Всё началось с происшествия на дороге, настолько неожиданного и нелепого, что просто уму непостижимо, как оно могло повлечь за собой такие значительные последствия.
Эх, надо было бы Коннору всё-таки съехать с трассы и поспать, особенно в такую ветреную ночь, как сегодняшняя! Наверняка его водительские рефлексы наутро стали бы острее. Но жгучая потребность как можно скорей добраться до Огайо толкала его вперёд всё настойчивее с каждым днём.
«Сверну на следующем съезде…» – твердит он себе. И хотя Коннор поклялся, что остановится, как только они пересекут границу Канзаса, табличка с названием штата осталась позади уже полчаса назад, а они всё едут. И некому вправить Коннору мозги – Лев, неплохо умеющий это делать, крепко спит рядом на пассажирском сиденье.
В половине первого ночи прямо перед машиной Коннора на дорогу выпрыгивает некое злосчастное создание. Успев лишь мельком увидеть странную фигуру, парень рывком выкручивает руль в безнадёжной попытке избежать столкновения.
«Неужто это?.. Не может быть…»
И хотя автомобиль описывает широкий круг, глупая тварь бросается обратно под колёса, как будто решила во что бы то ни стало покончить с собой.
Их «взятый взаймы» «чарджер» врезается в непонятное существо, и оно, перекатившись через капот, словно булыжник, разносит ветровое стекло на миллион мелких осколков. Тело жертвы с вонзившимися в длинную худую шею искорёженными «дворниками» застревает в раме ветровика. Коннор теряет контроль над управлением, машина слетает с асфальта и мчится по обочине, сминая придорожный чапараль.
Коннор кричит и сыплет ругательствами – сбитое существо, всё ещё цепляющееся за жизнь, рвёт когтями его грудь. Наконец Коннор приходит в себя и бьёт по тормозам. Отвратительную тварь по инерции сбрасывает с капота, и она пушечным снарядом уносится в темноту. Машина кренится, словно тонущее судно, и, свалившись в кювет, замирает; только теперь вылетают подушки безопасности – словно запоздалые парашюты, раскрывшиеся в момент столкновения с землёй…
Дальше следует тишина, подобная молчанию космического пространства, если не считать одного-единственного звука – бездушного воя ветра.
Лев, проснувшийся в тот момент, когда автомобиль ударил непонятное существо, не произносит ни слова. Он лишь судорожно пытается вдохнуть широко открытым ртом – подушка безопасности ударила его так, что выбила воздух из лёгких. Коннор уже знает, что Лев в минуты опасности ведёт себя как опоссум – он не кричит, он замирает.
Коннор, всё ещё пытаясь осмыслить, что же произошло в предыдущие несколько секунд, изучает рану у себя на груди. Под разодранной рубашкой зияет глубокий диагональный разрез длиной дюймов шесть. Как ни странно, Коннор чувствует облегчение. Опасности для жизни нет, разорвано только мясо, а с такими ранами управиться легко – зашил и всё. Как сказала бы Риса в бытность свою заведующей лазаретом на самолётном кладбище: «Швы – это наименьшее из зол». На эту рану понадобится около дюжины стежков. Самая большая проблема в том, что беглецу, к тому же ещё, по всеобщему убеждению, мёртвому, нигде не найти врачебной помощи.
Ребята вылезают из машины и поднимаются по откосу – посмотреть, что же они такое сбили. Ноги Коннора дрожат и подламываются, но он не желает даже самому себе признаться в слабости, и потому приходит к заключению, что дрожит он из-за прилива адреналина. Бросает взгляд на руку – ту самую, с акулой – и несколько раз сжимает пальцы в кулак, словно перекачивая жестокую силу из краденой руки в остальной организм.
– Это что – страус? – спрашивает Лев, взглянув на огромную мёртвую птицу.
– Не видишь, что ли, – бросает Коннор, – это дебильный Скороход3.
Собственно, именно эта совершенно иррациональная мысль и пришла ему на ум, когда перед ним в лучах фар замаячила гигантская птица. Страус, ещё минуту назад вполне себе живой (вон как подрал его, Коннора!) , теперь лежит, мертвее не придумаешь. Длинная шея вывернута под невозможным углом, остекленевшие глаза пялятся в пустоту с бессмысленной напряжённостью зомби.
– Да, неплохо вломила нам птичка, – говорит Лев. Похоже, он совсем пришёл в себя и теперь спокойно рассматривает жертву аварии – может потому, что это не он сидел за рулём, а может потому, что видел вещи куда страшнее убитого на дороге животного. Коннор завидует способности Льва сохранять самообладание в кризисных ситуациях.
– Какого чёрта страус делает на интерстейте? – восклицает Коннор. Ответ приходит вместе с порывом ветра, затрясшим металлическую ограду. В лучах едущего по встречной полосе автомобиля виден дуб – дерево повалило ветром, один из тяжёлых сучьев снёс с опор сеточный заборчик. За забором мелькают длинношеие тени; несколько страусов уже пробрались через брешь и собираются прогуляться по дороге. Остаётся пожелать, чтобы их не постигла печальная участь товарища.
Коннор слышал о страусовых фермах – поскольку цены на другое мясо заоблачные, то такие фермы стали весьма популярны – но видеть до сих пор не доводилось. В голове возникает дурацкая мысль: может, птица покончила с собой? Потому что лучше завершить свою жизнь на дороге, чем в чьём-то желудке.
– Ты знаешь, что они произошли от динозавров? – спрашивает Лев.
Коннор глубоко вдыхает, только в этот момент замечая, что, оказывается, почти не дышал – частично от боли, частично от потрясения. Показывает Леву ссадину:
– Как по мне, так они ими и остались. Эта тварь пыталась меня разобрать.
Лев морщится.
– Ты в порядке?
– Жить буду. – Коннор стаскивает свою ветровку, и Лев помогает туго закрутить её вокруг туловища наподобие импровизированного жгута.
Они оглядываются на свой автомобиль – такое впечатление, будто его стукнул тяжёлый грузовик, а не дурацкая нелетающая птица.
– М-да… – произносит Лев. – Хотя ты всё равно собирался бросить драндулет через день-два, так ведь?
– Бросить-то бросить, но не в придорожной же канаве…
Официантка в закусочной, добрая душа, отдала им свой автомобиль, сказав, что заявит об угоне не раньше, чем через несколько дней. Коннору остаётся лишь надеяться, что их спасительница будет довольна выплаченной страховкой.
По шоссе несутся машины. Разбитый автомобиль лежит далеко от дороги, и если специально не присматриваться, заметить его сложно. Но есть люди, у которых работа такая – специально присматриваться.
Какая-то машина проезжает мимо, затем притормаживает, разворачивается через травяную разделительную полосу. В лучах фар встречного автомобиля, становится видна её окраска – чёрно-белая. Это патрульный автомобиль дорожной полиции. Может, офицер заметил только страусов, а может, и самих ребят; как бы там ни было, особого выбора у наших друзей не остаётся.
– Бежим! – командует Коннор.
– Он нас увидит!
– Только если высветит прожектором. Бежим!
Патрульный останавливается на обочине, и Лев больше не возражает. Он разворачивается, чтобы бежать, но Коннор хватает его за руку:
– Не туда! Сюда!
– К страусам?
– А то куда же ещё!
Луч прожектора подбирается ближе к ним, но упирается в одну из птичек, направляющихся к шоссе. Коннор с Левом бросаются к пролому в ограде. Страусы в панике мельтешат вокруг, полицейский в растерянности, куда направить луч своего прожектора.
– В дырку? Ты рехнулся? – пыхтит Лев.
– Если мы побежим вдоль ограды, нас поймают. Мы должны исчезнуть. А сделать это мы можем только там!
Оба парня одновременно протискиваются через брешь в ограде, и вот опять, как и множество раз прежде, Коннор бежит наугад во мрак.
«В прошлом году я потеряла мужа, с которым прожила тридцать пять лет. Его убил грабитель, проникший в дом через окно. Муж попытался противостоять ему, и грабитель застрелил его. Я понимаю, что мужа не вернуть; однако сейчас обсуждается законопроект, согласно которому преступники должны будут платить высокую цену за свои деяния, воздавая плотью за плоть.
Легализуя разборку преступников, мы не только улучшаем условия жизни в переполненных тюрьмах – мы пополняем запасы жизненно необходимых трансплантатов. Вдобавок Закон о телесной компенсации предусматривает, что определённый процент от продажи органов пойдёт напрямую жертвам насилия и их семьям.
Голосуйте за Поправку 73! Пока мы едины, раздробленным преступникам не победить!
– Спонсор:Национальное сообщество жертв насилия в поддержку Закона о телесной компенсации.
Им нельзя оставаться на страусовой ферме. В усадьбе зажглись огни – наверняка хозяина проинформировали о творящемся на интерстейте, и скоро вся округа будет кишеть работниками фермы и полицейскими, пытающимися собрать разбежавшихся пернатых.
Пройдя с полмили по грунтовке, друзья натыкаются на брошенный трейлер. Внутри топчан с матрасом, но таким заплесневелым, что ребята предпочитают спать на полу.
Несмотря на всё пережитое, Коннор засыпает в считанные минуты. Ему снятся Риса, которую он не видел уже много месяцев и, может быть, не увидит больше никогда, и бойня на кладбище самолётов. Операция властей превратила это место в пустыню. В сновидении Коннор пробует множество тактик, чтобы спасти от инспекторов сотни детей, находящихся на его попечении. Все попытки кончаются провалом. Результат всё время один – детей либо убивают, либо складывают штабелями в грузовики и везут в заготовительные лагеря. Даже во сне Коннор понимает тщету своих усилий.
Когда он просыпается, уже утро. Льва нет. Грудь Коннора ноет при каждом вздохе. Он ослабляет жгут. Кровотечение остановилось, но рана красная и всё такая же воспалённая. Коннор снова затягивает свой импровизированный жгут – пока не найдёт что-нибудь более подходящее на замену окровавленной ветровке.
Льва он находит снаружи – тот обозревает окрестности. Да, тут есть на что посмотреть. Строение, которое они приняли в темноте за одинокий брошенный трейлер, возвышается посреди огромной свалки металлолома. Вокруг громоздятся ржавые автомобили, поломанные бытовые приборы, даже школьный автобус – такой старый, что непонятно, какого он, собственно, цвета, и без единого целого стекла.
– И ведь подумать только – какой-то бедолага здесь жил… – раздумывает вслух Лев.
Коннор окидывает взглядом свалку, и у него колет в груди. Уж больно знакомая картина.
– Я сам больше года жил на свалке самолётов, – напоминает он Леву. – Любой может оказаться в заднице.
– Ты жил на кладбище, а не на свалке, – поправляет Лев.
– Да какая разница!
– Кладбище – это благородная кончина. А здесь… просто помойка для железяк.
Коннор опускает глаза и пинает ржавую консервную банку.
– В нашей кончине на Кладбище не было ничего благородного.
– Может, хватит? – говорит Лев. – Сколько можно себя жалеть? Надоело.
Но жалость к себе тут ни при чём, и Лев наверняка прекрасно отдаёт себе в этом отчёт. Коннор скорбит по утраченным детям. Из семисот его подопечных более трёх десятков погибли, а около четырёхсот отправились в лагеря на разборку. Возможно, такую беду никому не было бы под силу предотвратить; но так вышло, что она стряслась во время службы Коннора, и теперь именно ему нести бремя вины за случившееся.
Коннор всматривается в Льва долгим взглядом. Тот, судя по виду, поглощён разглядыванием какого-то «кадиллака», лишённого колёс, капота и крыши. Машина до того заросла сорняками, что можно подумать, будто это какой-то авангардистский вазон.
– Знаешь, а это даже красиво, – произносит Лев. – Похоже на затонувший корабль, который постепенно становится частью кораллового рифа…
– И чего ты такой весь из себя жизнерадостный?
Лев отбрасывает со лба чересчур длинную белокурую чёлку и одаривает товарища нарочито бодрой улыбкой.
– А того, что мы с тобой живы и на свободе, – говорит он. – А может, оттого, что я собственноручно и без посторонней помощи спас твою задницу от пирата.
Теперь и Коннор не может не подколоть:
– Может, хватит? Сколько можно любоваться собой? Надоело.
Коннор понимает: он не вправе укорять Льва за приподнятое настроение. Ещё бы, его друг выполнил свою миссию с блеском: смело кинулся в гущу боя и не только вышел оттуда невредимый, но и спас Коннора от Нельсона – бывшего инспектора по делам несовршеннолетних, поклявшегося отомстить Беглецу из Акрона и продать его на чёрном рынке.
– После того, что ты сделал, – уведомляет Коннор Льва, – Нельсон захочет поиметь твою голову, насаженную на кол.
– И все прочие части тоже, я так думаю. Но сначала пусть попробует меня найти!
Только сейчас оптимизм Льва начинает передаваться Коннору. Да, положеньице у них не из приятных, но могло быть и хуже. «Живые и свободные» – это ой как много значит; а кроме того, у них есть цель, есть место назначения. Там они найдут решающие ответы на свои вопросы. Осознание всех этих преимуществ добавляет друзьям надежды.
Коннор расправляет плечи, и потревоженная этим движением рана напоминает, что о ней необходимо позаботиться, причём как можно скорей. Вот угораздило же вдобавок ко всему! Если они сунутся в какую-нибудь клинику, им тут же начнут задавать неприятные вопросы. Лишь бы Коннору удалось сохранить рану в чистоте, пока они не доберутся до Огайо, а там Соня, он уверен, окажет всю возможную помощь.
Если она всё ещё в своей антикварной лавке.
Если она всё ещё жива.
– На последнем дорожном знаке, до того как мы сбили пташку, значилось, что впереди населённый пункт, – сообщает Коннор. – Я схожу туда, угоню машину и вернусь за тобой.
– Нет, – возражает Лев. – Я всю страну проехал, чтобы найти тебя. Даже не думай, я с тебя глаз не спущу!
– Да ты хуже любого инспектора!
– Две головы лучше, чем одна, – настаивает Лев.
– Да, но если один из нас попадётся, то другой сможет продолжить путь в Огайо. А вдвоём рискуем пойматься оба.
Лев открывает рот… и тут же закрывает его. С логикой Коннора не поспоришь.
– Не нравится мне всё это, – заявляет он.
– А мне, думаешь, нравится? Но другого выхода нет.
– И чем мне заниматься, пока ты будешь где-то там ходить?
Коннор криво усмехается:
– Попробуй стать частью рифа.
Идти довольно далеко, и расстояние кажется ещё больше, когда тебя терзает боль. Перед уходом Коннор нашёл в трейлере несколько относительно чистых простыней и запасец дешёвого виски – то что надо для дезинфекции раны. Мучительная процедура, но, как говорят спортивные тренеры во всём мире: «С болью из тела выходит слабость». Коннор всегда ненавидел тренеров. Как только жжение ослабело, он сделал себе новую, более надёжную повязку, которую спрятал под вылинявшей фланелевой рубахой, тоже бывшей собственностью последнего хозяина трейлера. Жарковато для лета, но лучше ничего не нашлось.
И теперь, изнывая от жары и страдая от раны, Коннор отсчитывает шаги по грунтовке, пока не доходит асфальта. Мимо не проехал ни один автомобиль, но это хорошо. Чем меньше глаз видят его, тем лучше. Безопаснее.
Коннору неизвестно, что ждёт его в этом городишке. Большие города и их предместья, как выяснил Коннор, все на одно лицо, меняется только география. А вот с сельской местностью совсем иное дело. Есть городки, в которых тебе хотелось бы родиться или в которые ты желал бы вернуться: весёлая и приветливая одноэтажная Америка, излучающая уют, как тропический лес источает кислород. А есть такие, как Хартсдейл, штат Канзас.
Веселье и уют здесь давно умерли.
Коннору ясно как день: Хартсдейл в экономической депрессии, что само по себе не такое уж редкое явление. Для того чтобы городок испустил дух, в эти дни всего-то и нужно, чтобы главная фабрика – кормилица всей округи либо закрылась, либо подобрала юбки и упорхнула в края с дешёвой рабочей силой. Хартсдейл, однако, не просто в упадке; он уродлив изначально, словно таким и задумывался.
Главная улица представляет собой два ряда низких строений бездарной архитектуры, окрашенных в различные оттенки бежевого. И если по пути сюда Коннор видел немало процветающих зелёных ферм, купающихся в лучах июльского солнца, то в центре городишки нет ни деревьев, ни газонов, не считая чахлой растительности, пробивающейся сквозь щели в асфальте. Доска приходских объявлений у невзрачной церкви, выстроенной из скучного тускло-жёлтого кирпича, вещает: «Кто лает ис пить вои грехи? Б нго по пя ницам» .
Самое привлекательное здание городка – это новенький трёхэтажный гараж, но он закрыт. Причина, как сообразил Коннор, кроется в пустыре рядом. На торчащем здесь рекламном щите изображено современное офисное здание, которое когда-нибудь вырастет на этом месте и для которого, возможно, понадобится три парковочных уровня. Однако заброшенный вид пустыря ясно говорит, что офисный комплекс находится на стадии проектирования уже лет десять и так с этой стадии, по всей вероятности, и не сдвинется.
Городишко, впрочем, ещё не издох окончательно: на улицах Коннор видит довольно много людей, торопящихся по своим утренним делам – но его обуревает желание задать им вопрос: «Зачем вам всё это надо? Какой в этом смысл?» Беда посёлков вроде Хартсдейла в том, что всякий, у кого инстинкт самосохранения ещё не притупился окончательно, давно сбежал отсюда, осев в каком-нибудь другом местечке, которое, в отличие от Хартсдейла, ещё не потеряло души. Здесь же остались лишь те, кого можно сравнить с пригаром, намертво приклеившимся ко дну сковородки.
Коннор подходит к супермаркету. От асфальтированной парковки исходят мерцающие волны жара. Если он собирается угнать машину, то здесь есть из чего выбрать; вот только одна проблема: всё хорошо просматривается, враз попадёшься. К тому же, лучше найти долговременную стоянку – угнанного с неё автомобиля не хватятся ещё дня два-три. А если он уведёт машину с площадки около супермаркета, то не пройдёт и часа, как её объявят в розыск. Хотя стоп, кого он пытается обмануть? Долговременная стоянка означает, что у владельцев припаркованных там машин есть куда надолго уехать. Тогда как жителям Хартсдейла, похоже, ехать некуда. Конечная остановка.
Супермаркет неодолимо влечёт Коннора к себе – парень вдруг осознаёт, что двенадцать часов ничего не ел. В кармане завалялась двадцатка. Ну, ничего ж страшного в том, чтобы купить себе поесть, правда? В большом магазине можно оставаться неузнанным целых пять минут!
Автоматические створки скользят в стороны, и на Коннора накатывает поток холодного воздуха. Поначалу это освежает, а потом становится неприятно, потому что пропотевшая одежда прилипает к телу. Магазин ярко освещён, покупатели медленно бродят между стеллажами, пользуясь возможностью как можно дольше оставаться в прохладе.
О проекте
О подписке