К счастью, Сана избежала испытания багажным отделением самолёта, её разрешили взять в салон. Усевшись в кресло, Тина обменялась дежурными фразами с соседями. Впереди расположились Целя Львовна и её немолодой сын Эдуард, которые настойчиво тянули руки к растревоженной Сане. Из кармана кресельного чехла Тина достала толстый журнал. Среди рекламной макулатуры, обнаружив детальную карту СНГ, она разыскала село, в котором остался любимый дачный домик. После ужина стюардессы собирали грязную посуду. Напряжённый разговор впереди заставил Тину поднять голову. Стюардессы стояли возле Цели Львовны, тихо, но настойчиво, требовали вернуть столовые приборы. В ответ женщина громко возмущалась, отрицая наличие у неё казённой посуды. Сын угрюмо отмалчивался, одаривая мать косыми взглядами. Минут через десять препинаний Целя Львовна нервно открыла свою сумку, со дна достала металлические ложки, вилки, ножи и обиженно швырнула стюардессе. Работники ушли, молча, мать и сын ещё долго обменивались злым шипением.

– Посмотрите, до чего красивые руки, длинные пальцы у женщины! Ногти, скорей всего, накладные! – послышались интригующие реплики позади.

Тина машинально оглянулась и с удивлением поняла, что говорят об её руке, свободно лежащей на спинке кресла. Незнакомки приветливо закивали.

– Вы – пианистка?

– Нет, я – всего лишь экономист. Правда, в детстве мечтала о скрипке, но не сбылось. А ногти у меня настоящие! – смутилась Тина.

Нервно заёрзав, пассажирка в соседнем ряду бросила: «Ничего, этой «пианистке» Израиль ноготки быстро обломает!»

Задолго прибыв в аэропорт, не доверяя электронному табло прибытия самолётов, Шимон в панике бегал к киоску справки. Что, если русской невесте, всего, лишь нужно попасть в Израиль, и она тотчас скроется?

Непривычно душным декабрём встретила Тину святая земля. Неожиданно быстро она прошла пограничный и таможенный контроль. Толкая впереди себя тележку, загруженную чемоданом, дорожной сумкой и контейнером с собачкой, она вышла в зал встречающих. В этом раз ликующий жених и растерянная с припухшими глазами невеста сразу узнали друг друга. Настроение Тины Шимону не понравилось. Не рада встрече? Она смущённо оправдывалась усталостью, обмолвившись о неприятном инциденте в самолёте.

– Не обеднеют! В моём доме вся посуда для обихода из авиарейсов. Набрался, работая в авиакомпании, и когда пассажиром летаю, случай не упускаю! – с детской непосредственностью объявил Шимон.

Тина оговорилась о странном пророчестве для её ногтей.

– Ну, тебе же не придётся идти на грязную работу для русских! – успокоил жених.

– Как это: «грязная работа для русских»? – совсем потерялась Тина.

– Поживёшь в стране – увидишь: метут улицы, моют подъезды и дома коренных израильтян эмигранты, приехавшие из СССР! – насмешливо произнёс он.

– Так ведь они – евреи, причём здесь русские? – добивалась ясности Тина.

– Да, какие они евреи? Евреи те, кто здесь родился! Вот я – еврей, у меня даже в паспорте написано: «палестинец»! – высокомерно заявил Шимон.

– Ты сам рассказывал: твои родители тоже не аборигены – из Польши переехали перед войной!

Показав рукой куда-то в космос, Шимон изрёк загадочное: «Э-э-э!»

Поднявшись лифтом на третий этаж автостоянки, он, по-хозяйски, распахнул дверку презентабельного «Chrysler» цвета «шампань».

…. В мечтах рядом с собой Шимон всегда видел пышногрудую славянку, но с лёгкостью увлекался любой подвернувшейся пассией. Покорял он женщин крепким телосложением, наглостью светлых глаз, пушком рыжих волос на бронзовой коже. От природы неглупый, хитрый и пронырливый, он всегда стремился быть на виду, в молодости служил стюардом в международной авиакомпании. Он рано женился на хорошенькой, как античная богиня, соотечественнице Юдит, родили двух прекрасных сыновей. Семью вниманием и заботой Шимон не баловал, жил в своё удовольствие, изменяя жене с международным размахом. Юдит подозревала, что муж ей не верен, о многом даже не догадывалась. В бесконечных ссорах прошли двадцать лет совместной жизни.

Всегда на стороне матери старший Нир отца ненавидел открыто, младший Офир, похитрей, помалкивал и прятал глаза. Повзрослев, они с готовностью покинули родительское гнездо, отслужили в армии. Нир оказался натурой творческой, писал музыку и стихи. Чувства, бродившие годы жизни в отчем доме, эмоциональной волной вылились в душевную песню, ставшую хитом. Получив известность, Нир продолжал сочинять, но шедевры не удавались. Бесталанный Офир работать не желал, старался ладить с отцом, постоянно выуживая деньги. Двадцать лет назад Фокштэйнам от одинокого родственника свалилась манна небесная – земля, недвижимость, деньги. Капитал возглавил отец семейства Томэр, обеспечив бизнесом троих взрослых детей. Богатство Фокштэйны ценили, образованностью не обременялись.

За рулём новенького спортивного автомобиля Шимон спешил на свидание к очередной женщине. Понимая, что бессовестно опаздывает, он тревожно посматривал на часы. Заход солнца косыми лучами брызнул в глаза, на мгновенье ослепил – на огромной скорости Шимон врезался в бетонный столб. Больше всего пострадала голова, глубоко в виске застряло боковое зеркало автомобиля. Уверяя, что пациент обречён, врачи спрашивали согласие родственников на донорство его органов. С потерей сына родители смириться не могли – за спасение боролись, подключив все человеческие и финансовые возможности. В коме Шимон пребывал одиннадцать дней, перенёс трепанацию черепа, не одну сложную операцию. И выжил, встал на ноги, хотя координация движения осталась слегка нарушенной. По-прежнему, он мог водить машину, но теперь со значком инвалида. Сигнальный треугольник ущербности он ненавидел, при первой возможности брезгливо забрасывал под водительское сидение. От давнего увлечения пилотированием спортивного самолёта ему пришлось отказаться навсегда.

Когда умер отец, кланом Фокштэйнов взялась управлять мать, из общего денежного «пирога» больший «кусок» отдавала Шимону, старшему из детей и ущербному по здоровью. Он с удовольствием этим пользовался, имел роскошное жильё, машины, путешествия по миру. И, конечно же, женщины, женщины, женщины!

Не поверив, что муж выкарабкается после травм, Юдит закрутила роман с другом Нира. Вспомнив старые обиды, при поддержке сыновей она взяла развод с Шимоном, отсудив у него одну из квартир и пожизненное пособие. Периодически бывшие супруги сходились вновь, но совместную жизнь выдерживали не более недели. Обменявшись всё теми, же оскорблениями, они с удовольствием разбегались.

…. Из окна автомобиля Тина с жадностью смотрела на ночной Израиль. Отутюженная широченная автострада пестрела дорожными знаками и рекламными щитами на незнакомом иврите и узнаваемом английском. Повсюду песок и бетон, изредка – высоченные пальмы, неправдоподобно огромные кактусы и ярко цветущие кустарники. Сорок минут пути в небольшой элитный город пролетели незаметно. Въезд во двор семейного особняка Фокштэйнов перекрывал шлагбаум. Шимон манерно достал из «бардачка» автомобиля пульт дистанционного управления, нажал кнопку – и дорога свободна. Оставив машину на площадке под бетонным козырьком рядом с тремя презентабельными автомобилями, они вошли в просторный холл особняка с высоким цоколем, поднялись на первый этаж. Массивная дверь ввела в просторные апартаменты. У порога встречал стройный ризеншнауцер масти «перец с солью» по кличке Рокки. Из-под всклоченной чёлки умные собачьи глаза тревожно спрашивали: «Кто ты, очередная случайная знакомая Шимона или моя будущая хозяйка?»

Настороженно обнюхав гостью и испуганно сжавшегося пекинеса, Рокки сдержанно вильнул обрубком хвоста, сохраняя достоинство хозяина дома.

Утром Тина вышла в огромную гостиную. Выдвижные стекло и металлическая решётка открыли выход на просторный балкон с гранитным полом. Под огромным тентом пластиковый стол и кресла. В углу мангал для барбекю, по периметру горшки с засохшей зеленью. Ступеньки балкона спускали в палисадник с увядшими розами на давно нестриженом газоне. Вдоль высокой металлической ограды деревья лимонное, маслинное, пальмовое, гранатовое.

Верхний этаж апартаментов занимала огромная гостиная, обставленная итальянской мебелью светлого дерева в деревенском стиле. Напротив огромного телевизора «Грюндик» на персидском ковре хозяйское кожаное кресло с подлокотниками и подставками. К нему прижалось скромное кресло, закрытое чехлом из простой ткани – для Рокки. В левом крыле этажа кабинет Шимона, который он называл «мой офис». Две спальни, при каждой комнаты туалетные, ванная и джакузи. Обустроенная пластиковой мебелью кухня, напичканная современной техникой, радовала простором и светом. К ней примыкала подсобка с рабочим балконом, приспособленным под стирку и сушку белья. Витая деревянная лестница у дальней стены салона вела на нижний цокольный этаж. Его занимал младший сын с беременной женой. Для Тины это явилось новостью, ведь жених утверждал, что живёт один.

Особняк Фокштэйнов состоял из четырёх двухуровневых апартаментов, общих кладовых и мастерских. В первую очередь Шимон повёл Тину знакомиться с мамой, владения которой находились на этом же этаже напротив. Образец «идиш-мамы» Бэба без стеснения вмешивалась во все, без исключения, дела членов семейства. Сверля буравчиками выцветших глаз, указывая исковерканными подагрой пальцами, хозяйка бизнеса руководила и вертела каждым из Фокштэйнов. От неё зависели, ей подчинялись, старались угодить, и она с удовольствием дёргала за ниточки своих марионеток.

На встречу с будущей свекровью Тина шла с открытым сердцем, мечтая обрести родного человека, но чопорная старушка встретила подчёркнуто прохладно. Предложив напитки и орешки, хозяйка с гордостью рассказала о Фокштэйнах. Тина внимательно слушала, рассматривая фотографии в семейных альбомах и рамкам на стенах. Бэба и Томэр поженились на своей Родине в Польше, затем переехали в Палестину. Здесь родились сыновья Шимон и Рон, в их паспортах по сей день значится «палестинец». Дочь Далья – гражданка уже образованного Израиля и её муж Ниссо родом из Марокко имели троих взрослых детей, занимали апартаменты на втором этаже. Напротив них – апартаменты брата Рона сдавались квартирантам. Хозяин постоянно проживал с женой и двумя сыновьями в Штатах.

Будто на вступительных экзаменах, Тине пришлось отвечать на вопросы собравшейся родни. Расспрашивая о русской зиме, Шимон изумлялся, как ребёнок, присвистывал и махал руками, будто уже обморозился.

– Говорят, вместо кофе, русские день начинают со стакана водки… съехидничал Ниссо.

– Неправда… – обиделась за своих Тина.

Фокштэйнам хотелось слышать, насколько плохо в бывшем Союзе и замечательно в их стране. Но Тина говорила, что Израиль подивил непривычной растительностью, не по сезону тёплой погодой, свою страну хаять не стала, перед чужой не расшаркалась. Демонстративно отвернувшись, недовольные Фокштэйны высокомерно усмехались и переговаривались на своём языке. Непонятный иврит, непривычный английский Тину напрягали, и скорее бы закончился этот тягостный «party».

Семейный коллаж фотографий и рисунков в рамке на стене шутливо характеризовал каждого из Фокштэйнов. Шимона метко изобразили в окружении перевернутого стула, разбросанных инструментов, вывернутой корзины мусора. В его апартаментах о хорошем вкусе хозяина говорили модные картины, изящные светильники, оригинальные статуэтки, французская сантехника, белоснежный кафель с лёгким вкраплением чёрных стразов. Но запущенность, грязь, беспорядок его жилья соответствовали популярному в стране слову «балаган». Стены, двери, выключатели, холодильник покрыли жирные отпечатки рук. Картины и светильники запутались в густой паутине, мусор и остатки еды в самых неожиданных местах. Захламленный «офис» напоминал чулан, где Шимон с трудом протискивался к сейфу и компьютеру. В креслах гостиной неожиданно автомобильная камера и надувной гусь – как оказалось, барьеры от вездесущего Рокки. Обивка мягкой мебели откровенно грязная и оборванная. В спальне на итальянском матраце мутные пятна непонятного происхождения, изысканное французское постельное бельё в дырах от сигарет. Не знавшие химической чистки ковры изменили нежно-бежевый цвет на траурно-коричневый. Колонии пылевых клещей бдительно охраняли свою территорию, безжалостно наказывая пришельцев. Сконфуженные «оккупанты» начинали неприлично дёргаться и почесываться. Прежде всего, Тину обеспокоило поведение её собачки. Скрыв истинную причину, Шимон всё списал на специфику местного климата. Антисанитарные следы жизнедеятельности крыс вокруг канализационных труб и в шкафах кухни он предпочитал вовсе не замечать. Когда Шимон был дома, хитрый Рокки покорно обходил спальню. Как только он хлопал дверью, пёс мчался в запретную комнату, радостно заваливался на кровати. Вдоволь накувыркавшись, сграбастав под себя покрывала, он сладко засыпал. Заслышав хозяйскую машину, Рокки мгновенно исчезал, оставляя перевёрнутую постель в колючей, как иголки, шерсти.

В гардеробной комнате по обе стороны в два яруса на тремпелях и вразброс плотно мужская одежда, обувь, галстуки, ремни. Для небольшого багажа невесты места не нашлось.

– Свободно только на потолке… грустно обронила Тина.

К удивлению, её слова Шимон принял, как команду к действию. Взобравшись на складную лестницу, он принялся деловито сверлить в потолке отверстия под крючки, без малейшего внимания на строительную пыль, густо покрывающую его самого и весь гардероб. С трудом Тина убедила жениха отключить электродрель и спуститься с лестницы. Поехали в магазин, купили десяток пластиковых передвижных ящиков, куда Тина сложила несезонную одежду Шимона, насчитав около четырёхсот сорочек и более сотни брюк, большая часть которых требовала утилизации.

Утром пришла домработница Эстер, убиравшая раз в неделю у Фокштэйнов. Сорокалетняя израильтянка марокканского происхождения высокая и длинноногая, как арабский скакун, окинув хозяев хмурым взглядом, пробормотала «шалом» и приступила к работе. Управлялась она быстро и умело. Тина деликатно спросила об окнах, коричневых от грязи, в ответ домработница нетерпеливо показала на часы. За пять часов, оплачиваемых Шимоном, моторная Эстер едва успевала вымыть полы на двух этажах, навести порядок в кухне и выгладить бельё. Тратиться на генеральную уборку хозяин не считал нужным.

Ежедневно Шимон устраивал прогулки по городу с попутными смотринами русской невесты знакомыми и малознакомыми людьми в офисах, магазинах, на улице. Как-то заехали к Ури, специалисту по компьютерам в скромный загородный дом. Похоже, хозяева никого не ждали, с незваными гостями неохотно пообщались за чашкой кофе. Побывали у экономического эксперта по бизнесу, его офис занимал пол-этажа Тель-авивского небоскрёба. После томительного ожидания в коридоре вышла супружеская пара экспертов. Необъятных размеров типичные жертвы гамбургеров смотрели на русскую невесту Шимона, как на обезьянку в зоопарке. Тина замолвила о работе по специальности, показала университетский диплом. Напомнив об обязательном владении иврита и израильском подтверждении образования, эксперты равнодушно распрощались.

В один из вечеров поехали в гости к школьному товарищу Шимона. Интеллигентные Цвика и Мишель жили в долгом счастливом браке, имели взрослых детей. Они радушно приняли гостей в богатой квартире элитного района Тель-Авива. Мишель оговорилась, что у них принято общаться семьями, поэтому общие знакомые из своего круга Шимона исключили, сбившись со счёта его женщин. По дороге домой Шимон злопыхал – Цвика, хоть и его ровесник, выглядит стариком, Мишель – подлая сплетница, а их квартира – музей, слишком чистый, потому не пригодный для жилья.

Перед началом нового квартала Шимон взялся собирать оплату за аренду домов Фокштэйнов. Припарковавшись у частной клиники в центре города, он театрально шутил с врачами, их помощницами, попутно знакомил с русской невестой. Сложив пачки денег в кейс, небрежно забросил в багажник автомобиля, дома оставил на полу у входной двери. Несколько дней подряд шли съёмщики квартир, деньги складывались в кейс, там же лежащий. Тину это удивляло, ведь, расплачиваясь за чай или кофе в публичных местах, Шимон прятал кошелёк под стол и оттуда пугливо доставал мелкие денежные купюры.

Хождения и поездки по незнакомым людям Тине надоели, появилось чувство «слона на верёвочке». Показуха её смущала, утомляла и раздражала, ведь она всегда считала, что союз между мужчиной и женщиной дело только двоих.

Преддверье Нового Года замечалось только по праздничной программе российских телеканалов, радостно Тиной обнаруженных. делать главную работу: с обеих этажей заложить грязное в стирку, перегладить высушенное Шимон объяснил, что в его стране новый год «Рош ха шана» в сентябре, европейская дата не признаётся, но ради русской невесты они немного отметят. В винном шкафу среди сотни бутылок с разными наклейками выбрать напиток не удалось. Давно откупоренные виски, шнапс, водка потеряли крепость, вино превратилось в уксус, ликер покрылся плесенью, похожей на серых лягушек. Выручило «Советское» шампанское, привезенное невестой. Спешно проглотив пенящийся напиток, Шимон откашлялся, зевнул и пошлёпал спать. Уставившись в телеэкран, Тина едва сдерживала слёзы.

Ко дню рождения жениха Тина испекла свой фирменный торт «Катюша». Ужинать поехали в итальянский ресторан. Шимон надел приличный костюм, тщательно подобранную по цвету сорочку и галстук. Старший Нир приехал при подружке, танцовщице «фламенко», с которой совместно проживал, собираясь узаконить отношения. Несмотря на свои хорошо за тридцать, он упорно не расставался с романтическим образом юноши, красился в «блонд» и завивал волосы. В ресторан он явился в образе индуса-альбиноса в белой просторной одежде с юбкой, босиком. Его миловидная смуглая подружка Дана родом из Йемена маленькая и юркая, как мышка – вся в чёрном. От предыдущего бойфрэнда она нахваталась русских слов, и теперь неуместно ими козыряла. Блондин певец, кокетливо подбивающий рукой свои длинные волосы, и смуглянка танцовщица общались шумно и игриво, сознательно привлекая внимание публики, называли друг друга милым словом «мотэк», означающем на иврите какое-то приторно сладкое кушанье. Офир – спартанской внешности, налысо бритый, в спортивном костюме и кроссовках. Его беременная жена Рунит – рослая марокканка с крупными чертами лица, желтой пористой кожей, хриплым голосом, в цветастом платье с воланами смахивала на зрелую цыганку. Эта пара изображала степенное семейство. Покуривая, молодые женщины бесцеремонно рассматривали русскую претендентку на их «маму» в скромном свитерке и юбке.

Каждый из компании долго изучал меню, нудно расспрашивал официанта о способе приготовления блюд, цене, весе, скрупулёзно сравнивая выгодность заказа. Присев на корточках возле стола, угодливо заглядывая в глаза, русскоговорящий официант терпеливо выслушивал, с улыбкой отвечал на вопросы. Тина любила рыбу, опасаясь, что не сможет правильно воспользоваться столовыми приборами, попросила говядину. Выпили красного вина, поели, вяло пообщались, и разъехалось по домам.

Вечерами Офир поднимался со своего этажа, готовил ужин, на подносе относил беременной жене. На верхнем этаже Рунит появлялась редко, сделав кофе с молоком, шла в гостиную. Усевшись на диван, она демонстративно клала ноги на журнальный стол и манерно отхлёбывала кофе. Оставив грязную чашку на столе, она удалялась, гордо несла округлившийся живот, что хрустальное яйцо на блюдце. Крепкие, как баскетбольные мячи, ягодицы прыгали, опережая одна другую, будто не сёстры – близнецы, а соперницы в вечные споре, кто соблазнительней.

Фокштэйны Рунит дружно недолюбливали, за глаза ехидно называли «прынцесса».

– Что в ней Офир нашёл? Наверное, Рунит умеет ублажить в постели! Э-э-э! – рассуждал Шимон.