После войны 1948 г. этот незакрытый вопрос границ стал одним из факторов, вызывавших трансграничные стычки и вторжения, которые время от времени перерастали в крупные войны: в октябре 1956 г. (Израиль против Египта), июне 1967 г. (Израиль против Египта, Иордании и Сирии) и октябре 1973 г. (Египет и Сирия против Израиля). Договоры, подписанные в 1979 и 1994 гг., разрешили израильско-египетский и иордано-израильский пограничные споры, однако, когда и если Израиль, Ливан и Сирия сядут за стол переговоров для заключения мирных договоров, им в том числе придется урегулировать и вопрос спорных границ.

Проблема границ внесла свой вклад также и в создание патовой ситуации, в которой отношения израильтян и палестинцев пребывают с 1993 г., когда стороны должны были реализовать промежуточные договоренности о выводе израильских войск с оккупированных в 1967 г. территорий и о переходе к палестинскому самоуправлению на части этих территорий – ядре будущего независимого государства. В соответствии с принципами мирного урегулирования, согласованными израильтянами и палестинцами в Осло в 1993 г., границы являются одним из вопросов окончательного статуса, которые должны были быть решены по мере урегулирования конфликта на основе сосуществования двух государств. В ходе бесплодных переговоров 2000–2001 гг. в Кэмп-Дэвиде и Табе, а затем в Аннаполисе в 2007–2008 гг. палестинские и израильские представители рисовали карты и спорили о степени отхода Израиля с земель, занятых в 1967 г., и об обмене территориями, позволившем бы провести между Израилем и будущим палестинским государством согласованные границы.

Соперничающие нарративы: правые против правых, жертвы против жертв

В общем и целом претензии и встречные претензии материального типа, о которых говорилось выше, обладают тем преимуществом, что их можно рассматривать как интересы, компромисс относительно которых может быть достигнут в ходе обычного переговорного процесса. Нематериальные же вопросы – вопросы психологии, мифов, стереотипов и соперничающих нарративов^[55] – представляют собой проблему совершенно иного характера. Эти зачастую экзистенциальные споры связаны с реализацией требуемых прав или исправлением предполагаемой несправедливости, а не с претензиями на конкретные активы, которые, по крайней мере теоретически, могут быть урегулированы при помощи обмена, компенсации, компромисса или какой-нибудь хитроумной формулы. Именно такие вопросы, как будет показано в главе 13, труднее всего решать.

Чтобы понять глубину и продолжительность израильско-палестинского конфликта, нам в конечном итоге важнее сосредоточиться на мифах, символах и стереотипах, чем на так называемых объективных фактах. В главе 12 мы рассмотрим вопросы предвзятости и объективности, поскольку они влияют на то, как видят конфликт историки. Здесь же достаточно отметить, что каждая сторона с ужасающей предсказуемостью интерпретирует факты своего исторического опыта так, что они лишь усиливают ее глубокое чувство обиды и ощущение, что она пострадала от другой стороны. Как видно из меткого названия «Праведные жертвы» (Righteous Victims) подробного исторического исследования Бенни Морриса, посвященного развитию конфликта с 1881 г., каждая из сторон искренне и всей душой верит, что это именно она является жертвой агрессии и злых намерений другой стороны^[56].

В части II, где будет рассмотрена история конфликта на различных его этапах, мы увидим, как проявляются эти параллельные, но взаимоисключающие представления о том, кто здесь жертва. Склонность считать себя жертвой является, пожалуй, самым серьезным для каждой из сторон препятствием к переговорам, а также к признанию легитимности, прав и человеческой сущности противника.

Способы визуализации конфликта

Историки и политологи предлагают разные способы визуализировать этот конфликт. Историки в целом склонны изображать его линейно, в виде, например, хронологической шкалы с оговоренной датой начала и важными поворотными пунктами, такими как войны и мирные переговоры. Некоторые показывают также, как с течением времени к тому, что начиналось как более простой спор, добавлялись дополнительные игроки и новые уровни сложности. Например, Алан Даути недавно предложил воспринимать конфликт как прошедший четыре стадии развития:

(1) 1882–1948 гг. – конфликт между двумя национальными общинами за контроль над одной и той же территорией.

(2) 1948–1990-е гг. – конфликт между Израилем и соседними арабскими государствами, роль палестинцев в котором поначалу была малозаметной, однако вскоре они вышли на авансцену в качестве главных действующих лиц.

(3) 1990-е – 2000-е гг. – в основном израильско-палестинская конфронтация, связанная с безуспешными попытками отыскать формулу раздела территорий между двумя государствами, тогда как арабские страны снижали уровень своего участия.

(4) 2001 г. по настоящее время – тлеющий, неразрешенный локальный конфликт с региональным и международным измерениями, движущей силой которого все чаще становятся религиозный фундаментализм^[57].

Другие историки и политологи представляют конфликт в виде цикла или спирали: недовольство накапливается, напряжение нарастает, из искры разгорается пламя войны. Вооруженные столкновения заканчиваются, но лишь на время, а их первоначальные причины не устраняются. Новые и обострившиеся старые взаимные претензии вызывают новую нестабильность и создают условия, которые в конечном итоге приводят к следующей вспышке боевых действий. Эскалацию насилия и включение в него новых элементов, участников и уровней сложности, отсутствовавших на предыдущих стадиях конфликта, в этом случае можно представить как расширение спирали.

Изменение очертаний конфликта с течением времени также можно изобразить географически, сопоставляя и сравнивая карты. Как уже упоминалось в главе 1, одним из ключевых аспектов истории конфликта до 1948 г. являются демографические изменения, структура еврейского землевладения и расселения; это можно легко показать на картах – как в виде потерь палестинцев, так и в виде приобретений сионистов^[58]. Изменение границ Палестины и Израиля тоже можно проследить по картам, которые перерисовывались после войн 1947–1949, 1967 и 1973 гг., а также соглашений 1979 г. (Египетско-израильский мирный договор), 1994 г. (Израильско-иорданский мирный договор) и 1993–1998 гг. (Палестино-израильское временное соглашение).

Политологи иногда использовали для визуализации арабо-израильского конфликта и другие графические образы – от простых концентрических кругов, изображающих его ядро и периферию, до сложных схем, демонстрирующих, как люди, принимающие решения, реагируют на повторяющиеся кризисы^[59]. Опираясь на труды экспертов в области дипломатии и разрешения конфликтов, полезно представлять этот конфликт как разворачивающийся на нескольких уровнях. Историк Итамар Рабинович, бывший посол Израиля в США и участник переговоров Израиля с Сирией, считает, что «единого арабо-израильского спора не существует», а есть скорее «кластер отдельных, взаимосвязанных конфликтов», которые он определяет следующим образом:

(1) основной конфликт между Израилем и палестинцами – «классический конфликт двух национальных движений, заявляющих о своем праве собственности на одну и ту же землю и вступивших в борьбу за владение ею»;

(2) более широкий спор между Израилем и арабским национализмом – «национальный, политический, культурный, а все чаще и религиозный конфликт», в который обе стороны привносят «свое историческое и культурное наследие» и общенациональные нарративы;

(3) ряд двусторонних конфликтов между Израилем и соседними арабскими государствами, в основе которых лежат противоборствующие геостратегические и геополитические интересы;

(4) локальный компонент или горячая точка более масштабных международных конфликтов – например, соперничества великих держав, колониализма и сопротивления европейской гегемонии^[60].

В конечном итоге, какой бы способ визуализации мы ни выбрали, я полагаю, что израильско-палестинский и арабо-израильский конфликты существуют как минимум на двух основных взаимосвязанных уровнях:

● два народа, стремящиеся к самореализации и самоопределению в качестве уникальных национальных единиц и соперничающие за владение одной и той же землей (ядро конфликта, как оно рассматривается на этих страницах и в других источниках);

● исходный локальный конфликт, в разной степени вовлекающий внешние силы – региональных игроков, диаспоры, мировые державы.

Фактически моя книга организована согласно такой схеме: в главах с 3-й по 6-ю основное внимание уделено первому из этих уровней (периоду до 1949 г.), в главе 7 появляются важные элементы второго уровня, а затем, в главах с 8-й по 11-ю, внимание вновь возвращается к первичному ядру конфликта.

Аналогии и аллегории

Когда холодный логический анализ кажется неспособным объяснить важные аспекты конфликта, некоторые авторы прибегают к притчам, аллегориям или аналогиям. Одну из наиболее часто цитируемых аллегорий ввел в оборот покойный Исаак Дойчер, историк русской революции и биограф Иосифа Сталина. В интервью, данном вскоре после июньской войны 1967 г., Дойчер предложил следующую аллегорию о падающем человеке:

Один человек спрыгнул с верхнего этажа горящего дома, спасаясь от пожара, в котором уже погибли многие члены его семьи. Ему удалось спастись; но, падая, он рухнул на другого, стоявшего внизу, и переломал ему руки и ноги. У прыгнувшего не было выбора, но для человека, которого он покалечил, именно он стал причиной несчастья. Если бы оба вели себя рационально, они не стали бы врагами. Человек, спасшийся из огня, придя в себя, попытался бы помочь второму пострадавшему и утешить его; а тот, быть может, понял бы, что его обидчик стал жертвой обстоятельств, над которыми был не властен.

Но посмотрите, что происходит, когда эти люди ведут себя нерационально. Покалеченный обвиняет упавшего в своих несчастьях и клянется, что заставит его заплатить. А тот, испугавшись мести со стороны пострадавшего, оскорбляет его, пинает и колотит, где бы они ни встретились. Побитый снова клянется отомстить и снова получает тычки и затрещины. Жестокая вражда, нечаянно возникшая, становится все ожесточеннее и отравляет все существование этих двоих, затуманивая их разум^[61].

На первый взгляд эта притча кажется проницательным анализом конфликта, каким он выглядел после решительной победы Израиля в июньской войне. Она не щадит ничьих чувств, подчеркивая безжалостность обстоятельств, которые столкнули переживших Холокост евреев с коренными арабами Палестины, которые в итоге и страдают. Однако при внимательном рассмотрении эта аллегория оказывается исторически небезупречной, и, как мы увидим в главе 6, каждая сторона может утверждать, что так или иначе искажает суть происходящего.

Авторы, наделенные литературным даром, в числе которых Амос Оз, Самех Изхар и Сари Нусейбе, тоже предлагали интересные аналогии, например:

● два дерущихся человека держат друг друга за горло, и каждый боится разжать пальцы первым;

● два человека тонут в море и борются за жизнь, цепляясь за одно-единственное бревно;

● два борца, и ни один из них не может победить другого, потому что их обоих засасывают зыбучие пески^[62].

Еще одна метафора изображает евреев и палестинцев, вынужденных жить в одном доме или квартире, – изображает либо доброжелательно, и тогда их представляют арендаторами отдельных комнат, которые вынуждены делить коридор, либо с обвинительным уклоном, когда сионистов представляют захватчиками, выгоняющими на улицу прежних жильцов-палестинцев. Кроме того, Амос Оз часто сравнивал нынешнюю тупиковую ситуацию с проблемами неблагополучной супружеской пары, остро нуждающейся в полюбовном решении вопроса о разделе имущества при разводе^[63].

Такие приемы могут давать новое понимание проблемы, но они также спорны и оспариваемы; подходить к ним нужно с осторожностью, чтобы не попасть в ловушку ложных выводов.

Конфликт в сравнительной перспективе: три парадигмы

Другой способ понять какой-либо конфликт – это спросить себя, чем он похож на любой другой и в чем его уникальность. Получится ли у нас лучше объяснить или понять этот конфликт, прибегнув к сравнениям и аналогиям или опираясь на предположительно похожие примеры из мировой истории и текущих новостей? Если да, то какие конфликты мы можем рассматривать в качестве уместных параллелей?

Пытаясь помочь своей аудитории лучше понять арабо-израильский конфликт, и ученые, и пропагандисты с удовольствием используют парадигмы, то есть параллели с другими спорами. К следующим трем обращаются особенно часто:

(а) Ишув периода до 1948 г., а следом за ним и Израиль изображаются как незваные современные крестоносцы, которые вторглись в Святую землю и которые, настанет время, обязательно оттуда уберутся^[64]. Израиль с момента его создания в 1948 г. рассматривается как колониально-поселенческое государство, а его движущая сила (сионизм) – как агрессивное колониальное движение, четкая цель которого состоит в том, чтобы заселить чужаками якобы пустую территорию, завладев землей путем порабощения, грабежа и/или изгнания коренного населения.

(б) Сионизм изображается как национально-освободительное движение, собирающее евреев, рассеянных по странам диаспоры, где они являются уязвимым меньшинством, и содействующее их переезду на историческую родину, – движение, столкнувшееся, однако, с препятствием в виде другого народа, который уже населяет эту землю и стремится к собственному национальному освобождению на той же территории^[65].

(в) Стремление сионистов и израильтян создать и сохранить еврейское большинство в еврейском государстве рассматривается как расизм той же разновидности, что практиковали южноафриканские поселенцы-африканеры, выстроившие изощренно дискриминационный режим апартеида с целью подавления и угнетения коренного большинства темнокожих африканцев^[66].

Важно, что парадигмы (а) и (б) – это не просто диаметрально противоположные способы представления и понимания конфликта сторонними наблюдателями; они составляют становой хребет палестинского и израильского нарративов соответственно. В главе 3 мы изучим их в качестве одного из одиннадцати основных противоречий, которым посвящено это исследование.

Выбор одной из этих парадигм как основы восприятия конфликта серьезно влияет на то, как исследователь взвешивает и интерпретирует свидетельства, факты и аргументы, которые пускают в ход противоборствующие стороны. Один израильский историк заметил:

Во всех моделях, к которым прибегают, чтобы пролить свет на арабо-израильский конфликт, исторические прецеденты – или их отсутствие – имеют решающее значение. Не менее важен и выбор, с какими обществами древнего или современного мира нам предлагают сравнивать Палестину и Израиль. Ставки, связанные с этим выбором, высоки и воспринимаются как таковые. Необходимость выбирать между противоречащими друг другу отсылками к истории реальной, воображаемой и даже сфальсифицированной, вероятно, будет и впредь представлять сложность для ученых, широкой общественности да и каждого конкретного участника/наблюдателя^[67].

В мои намерения не входит убедить читателя в правильности той или иной модели. Я, скорее, указываю тут на эти три актуальные сегодня парадигмы с целью продемонстрировать, сколь разными могут быть возможные конфликтующие интерпретации. В следующих главах я буду говорить о схожих и родственных точках зрения, которые складывались в определенном историческом контексте. За читателем останется ответственность сделать собственный выбор, решив, какая из них представляется ему наиболее убедительной.