидками? Ну уж нет! Нафига такая жизнь! Даже если бывают редкие праздники, когда можно скинуть детей на бабушек и отъехать на два-три часа. Вопрос – куда? Замужние подруги предпочитают клубы, где ди-джеи ставят одни и те же песни. Подобное даже вообразить себе скучно, не то что тратить на эту фигню свою единственную и неповторимую жизнь, не говоря уже про деньги.

Кира с детства не могла без адреналина. Классе в шестом она подбила ребят сбежать с уроков ради очередной киношки в стиле фэнтези. Если бы не она, на подобное «преступление» никто не решился бы. В итоге, с ней смылась с биологии треть однокашников, в основном мальчишки. Естественно, наутро беглецов ждали жесткие разборки с классухой и с завучем. Кира слушала скучные нотации, отколупывая краску со стены – без раскаяния и уж, конечно, без всякого страха. Делов-то! Училась она хорошо, так что исключение из школы не грозило. Подобные истории только заводили ее. Когда лучшая подруга Лиза сдала Киру училке с потрохами, это не особо её расстроило. Она просто вычеркнула Лизу из своей жизни и теперь смотрела на нее так же равнодушно, как на учебные пособия в кабинете биологии. Слезы, объяснения и покаянные речи бывшей подруги ни к чему не привели. Предателей Кира не прощала.

Как ни странно, при своем взрывном и неуживчивом характере Кира училась неплохо, хотя на уроках обычно скучала. Причина ее хороших оценок была не в усидчивости, как у зубрилок и ботанов, а в зеркальной памяти. Этим удивительным свойством Киру наградили отцовские гены. Отец Киры, известный в научных кругах математик, легко запоминал целые страницы формул. Кира так же играючи, как отец, «зеркалила» страницы учебников, но в отличие от него не особо вникала в суть написанного. Особенно удачно подобный фокус проходил с гуманитарными дисциплинами. Для них важнее отточенные «правильные» формулировки, чем умение мыслить самостоятельно. В точных науках на зрительной памяти выехать не удавалось, приходилось включать соображалку. Впрочем, задачки она тоже решала легко. Это нравилось Кире больше, чем бубнить про образы и типичных героев в типичных обстоятельствах или же про роль личности в истории.

Кира рано лишилась матери. Отец вскоре женился, но ни теплоты, ни внимания от мачехи она не получила. Кира и сама не смогла ее полюбить, впрочем, даже не старалась. Мешало воспоминание из детства и все та же зеркальная память. Эта Кирина особенность распространялась не только на тексты и задачи, но и на лица. Увидев однажды чье-то лицо, Кира запоминала его навсегда.

Мама тогда была ещё жива. Кира возвращалась из школы через небольшой скверик на соседней улице. Сентябрь был теплым и солнечным, как картины художника Коровина, деревья еще не нарядились в пестрые осенние платья, оставались, как и трава, задорно-зелеными, словно не верили в то, что осень уже явилась и скоро начнет наводить свои порядки. Кира шла, размахивала мешком со сменкой, вспоминала события школьного дня, прыгала через вчерашние лужи, и тут… Она увидела отца. Он сидел на скамейке в тени дуба, какой-то необычайно спокойный, расслабленный и весело смеялся. Галстук, всегда завязанный тугим узлом, был ослаблен, а очки он зачем-то держал в руке. Кира уже хотела подбежать к папе, но тут заметила, что отец не один. Рядом с ним сидела чужая тетка, которую отец как-то по-особому, не по-братски и не по-товарищески обнимал за плечи. Он обнимал ее так, как бывает только в кино про любовь. Тетка прижималась к папе и тоже смеялась каким-то особенным, звонким и счастливым смехом. На секунду ветер отодвинул блестящие черные волосы, закрывавшие ее лицо, и Кира поняла, что за все свои десять лет не встречала в жизни подобных красавиц. Только в кино. Точеный носик, ярко синие глаза, в которых отражалось небо, губы, подведенные розовой помадой и родинка на правой щеке… Кире стало неловко, словно она нарочно подсматривает. Прячась за деревьями, девочка проскользнула мимо воркующей парочки и припустила домой. Каким-то шестым, недетским чувством, она поняла, что маме рассказывать о том, что увидела в сквере, не стоит.

Мама скончалась через год. Еще через год папа сказал, что должен поговорить с дочкой. Дескать, она уже большая девочка и должна его понять. В общем, с ними теперь будет жить тетя Вера. Кира молчала и думала о маме. Отец решил, что она согласна, вздохнул с облегчением и выглянул за дверь. В квартиру вошла та самая тетка, которую Кира видела год назад в сквере. Девочка не могла ошибиться: те же самые черные волосы, синие глаза, тот же точеный носик и, главное, та же родинка на правой щеке.

– Надеюсь, мы с тобой подружимся, – сказала тетенька.

Девочка промолчала, а сама подумала: это вряд ли.

Кира тряхнула головой, чтобы вернуться в настоящее. Она прислушалась к звукам, доносившимся с улицы и наконец выглянула из-за угла: никого. Она стала медленно продвигаться к арке, стараясь держаться вблизи деревьев, чтобы быть менее заметной в их тени под фонарями. Наконец она убедилась, что путь свободен, и осторожно выбралась на улицу.

В столице сверкал огнями и гремел голосами поп-певцов вечный праздник. Нарядные люди сидели на открытых верандах, выпивали и закусывали. Они выглядели беззаботными и веселыми, словно дело происходило не в Москве в двадцатых годов двадцать первого века, а где-нибудь в Берлине или в Париже. В столицах государств, не ведущих СВО. Прохожие – главным образом, девушки в летящих открытых платьях и парни в футболках с прикольными надписями и в укороченных джинсах – шагали по бульварам, громко смеясь и фотографируясь у каждой красиво оформленной витрины. В большинстве из них угадывались приезжие, москвичи в будни выбирались в город не такими нарядными. Казалось, люди по умолчанию решили не думать про СВО и про то, какие страшные сражения разворачиваются на юге, не вспоминать о жертвах войны, чтобы мрачные мысли не мешали отдыхать и веселиться. Впрочем, покой выглядел обманчивым, напряжение витало в воздухе, чувствовалось по обрывкам фраз и растерянным взглядам прохожих.

«Если бы все они знали, что может здесь случиться, – подумала Кира, – в эти минуты, когда сволочи со свастиками разрывают вечерний воздух своими огромными мотоциклами. Если бы только знали!».

В ожидании чуда

Варя шла на заседание консилиума, который собрали в институте ради нее, втайне надеясь на чудо. Никогда прежде она не чувствовала себя так взволнованно. Макс пытался развеселить любимую, сыпал шутками и анекдотами, однако Варя ни разу не улыбнулась в ответ. Она почти не слушала болтовню бойфренда. Варя следила за коленками, которые то и дело подгибались, и в опасный момент хватала Макса под руку, чтобы не упасть. Они медленно брели по длинной дорожке к входу в огромное здание института «Здоровое сердце». Вернее, это была широкая аллея, по обеим сторонам которой зеленели деревья, посаженные разными медицинскими светилами. Варя часто останавливалась и читала имена на металлических табличках, хотя уже знала их наизусть. Дело было не только в том, что она задыхалась при быстрой ходьбе. Хотелось хотя бы на несколько минут оттянуть встречу, которая решит всё. По дороге Варя вспоминала в подробностях то, что сказала ей на консультации Марина Анатольевна. Слова докторши не радовали. Хотелось думать, что врач-консультант произнесла три страшных слова «пересадка донорского сердца» не слишком уверенно, поскольку она пробормотала их, отведя глаза в сторону. Варе хотелось надеяться, что докторша не зря сомневалась: может, еще обойдется, найдутся какие-то другие, суперсовременные методы, какие-нибудь чудо-таблетки, волшебные процедуры… Только бы не операция! Даже сейчас, в XXI веке, слова «пересадка сердца» звучат фантастически. Варя прочитала в интернете: первую удачную пересадку сердца от человека к человеку провел в 1967 году доктор Барнард из Южной Африки. Подумать только, всего 50 с небольшим лет назад! Для истории медицины небольшой срок, но сколько исследований сделано за это время, сколько методик разработано! В интернете пишут, что сегодня, в двадцатые годы двадцать первого века, это довольно типичная, хорошо отработанная операция с неплохими прогнозами на положительный результат. Как будто ей, Варе, от этого легче! Она сумеет собрать волю в кулак и стать сильной, но все-таки… В пересадке чужого сердца кроется какая-то тайна. Варе всегда казалось, что сердце – главный орган, определяющий личность человека. Значит, заменить его невозможно. Взять хотя бы Макса. Она любит его всем сердцем, а не только теми органами, что вырабатывают гормоны. Макс для нее – самый главный, самый любимый человек на Земле – с его бархатистым голосом, который неизменно заставляет ее больное сердце биться быстрее, с его широкой, почти гагаринской улыбкой, с необычными зелеными глазами… Ну, а если ее сердце заменят на чужое? Сможет ли она любить Макса так же сильно. как прежде? Или ее любовь переплавится в обычную благодарность – за то, что не бросил в трудную минуту? Сможет ли она после такой тяжелой операции заниматься с ним сексом? Как она потом, черт побери, будет выглядеть с длинным шрамом на груди? Макс, конечно, станет терпеть ее из жалости, но все может закончиться банально: через какое-то время он просто заведет подругу на стороне. Его можно понять и простить, но зачем ей это? Как вообще жить с чужим сердцем, которое хранит вкусы, привычки и чувства другого человека?

Варя приказала себе отставить невеселые мысли. Как говорила её любимая бабушка, «не умирай прежде смерти». До подобных переживаний еще надо дожить. Пока важно другое: Приживется ли оно, это чужое сердце в ее грудной клетке? Какая будет цена такому продлению жизни? Что за дополнительные ограничения ей потребуются? И главное: нужна ли будет ей жизнь, купленная за такую высокую цену?

Недавно она узнала, что придется пожизненно принимать сильные препараты, подавляющие иммунитет, чтобы организм не отторгал чужеродные ткани. Стоит ли результат, даже благополучный, подобных мучений? Интересно, как долго люди живут с чужим сердцем? Нет, всё не то. Главное, зачем это Максу? Он ведь молодой, талантливый, у него столько планов! Может, ну ее к лешему, эту операцию? Лучше жить, глотая горстями таблетки, чем все это… Ходить, медленно передвигаясь по улицам, избегая лестниц и крутых подъемов. В общем, прожить столько, сколько, как говорится, бог даст…

Когда Варя с Максом вошли в кабинет, там уже сидели три доктора: Марина Анатольевна и два незнакомца – серьезные мужчины в темно-синих медицинских костюмах. Варя сразу отметила их жесткие взгляды и явное нежелание шутить. Утешать ее они, похоже, не собирались. Ну и правильно: не к педиатрам же они с Максом в конце концов пришли!

– Что ж, Варвара Петровна, будем говорить откровенно, – первым подал голос доктор со стетоскопом на шее.

– Познакомьтесь, Варя, это наш профессор Хуснулин, – представила врача Марина Анатольевна, и профессор впервые улыбнулся. На вид ему было чуть больше пятидесяти. Варя вдруг почувствовала, что облик и голос профессора действуют на нее успокаивающе, и про себя назвала доктора «профессор Корвалол».

– Кардиохирург Тишков, Виктор Алексеевич, – представился второй доктор, явно моложе первого. Ему было где-то около сорока.

– Как вы себя чувствуете, Варвара Петровна? – спросил молодой

– Не лучше, чем в прошлый раз, – сказала Варя, пытаясь отдышаться. И уточнила, оправдываясь: – Опаздывали, шла быстрым шагом, потому опять одышка.

– Вот видите, – оживился профессор, – чуда не произошло. Несмотря на сильные лекарства, которые, я надеюсь, вы регулярно принимали. Чудес в медицине не бывает, или они случаются так редко, что на нашу долю не достаются. Ваше сердце само собой, как в сказке, здоровым не станет. Мы изучили результаты всех анализов и пришли с коллегами к одинаковому выводу:

– Единственное спасение для вас – пересадка сердца от донора, – вновь вступил в разговор доктор Тишков.

– Живого донора? – спросила Варя. Она поняла, что сморозила глупость, и покраснела. Впрочем, покраснели только щеки, носогубный треугольник Вари остался белым. Она уставилась на свои синеватые ногти и едва не заплакала.