– Здравствуй, Яся. Что жильцы ваши, Кайсаровы? Дома? – спросил капрал, привязывая лошадь к низенькой кованой калитке и отстёгивая от седла картонку с ещё тёплым сладким маковцем.

– Дома, где ж им быть. Пойдёмте, провожу.

Яся подхватила фонарь со вставленной толстой свечой и пошла впереди, освещая лестницу, ведущую на второй этаж. Доведя Алексея до двери, девушка развернулась и с улыбкой посторонилась, пропуская его.

– Стучите громче, – посоветовала она. – У них служанка глуховата.

– Благодарю, – ответил Алексей, подождал, пока Яся спустится, и только после этого постучал.

Дверь открыла ему не служанка, а сама Ульяна Назаровна с подсвечником в руке.

– А вот и Алексей Захарович пожаловали! Здравствуйте, проходите! Елизар, помогите капралу раздеться, – велела она сухонькому пожилому мужчине. – Это денщик моего мужа, – шепнула она растерявшемуся Алексею.

– А это вам, польский маковец. Очень вкусный, ещё тёплый, – протянул тот картонку хозяйке.

Денщик тем временем принял у гостя епанчу с треуголкой, а подошедшей румяной невысокой женщине в светлом переднике Ульяна Назаровна передала маковец.

– Возьми, Феоктиста. Подашь к чаю. Алексей Захарович так внимателен.

Из тёмной длинной прихожей Алексей проследовал в просторный зал, освещённый несколькими подсвечниками, расставленными по углам. У накрытого к ужину стола находились смущённая и радостная Кати и строгий невысокий мужчина лет пятидесяти с густыми, почти седыми усами, одетый по-домашнему в белую рубашку и просторный камзол, по-видимому, тот самый подполковник Кайсаров, отец девушки.

– Капрал Громов Алексей Захарович! – отчеканил Алексей, вытягиваясь в струнку.

– Да полноте, друг мой, мы же с вами не на плацу, – подполковник поморщился и протянул ему руку. – Чувствуйте себя свободно. Кайсаров Панкрат Васильевич. Очень рад. Женщины мои про вас все уши прожужжали. Какой вы, дескать, молодец. Вступились за них, потом домой проводили. Достойно и похвально.

– Ничего особенного, – проговорил Алексей, в смущении опуская глаза. – На моём месте любой бы… – он взглянул на Кати и замолчал.

– Любой, не любой, а оказались вы.

– Прошу к столу! – объявила Ульяна Назаровна, и все начали рассаживаться.

Во главе стола сел Панкрат Васильевич, а супруга по правую руку от него. Алексею досталось место рядом с хозяйкой, напротив Кати, и он был безмерно счастлив такому обстоятельству. В жемчужно-сером простом платье, открывающем шею и очень скромное декольте, украшенное тоненькой цепочкой с крестиком, без чепчика и пальто, Кати выглядела просто обворожительно. Тёмно-каштановые волосы девушка убрала в строгую причёску с пробором посредине, оставив несколько крупных длинных локонов, спадающих на грудь. Огоньки свечей отражались в тёмных, бездонных глазах Кати и придавали её взгляду манящую таинственность. Кати не казалась худышкой, но и полненькой её нельзя было назвать. Строгое платье подчёркивало мягкую женственную форму плеч и груди. Алексей невольно задерживал на них взгляд и сразу же отводил, заметив усмешку в уголках губ Кати. Она видела, что нравится этому красивому молодому мужчине, но не смущалась, а наоборот, с радостью замечала как её красота управляет его чувствами. Кати не была жеманной красоткой, привыкшей к салонному этикету. Вся её жизнь прошла в бесхитростных забавах в Тополином, родовом поместье матушки, и в гарнизонах, где действовали свои законы. С детства Кати наблюдала за флиртующими офицерами, видела грубоватые заигрывания рядовых с девушками и слышала их сальные шуточки. Несмотря на старания отца и матери оградить её от внимания противоположного пола, у Кати сложились определённые понятия о взаимоотношениях мужчин и женщин. Она была готова к ним и воспринимала как неизбежное и очень волнующее. Поэтому первое смущение от знакомства с Алексеем быстро прошло, и его сменила откровенная симпатия. Молодой капрал нравился Кати, и она не понимала, почему должна это скрывать и делать вид, что он ей безразличен.

Алексей же, видя, что его чувства небезответны, воспламенялся всё большей любовью. Он старательно поддерживал разговор с Ульяной Назаровной и Панкратом Васильевичем, кивал, соглашался, пропуская смысл сказанного мимо ушей. Ему казалось, что гулко стучащее сердце пробьёт мундир и вырвется наружу, чтобы упасть у ног Кати. Встречаясь с ней взглядом, он то краснел, то бледнел, но делал вид, что это реакция на истории, рассказанные подполковником. Иногда, переставляя ноги под столом, Алексей задевал подол платья Кати и чувствовал близость ножек, при мысли о которых у него кружилась голова. Так прошёл ужин. Пока Феоктиста убирала со стола под руководством Ульяны Назаровны, остальные прошли в гостиную. Панкрат Васильевич курил трубку, развалившись в кресле, а Кати показывала Алексею вышивку и свои акварели.

– Вы великолепно рисуете! – похвалил он девушку, рассматривая пейзажи. – Очень талантливо!

– Да бросьте, Алексей Захарович, – отозвалась Ульяна Назаровна из-за портьеры. – Баловство безыскусное это от скуки.

– Матушка права, – вздохнула девушка. – Рисую иногда от тоски. Жаль, краски почти закончились и кисти сменить надобно, да всё недосуг. – Забирая картинки, она прикоснулась к руке Алексея, вспыхнула и взглянула на него с улыбкой. – А вы чем занимаетесь, когда скучаете?

– Я? – растерялся Алексей и вдруг ужаснулся, что обычным его занятием от скуки является чистка лошади и полировка сабли. Разве поймёт такое занятие юная романтическая девушка? – Ну… стихи читаю… закатом любуюсь…

В кресле закашлялся от смеха Панкрат Васильевич, а Кати сказала:

– А я думала, приводите в порядок форму или пуговицы начищаете. Батюшка только этим и занимается.

Не успел Алексей признаться, что соврал, как Ульяна Назаровна позвала всех к чаю. На столе ожидал разрезанный маковец, грушевое варенье к нему и шанежки. От чая хозяйка дома раскраснелась и завела разговор о бытовых мелочах. Алексей продолжал наслаждаться видом Кати, но несмотря на помутнение в голове, кое-что из разговора всё же понял. Например, что семья подполковника живёт дружно, но скромно. Этаж, который они снимали у пани Катаржины, состоял из обеденной залы, в которой принимали Алексея, небольшой гостиной, отделённой от залы толстой портьерой, и двумя спальными комнатами, в которые можно было попасть из гостиной. В кухню, на которой царствовала расторопная Феоктиста, вела дверь из прихожей. Там же находилась лесенка, ведущая в мансарду с двумя отдельными комнатками. Одну занимал денщик Елизар, а во второй жила служанка. Ещё Алексей понял, что в Нежинском уезде Черниговской губернии у Кайсаровых есть небольшое имение под названием Тополиное, но стоило Ульяне Назаровне сказать, что она собирается выехать туда на лето вместе с Кати, как Алексей побледнел и чуть не пролил чай на скатерть.

– Думаю, отправимся туда в конце мая, – продолжала мать Кати. – Дороги к тому времени должны быть хорошие, да и по теплу путешествовать гораздо приятнее.

– Зачем же, сударыня, вам уезжать из Варшавы в такое прекрасное время года? – возразил Алексей. – Вы бы могли много гулять с Катериной Панкратовной, например, в Саксонском саду или любоваться Вислой.

– Что вы, Алексей Захарович! Матушке не до прогулок! – смеясь, заявила Кати. – Они с батюшкой хотят замуж меня сосватать.

– Кати! Ты совершенно несносна! – прикрикнула на неё мать.

– Ну, ежели у вас есть жених… – дрогнувшим голосом произнёс капрал. – Уверен, что родители желают вам только добра.

– Жениха пока нет, – в разговор встрял отец Кати, – но претендентов, чтобы составить хорошую партию, достаточно. А вы сами откуда родом, Алексей Захарович?

– Да мы почти соседи с вами. Из Громовки я, Карачевского уезда, Орловской губернии. У нас там деревенька своя, матушка хозяйство ведёт.

– Не так чтоб соседи, но довольно близко, – кивнул подполковник. – Службу покидать не думаете?

– Никак нет. Пока молод и полон сил буду служить Отечеству!

– Похвально, похвально, – пробормотал Панкрат Васильевич и взглянул на часы. – Что ж, я слыхал у вас завтра ранний смотр на плацу?

– Верно, – Алексей поднялся из-за стола. – Очень жаль, но мне пора откланяться.

– Как? Вы покидаете нас так рано? – огорчилась Кати.

– Служба, доченька, служба, – проговорил Панкрат Васильевич и тоже встал. – Алексею Захаровичу нужно выспаться, чтобы завтра не ударить в грязь лицом.

– Благодарю вас за ужин и приятно проведённый вечер, – Алексей поклонился Ульяне Назаровне и прикоснулся губами к её руке. – Катерина Панкратовна, – он стиснул пальчики Кати и задержался на них горячими губами, – моё почтение.

Отпустив ручку девушки, Алексей поймал неодобрительный взгляд подполковника.

– Я провожу вас, – вызвалась Ульяна Назаровна.

– Я сам, голубушка, – остановил её муж и вышел вслед за Алексеем в прихожую. Дождался, пока Елизар подаст епанчу и треуголку и протянул руку. – Будьте здоровы, Алексей Захарович. Поезжайте осторожно, не гоните, на мосту от заморозков может быть скользко.

– Благодарю за беспокойство, – Алексей пожал руку подполковнику и сбежал по лестнице к калитке.

Отвязал лошадь, вскочил верхом и поскакал в сторону Вислы. Он был окрылён и ужасно раздосадован одновременно. Подполковник не сказал ему, чтоб он заходил ещё. Скорее всего, именно поэтому он сам провожал его. Но почему? Неужели Алексей совершил за столом какую-то глупость? Возможно, не надо было с таким восхищением смотреть на Кати, но разве подполковник сам не был молод и забыл, какие чувства может вызвать красивая девушка? К тому же Кати проговорилась, что родители мечтают выдать её замуж, но жениха ещё нет. Тогда откуда такая холодность?

Тем временем отец семейства вернулся к жене и дочери. Обе хлопотали у стола, помогая Феоктисте.

– Ну что? Правда славный молодой человек? – спросила Ульяна Назаровна. – Не разбалованный, хорошо воспитанный.

– Да, славный, – бросил подполковник и снова проследовал в гостиную к оставленной трубке.

– И Кати он тоже понравился, – продолжала супруга. – Тем более хвалил её работы.

– Это я и сам заметил, – пробормотал Панкрат Васильевич, затягиваясь.

– Что ты говоришь?

– Говорю, что молодые кавалеристы умеют нравиться дамам. Всем подряд, и ваш Алексей ничем от них не отличается.

– Что ты хочешь этим сказать, голубчик? – супруга зашла в гостиную и с видом недоумения остановилась напротив мужа. – Что я мало видела кавалеристов и перестала разбираться в людях?

– Нет, что ты, голубушка! – замахал руками Панкрат Васильевич. – И не думал даже. Ты у меня зришь всегда в корень.

– То-то. Ты наказал ему бывать у нас?

– А то как же! Велел приходить почаще. Только знаешь, что я думаю, – подполковник потушил трубку и поднялся из кресла, – скучным вечерам в кругу нашей семьи он предпочтёт весёлые посиделки в корчме с приятелями.

– Ты ошибаешься!

– Помяните моё слово! Спокойной ночи, дорогие!

Глава семейства поцеловал жену и дочь и вышел в спальню, оставив внимательно слушавшую разговор Кати в большом смятении.

***

Этим же вечером состоялась ещё одна встреча, только прошла она не в тёплой семейной обстановке, а при свете трёх свечей в маленькой комнате, закрытой ставнями, в доме известного в Варшаве сапожника Яна Килинского, члена городского магистрата. К тридцати четырём годам Ян завоевал уважение у горожан, а благодаря мастерству, связи имел обширные – как среди знати, так и среди простого люда. Чеславу пришлось на время оставить корчму, чтобы привести к нему в дом Радзимиша. Ян внимательно выслушал шляхтича, но восторга не выразил. Он в задумчивости провёл по тонким закрученным усам и произнёс:

– Дело хорошее задумано, только пока не совсем ясно, как его осуществить.

– Что не ясного? – буркнул Радзимиш. – Поднимать надо Варшаву!

– Какой шибкий ты! Поднимать! – Ян прошёлся из угла в угол. – Сильно вы Краков подняли? Шепочетесь по углам, планы вынашиваете, а дела где? Мы тут тоже, знаешь, не сидим сложа руки. С Тадеушом в переписке состоим, всё знаем.

– С самим Костюшко? – Радзимиш вытаращил глаза.

– А ты думал? Он тот человек, за которым пойдут, и мы его поддержим. Но нужны не просто слова. Пока ждём, потихоньку списки конфедератов составляем, примечаем, где, что и как. В Варшаве людей много верных. Но и врагов тоже хватает. Раньше времени голову поднимем – тут нам её и снесут.

– Так можно до смерти по норам прятаться.

– Не до смерти, не преувеличивай. Нельзя просто в одиночку городам подниматься. Полыхнуть должно везде и одновременно.

– Пан Ян верно говорит, – согласился Чеслав. – Люди-то у нас есть. Многие действуют по-тихому. Кто по городу недовольство разносит, а кто в костёлах правильной проповедью сердца распаляет. Вон, за отцом Юзефом вся его паства пойдёт, куда велит. Хоть голыми руками душить врагов Польши будет. Но нельзя раньше времени это показать. Если одна Варшава поднимется – сметут восстание. Что мы против королевской гвардии и русского гарнизона?

– С гвардией, к примеру, можно было бы договориться, – усмехнулся Килинский. – Польские солдаты со своим народом. Они тоже мечтают о возрождении великой Речи Посполитой. Если гвардия будет на нашей стороне – король Станислав помехой не станет. Его даже убивать не придётся. Пусть сидит у себя во дворце, разучивает танцы.

– Выходит, вам только русские войска помеха?

– Это самое большое препятствие, к тому же хорошо вооружённое. В отличие от нас.

– Что мешает вам раздобыть оружие? – спросил Радзимиш.

– Оружие? Где? Или пан думает, что оно свободно продаётся в лавках в большом количестве? Иди, бери, вооружай толпу!

– В Варшаве оружия достаточно, – Радзимиш пристально посмотрел Килинскому в глаза. – Нужно просто взять его.

Сапожник снова погладил усы и заходил из угла в угол. Тёмные глаза под широкими бровями не смотрели на притихших Чеслава и Радзимиша, глубокие поперечные складки у переносицы говорили о серьёзной задумчивости. Наконец, закончив размышления, Килинский повернулся к Радзимишу:

– Передай, что восстание Варшава поддержит. Люди есть и настроены они решительно. Оружие раздобудем. Но сами действовать не станем. Пусть Краков начнёт, мы выступим следом.

– На ваши слова можно положиться? – взволнованно спросил Радзимиш.

– В Варшаве все знают Яна Килинского, – усмехнулся сапожник, – и то, что моё слово твёрдое. Будем готовиться и ждать сигнала.