Денис продолжал шутить, и я с любопытством поглядывала на Юлю, которая заливалась смехом над его шуточками и не скупилась на собственные. Эти двое всегда были душой любой компании, и я гордилась тем, что могла назвать их своими друзьями. Внешне Денис напоминал богатыря из русских народных сказок, был рыхлого, но не толстого телосложения, очень активен и легок на подъем. Его оттопыренные уши, длинный крупный нос, карие круглые глаза и обаятельная улыбка не могли оставить никого равнодушными. И именно такого человека я называла харизматичным.

Я помню, как после первого курса мы ездили на ознакомительную практику на раскопки, и там Денис проявил себя во всей красе, играя у вечерних костров на гитаре и напевая походные песни. Мы отмечали у него приятный баритон и часто позволяли ему исполнять песни сольно, не желая портить звучание его голоса своим не идеальным вокалом. Денис нравился мне тем, что был простым парнем и легко находил способы поддержки в трудную минуту. Особенно она была полезна перед сдачей экзамена. Его ободряющие речи, часто сопровождаемые юмором, помогали расслабиться и настроиться на позитив.

Денис отличался отзывчивостью и добротой и первым реагировал на все просьбы Юли, связанные с выходными мероприятиями. Можно сказать, он был вторым старостой в группе, помогая Юле в решении организационных вопросов по проведению досуга, и она была благодарна ему за такую помощь. С чем это связано я поняла лишь спустя два года, когда моя подруга рассталась с Петром.

Денис заметил перемены в настроении Юли в начале третьего курса и поинтересовался у меня, в чем причина ее грусти и отрешенности, не случилось ли какой беды с ней летом. Юля не афишировала своего расставания с Петей, и я не знала, имею ли права выдавать ее секреты, но будь я на ее месте, мне бы не хотелось, чтобы о моих невзгодах подруга делилась с другими людьми. Поэтому я только сказала Денису, что Юля переживает нелегкий период в своей жизни, и лучше не пытаться выяснить, что ее печалит, а помочь выйти из этого состояния известными ему методами – шутками, помощью и поддержкой. Денис больше ни о чем не спрашивал, и я решила, он затаил на меня обиду за недоверие, но я не нашла этому подтверждения. Напротив, он последовал моему совету и окружил Юлю своей заботой и вниманием. Он практически стал ее тенью, и я поняла, что он в нее влюблен. И вероятно, не первый год.

Я наблюдала за ними несколько месяцев, особенно за Юлей, и мне показалось, благодаря ему она вернулась в свое былое расположение духа. Я думала, она ответила на его чувства. Но подруга не спешила поделиться со мной своими переживаниями, и тогда я сама заговорила с ней об этом. Впервые Юля с трудом находила слова для объяснения тому, что происходит. Она знала, что Денис в нее влюблен, о чем ей открыто признался, но ее сердце оставалось глухо на взаимность, и от этого она испытывала стыд и досаду. Ей было горько причинять ему боль своим отказом, ведь он так много для нее делал, но строить отношения на благодарности она тоже не хотела, считала, что это нечестно и неправильно.

Насколько ранило Дениса Юлино решение нам неизвестно. Внешне он никак не проявлял своей обиды и печали, сохраняя к ней теплое дружеское расположение, и никто посторонний даже не догадывался, какие реальные чувства он испытывал к моей подруге. Но остальные два года я очень надеялась, что Юля все же разглядит в Денисе достоинства, которых нет в других парнях, и ответит на его любовь. Но пока этого не случилось. А мне так хотелось этого союза двух близких мне людей!

Вдруг Егор встал и на всю аудиторию предложил:

– Дорогие одногруппники, а не пойти ли нам завтра в кино?

Ребята, словно только и ждали такого предложения, воодушевились и стали спрашивать Егора, что идет в кинотеатрах. Из фильмов, заслуживающих внимания, оказалось только два – историческая мелодрама и триллер. Ребята оживились и поддержали идею Егора, но мнения разделились. Девчонки преимущественно хотели пойти на мелодраму, а парни на триллер. И только Шандор оставался безучастным, уткнувшись в свою тетрадь. Как обычно, он сидел на последней парте около окна.

– Лиз, ты со мной? – вновь опустившись на скамью, спросил Егор.

Со мной? Куда его опять понесло?

– Тебе мало компании остальных? У меня другие планы на выходные.

– Да брось, скоро начнется сессия и некогда будет по кино ходить. Соглашайся. Разве ты не в восторге от «сопливых» мелодрам?

Я поморщила нос.

– Я не очень люблю кино. Театр мне нравится больше. Действия в нем происходят здесь и сейчас, и это я считаю наиболее ценным.

– Хорошо. Я пойду с тобой в театр, если ты сходишь со мной в кино. Только выбери жанр.

– Эй, – помахала между нами Лена, сжимая скулы, – мы вам не мешаем? Идем в кино или нет?

Ребята стали всерьез обсуждать выход в кино, рассуждая, в какой конкретно день, и на какой сеанс лучше пойти.

Я посмотрела на Шандора. Казалось, он не видел и не слышал нас, находясь в другом, параллельном мире. Такой одинокий… В стороне ото всех, точно изгой. Почему так? Разве ему, умному и красноречивому парню, не хочется присоединиться к нам и поучаствовать в этой дискуссии? Предложить что-то свое, более культурное и увлекательное, чем кино?

Я вспомнила, как он отреагировал на мое предложение неделю назад. «…ни сегодня, ни завтра, ни в этой жизни». Нет, кино это последнее, что может его заинтересовать. Или дело не в кино, а в компании?

– Лиз! – услышала я Егора.

Вероятно, он не в первый раз позвал меня, а я не откликалась, и он обратился уже громче.

– Что ты выбираешь – мелодраму или триллер?

– Кто сказал, что я иду в кино? Я не хочу.

– Ну нет, – протянул Кулагин, – у нас разделились голоса, не хватает твоего. Он решающий.

– Неужели та часть, что выбрала триллер, пойдет на мелодраму, если мой выбор склонится в сторону мелодрамы? И наоборот? Не лучше ли выбрать тот жанр, который понравится всем?

– Ничего интересного кроме этих двух фильмов сейчас нет, – подвел итог Егор.

– Я выбираю мелодраму, но сама не пойду.

Мой голос не оказался решающим, потому что половина ребят отказалась идти на мелодраму, и поэтому голосование не имело смысла.

Егор предложил Юле пересесть на переднюю парту, а сам занял ее место. И сел так близко ко мне, что одна его нога едва ли не обнимала мою.

– Лиз, ты разобьешь мне сердце, если не пойдешь.

О, нет, началось. Лена отвернулась, и я поняла, что снова началась «молчанка». Юля, делай ставки.

– Кулагин, прекрати, я не хочу в кино.

– Может быть, ты не хочешь идти со всеми? Пошли только со мной.

Правая рука Егора скользнула по скамейке за моей спиной.

– О боже, как ты догадался? – подыграла я ему.

Боковым зрением я уловила взгляд Шандора в нашу сторону. Лишь мимолетный, как будто бы случайный. Что привлекло его? Отчего выражение его лица сделалось более жестким? Ему не понравилось, что Егор сидит так близко ко мне, почти обнимает (я чувствовала, как его рука ненавязчиво поглаживает мою спину)? Ревнует? Но – нет. Слишком самонадеянно думать, что Шандора волнует кто-то больше его книжек и тетрадок.

Егор продолжал настаивать на своем, и я молилась, чтобы Лисицкая скорее вошла в кабинет. Кулагин становился чересчур назойливым.

– Хорошо, я пойду в кино. На любой сеанс, только давай оставим эту тему.

– Отлично!

Егор выкрикнул так громко, что все обернулись к нему. Даже Шандор поднял глаза.

– Она согласилась! Я самый счастливый человек на свете!

В конце концов, мы пошли на мелодраму. То была суббота, 28 апреля. Нас собралось пятнадцать человек из двадцати трех возможных, и этой дружной компанией, состоящей в основном из девчонок, мы вошли в кинотеатр. Всем мест в одном ряду не нашлось, и мы разбрелись по залу.

Егор выбрал место рядом со мной. Хорошо, что не в последнем ряду. Он купил попкорн (причем, один на двоих), газированную воду, и мы расположились в центре зала. Позади нас места заняли Лена, Юля, Анжела и Таня, и соседство с ними меня порадовало. Чересчур навязчивым становился Егор в последнее время, его шутки плоскими, а вольность рук выходила за рамки дружеских пожатий. Я устала от флирта, пустая никчемная болтовня вызывала скуку, и я мечтала насытить свою жизнь новыми увлекательными событиями.

Кулагин сделал все, чтобы я пожалела о своем решении. Весь сеанс он отпускал сальные шуточки, мурлыкал мне в ухо банальные комплименты, и однажды я ощутила его губы на своей шее. Его поведение меня раздражало, и пару раз я порывалась уйти, но Егор был начеку и не позволил. Он демонстрировал жестами, что «больше не будет так себя вести», и на какое-то время действительно оставлял меня в покое, но вскоре забывался, и все повторялось заново. Никогда три часа, проведенных в его компании, не казались мне такими долгими, как сегодня.

Когда фильм закончился, я оказалась первой, кто мчался на выход. Егор предложил подвезти меня, но я отказалась. Он стал мне неприятен, и я, не очень деликатно с ним попрощавшись, поспешила с Юлей на автобусную остановку.

Она пыталась шутить, сравнивая меня с Золушкой, бегущей с бала, но я была не в том настроении, чтобы воспринять ее юмор, а потому тему с Егором мы закрыли. И я рассчитывала – навсегда.

Когда я говорила Егору, что в субботу у меня есть другие планы, я не лукавила. Действительно, дома намечалось праздничное мероприятие по случаю дня рождения моего отца. Мама со «скрипом» отпустила меня в кино. Ей требовалась моя помощь в накрытии стола. Чтобы хоть как-то сгладить свое отсутствие, я помогла ей приготовить пару салатов с вечера. Отец накануне замариновал мясо, и едва я поднялась на пятый этаж, как меня встретил аромат специй и приправ, заставивший жалобно заурчать мой проголодавшийся желудок.

Я заскочила домой и включила в коридоре свет.

– Мама, папа, я дома.

На голос из кухни вышел отец. Он уже принарядился, но, чтобы не испачкаться, надел на себя один из маминых фартуков. На нем светло-серые брюки и белая рубашка, идеально отутюженные маминой рукой и превосходно сидевшие на его фигуре. Накануне отец постригся и с коротко выстриженными висками выглядел моложе своих пятидесяти лет. Я бы не дала ему больше сорока пяти. Даже несмотря на морщины, которые появлялись на его лице во время улыбки. Возможно, его моложавости способствовали светлые волосы, в которых едва замечалась седина, и отсутствие лишних килограммов в теле. Для меня он был самым красивым мужчиной в расцвете лет, и я с гордостью выслушивала комплименты в свой адрес, когда мне говорили, что я как две капли воды похожа на своего отца. У него были тот же широкий лоб, те же голубые глаза, тот же небольшой вздернутый нос, те же губы, что и у меня. Даже улыбка мне досталась от него. Он был чуть выше среднего роста, коренастого телосложения, и с мягким тембром голоса, который так убаюкивал меня в детстве.

– Как кино? – спросил отец.

– Сюжет затянувшийся, можно было бы уложить его и в полтора часа.

Отец улыбнулся. Я поцеловала его в гладко выбритую щеку, еще раз поздравила и извинилась за свое отсутствие.

– Все хорошо. Мы справились и без тебя.

На торцевом стеллаже шкафа зазвонил телефон, и отец взял трубку. Кто-то из коллег позвонил, чтобы его поздравить, и он рассыпался в благодарностях за теплые слова, звучащие на другом конце провода.

В гости к нам были приглашены Марина Федоровна, подруга мамы, ее сын Марк Савельев, за которого мама не переставала меня сватать, пару друзей и коллег отца, а также наши соседи с четвертого этажа, с которыми родители дружили много лет.

Мама и Марина Федоровна познакомились на пятом курсе института, когда тетя Марина вышла из академического отпуска, в котором находилась два года по причине рождения сына, а мама только родила меня. И так как у обеих были дети, то они быстро нашли общий язык. Помогал этому сближению и мой отец, потому что был педиатром, и стал личным врачом не только для меня, но и для Марка.

Наше общение с Марком началось в те далекие дни, когда я была совсем крохой, и первые семь лет своей жизни я считала его своим братом. Не родным, конечно. Двоюродным. А наши мамы родные сестры. Мы постоянно были вместе, и это казалось естественным. О том, что мы не родственники я узнала незадолго до своего семилетия, когда подслушала разговор наших матушек, мечтавших, чтобы однажды мы поженились. Я вышла к ним из укрытия с вопросом о возможности такого союза между близкими родственниками, и тогда они объяснили, что Марк мне не брат, а просто друг и ничто не препятствует нашему браку, когда мы станем взрослыми. В нашей с Марком жизни после этого ничего не изменилось, но ко мне закралась грусть от услышанного. Словно я потеряла брата.

И после этого я стала просить у родителей братика или сестричку, чтобы заполнить образовавшуюся пустоту в семейной ячейке. Они улыбались и говорили, что просят аиста выполнить мою просьбу, но прошли годы, а я так и осталась единственным ребенком в нашей семье. Я смирилась с такой судьбой и даже стала радоваться, что одна у родителей. Я уже не представляла, как смогла бы делить их любовь с другими детьми.

В детстве я посещала много разных кружков, в их числе рисование, плавание, французский язык, но дольше всего я задержалась на танцах. И туда нас отдали вместе с Марком. Мне было тогда одиннадцать лет, Марку тринадцать. Чтобы добиться каких-то результатов в этом виде, нужно было начинать заниматься бальными танцами еще в детском саду, а мы пришли довольно поздно. Больших достижений за нами не числилось. Мы ездили на танцевальные конкурсы, побывали за границей, но победителями никогда не были. Мы не расстраивались по этому поводу, получая удовольствие от самих танцев, а не от их результатов.

Я училась на втором курсе, когда Марк, будучи за рулем своей машины, попал в аварию. Мы сильно перепугались за него, но худшее, что с ним случилось, это перелом ноги. На пару месяцев он вышел из строя, а я не захотела менять партнера, и потому с танцами было покончено. Когда Марк встал на ноги, он предпринял попытку вернуться в танцы, но особого рвения не проявил, и тоже бросил их. Так эта страница жизни оказалась для нас перевернутой.

Мне было около шестнадцати лет, когда я впервые поцеловалась в губы, и моим учителем стал Марк. Савельевы пришли к нам в гости, и пока взрослые сидели за столом в зале, мы с Марком уединились в моей комнате. Разместившись на диване, мы болтали о новом увлечении Марка. Он встречался уже с третьей девушкой, и делал это втайне от своей мамы, которая велела ему не водить девиц домой. И о причине этого мы догадывались. Тетя Марина желала видеть в доме только меня. Но Марк все равно умудрялся приводить девушек к себе, пока мать отсутствовала.

Я просила Марка не делиться подробностями этих встреч, покрываясь красными пятнами от смущения. Эта дурацкая особенность моего организма забавляла Марка, и он нарочно смаковал каждую деталь. Тогда же он и поинтересовался, а было ли что-то у меня, и очень удивился, узнав, что я даже всерьез не целовалась.