Глава 2

Ленька, внимательно слушающий разгоревшийся внизу под ним спор, с облегчением вздохнул, поняв, что страсти улеглись, и все закончилось миром. Из всего сказанного он уяснил для себя только одно, прямо под ним лежал полный кавалер ордена Славы, годящийся ему, пожалуй, по возрасту в отцы и однофамилец.-" О, как бывает",– подумал он, получивший фамилию в детдоме и родителей своих непомнящий.

Родился Ленька приблизительно в 1924-м и тут же был подброшен в тряпье к учреждению государственному, занимающемуся окормлением сирот. Случилось это в летнее время и пролежав неведомо сколько рядом с крыльцом в это учреждение, Ленька перенес это первое в своей жизни испытание вполне благополучно и, по словам принявшей его нянечки, "хлопчиком был справным, упитанным, а из имущества имел при себе только крестик деревянный на шнурке с выцарапанным, на обратной его стороне, именем – ЛЕНЯ". Фамилия указана не была и мальчонку внесли в списки казенные под фамилией нашедшей его служащей. Отчество, не мудрствуя лукаво, также вписали по фамилии и появившийся в одночасье новый гражданин Советской России Васильев Леонид Васильевич, поставленный на довольствие в приюте для грудничков, начал расти на благо Отечеству. Жизнь у Леньки сложилась вполне обычно и ничем от сотен тысяч других не отличалась того периода. Детдом, потом школа рабочей молодежи /ШРМ/ и восьмилетнее образование, полученное перед войной, незаконченное по причине банальной для того времени – посадили Леньку и отправили в места не столь отдаленные на пять лет за разбой.

В те времена былинные Фемида пролетарская, «слепорылая», рубила с плеча совершенно безжалостно. Отправляя на «перековку» и не за столь экзотические прегрешения. Набирал силу Культ личности Иосифа Виссарионовича, и сесть можно было на этот же срок за вульгарное опоздание на рабочее место или прогул. Власть закручивала гайки в предверии Большой Войны, миазмы которой витали в воздухе. Так что Леньке, можно сказать, повезло несказанно, что в статью соответствующую УК РСФСР не успели внести изменения соответствующие и получил он за групповое ограбление всего "пятерик" по минимуму.

На суде ему сделали скидку на возраст и учли положительную характеристику, выданную заводским профкомом. Ленька и сейчас еще должен был хлебать лагерную баланду, но началась война с Германией и по амнистии он, отсидев всего пару лет, попал в танковую школу в неполных семнадцать лет. Присягу по Закону он еще принимать не имел права до совершеннолетия и поэтому девять месяцев осваивал военную специальность механика-водителя.

По окончании учебки получил военно-учетную специальность – /ВУС/, звание младшего сержанта, одновременно присягнув и Родине. Летом -42-го он уже загрузился было в эшелон воинский, чтобы отправиться на фронт, но в последний момент несколько сержантов свежеиспеченных поступила команда снять и отправить в распоряжение учебной роты, для дальнейшего прохождения службы в качестве инструкторов. Офицеров катастрофически не хватало, и на должности командиров экипажей назначали сержантов. Еще почти год пришлось Леньке проторчать в инструкторах, и только в 43-м весной он наконец-то оказался в действующей армии в звании сержанта. Кубари, ромбы и треугольники в петлицах армия уже сменила на погоны и изменения эти восприняты были личным составом как нечто само собой разумеющееся и особенных дискуссий даже в курилках не возникало. Решил Сталин так, ему видней.

Ленька усмехнулся, вспомнив, за что получил срок и, вот уж тут его счастливчиком вообще-то считать было бы опрометчиво. Ни за что огреб. Если честно, то скорее за недоносительство. Видел, как началась драка, кинулся на вопль дружка: – "Наших бьют",– получил по голове и отключился не вовремя. Очнулся в околотке и там ему быстренько следователь объяснил, что и как нужно подписывать. Нет, не выколачивал из него признания, и Боже упаси, как-то еще домогался, чтобы упечь за решетку. Вполне обстоятельно разложил по полкам все "ЗА" и "ПРОТИВ", убедив Леньку, что лучше сесть за грабеж, чем по статье какой-то мудреной антисоветской. Как выяснило следствие, группа подростков напала на членов Коммунистического Союза Молодежи, высыпавших со своего очередного собрания и бурно обсуждающего его итоги. Кто-то кого-то зацепил или на ногу наступил нечаянно, слово за слово и началась драка. Комсомольцы оказались в численном большинстве и хулиганов внесистемных повязали, сдав потом в органы правоохранительные. Так что, как ни крути, а вполне можно было "пришить" политику.

– Пиши, Леонид Васильевич, как советую, всяко получишь меньше,– пожалел его следователь.– Твои подельщики уже раскаялись в содеянном, и правильно все поняли. Поработаете на Родину годок другой, пилой поширкаете и выйдете на волю с чистой совестью,– слукавил, преуменьшив минимальный срок. Но когда Ленька уже в лагере добрался таки в библиотечке до УК РСФСР, то убедился, что все же следак действительно не лгал по большому счету. Получить он с подельниками мог запросто и высшую форму социальной защиты, если бы его не послушали или попали бы они в лапы не столь порядочного служаки, искренне их сопляков пожалевшего.

И все же слова следователя про "год, другой" так или иначе, а сбылись. Как раз два года и отсидел Ленька, попав под амнистию. Кстати, в те времена амнистии были делом обыкновенным и получившие срока по статьям уголовным частенько попадали под них, если не к годовщине ВОСР – 7-ноября, так ко дню Солидарности трудящихся 1-го Мая. Леньке доводилось встречаться с такими счастливчиками, которые в совокупности недосиживали столько, что вряд ли им и прожить-то столько было суждено при жизни экстремальной. По сорок лет накапливали, отсидев, с перерывами амнистийными, лет пять.

Ленька вздохнул и, спустившись с полки, прошел в тамбур перекурить. Проходя мимо купе для проводников, с приоткрытой дверью он окинул его взглядом и отметил присутствие там двух женщин в форме с петлицами медслужбы. Уже знакомая ему майор, маленькая и чернявая, лет сорока о чем-то разговаривала с дородной, в звании лейтенанта, отчаянно жестикулируя руками.

– Утром обеспечьте горячую пищу всем, товарищ лейтенант,– донеслось до ушей Леньки и он слегка притормозив, услышал ответную реплику лейтенанта:

– Есть, Вера Сергеевна. А где взять-то на всех?

– Роди,– рявкнула в ответ майор, и Ленька невольно расплылся в улыбке. Совет этот он в армии уже слышал тысячу раз от начальства разного уровня. Универсальностью своей он вписывался во все рода войск без исключения.

– Как?– прогудела басом лейтенант.

– У вас голова или болванка для пилотки, товарищ лейтенант? Думайте. Изыскивайте резервы. Включите воображение. Довольствие мы получим продовольственное только послезавтра утром, а завтрашний день придется обходиться без него.

– И где я рожу?– всхлипнула лейтенант.

– Здесь и сейчас. И не ныть мне тут,– сурово пресекла проявление слабости подчиненной майор.– Быстро организуйте из санитаров бригаду фуражиров и соберите у бойцов сухпайки, выданные им накануне. У тех, кто еще их прикончить не успел и все в один котел. Разогрев и разнос пищи, я надеюсь, вам не нужно объяснять, как осуществлять?

– Ой, спасибо, Вера Сергеевна. Бегу. А я не сообразила, как рожать. А просто-то как,– вскочила на ноги лейтенант, оказавшись роста богатырского.

– "Ни хрена себе, подруга",– удивился Ленька, шагнув мимо двери и радуясь тому, что кто-то беспокоится о нем и всех остальных. "Соображает майор-то, что и как. Видать не первый эшелон гонит. А литюха зеленая еще. Первый раз, наверное",– сделал он вывод, вываливаясь в тамбур, затянутый дымом так, что лица здесь собравшихся подымить видно было не очень отчетливо.

– И на хера закуривать. Дыши, да и все,– пробормотал он, вынимая все же из кармана кисет.

Голос Ленькин прозвучал неожиданно громко в замкнутом помещении и столпившиеся здесь солдатики, разной степени потрепанности, дружно отреагировали на две его фразы, будто сказал он невесть что остроумное.

– Ха-ха-ха, го-го-го,– колыхнули дымовую завесу, размазывая ее по потолку и стенам.

– А дверь слабо приоткрыть, чтобы проветрить?– спросил Ленька, присаживаясь на корточки и сворачивая "козью ногу".

– А че открывать-то? Стекол вона все одно нет. Неуспеват вытягивать,– посетовал кто-то сквозь хохоток.– Мы шустрее дымим.

– Орлы,– вынужден был признать Ленька, добавляя свой клуб дыма в общие усилия.

– Ползем еле-еле, за час километров десять всего проехали. Чего тащимся?– проворчал кто-то из курящих.

– Двадцать пять, я по столбам засек, они тут кое-где еще стоят,– уточнил кто-то.

– Ты что тут в тамбуре весь час торчишь что ли?– хмыкнул первый голос.

– В вагоне вонь…– ответил второй голос.

– А здеся-а просто благовония стоят,– подковырнул первый.

– "Здеся",– передразнил второй.– "Здеся" вонь привычная, а "тама" у меня тошнота и рвота сразу начинаются.

– Ишь ты, нежны мы каки. А я-то думаю, кто тут весь пол изгвоздал блевотой. А это вон он ты, значится. Впору лопатой выгребать, мать твою,– не остался в долгу первый.

– А в рыло, ефрейтор,– завелся второй.

– Отставить грызню,– рыкнул командирский голос.– Мать вашу перемать. До станции потерпите, петухи, и там хоть морды друг дружке сверните, а здесь, чтобы тихо мне. Вышвырну на хрен в окно, не посмотрю что увечные,– голос принадлежал стоящему рядом с Ленькой верзиле с погонами капитана.

– Прально, товарищ капитан. А вы чей-та с нами в вагоне? Для товарищей офицеров свой вагон навроде как есть,– заискивающим голосом обратился к нему кто-то и Ленька, присмотревшись, удивился, поняв, что голос принадлежал тому самому "первому" скандалисту. Росточка невысокого он прислонился спиной прямо напротив Леньки.

– Куда сунули, туда и загрузился,– отмахнулся от него капитан пехотинец.– Открой меж вагонную дверь, заботливый ты мой. Прав сержант, устроили тут душегубку, мать вашу,– капитан осторожно протиснулся к выходу, и в тамбуре сразу стало вольготнее.

– Во, лось!– восхитился кто-то из раненых курильщиков.

– Гвардеец,– хмыкнул, занявший место капитана первый "скандалист", открывший все же меж вагонную дверь и переместившийся по этой причине на освободившееся место. Лязгающие буфера и сцепка заполнили скрежетом и лязгом помещение тамбура, и разговаривать стало невозможно. А протолкавшаяся через толпу группа "фуражиров" с мешками сухпайков и лейтенантом медицинской службы баскетбольного роста, размазала контингент по стенам, превратив процесс курения в совершенно дискомфортный. Леньке пришлось встать, чтобы его не затоптали в образовавшейся давке и кто-то, прижавшись к нему, так чувствительно потревожил повязки, сковыривая коросты, что он взвыл в голос и, матерясь, вывалился обратно в вагон. И уткнулся прямо в майора медслужбы со змеями в петлицах.

– Повязки шевельнули?– поняла она без слов по заслезившимся Ленькиным глазам и болезненным гримасам на его лице.– Без отравы этой никак не вытерпеть? Ну-ка в мою конуру живо и скидывай гимнастерку. Ох, и дух от тебя,– майор скривилась привычно и затолкала Леньку в свое купе. Гимнастерку Ленька содрал с себя с зубовным скрежетом и затрясся от сквозняка из распахнутого оконца.

– Закрой и не трясись,– подвинула его майор слегка и принялась разбинтовывать кисти рук.

– Пустячные ожоги у тебя, сержантик, и заживают скоренько. Молодец. Только вот мазью этой Вишневского обрабатывать их я не рекомендую, дружок. Полгода будешь маяться, пока присохнет. Есть народное средство им и пользуйся.

– Какое?– простонал Ленька.

– Мочой собственной обрабатывай. Справил нужду на бинт и перевязался. Через неделю все заживет,– улыбнулась ему майор.– Как зовут-то тебя?

– Леонид Васильев,– просипел Ленька сквозь зубы.

– Терпи тогда. Имя у тебя царское. А это не ты вокруг меня на станции крутился, что, дескать, здоров?– пригляделась к нему майор.

– Я.

– Не навоевался?– вздохнула майор.

– Нет… Просто, если здоров, то чего в госпиталь туда-сюда ездить? В медсанбате бы отлежался пару неделек и ладно,– промямлил Ленька.

– Эх, молодежь,– взглянула на него укоризненно майор.– Навоюешься еще. Война, дружок, нынче длинная получилась. Успеешь. Небось, об орденах мечтаешь, сержант?

– Не… я на медаль согласен. Я не гордый,– попытался отшутиться Ленька.

– Медаль? Ну да, в самый раз бы тебе ее из нержавеющего чугуна. Все девки тогда твои на танцульках,– майор закончила перевязку, не пожалев пары новых ИПС – /индивидуальных перевязочных средств/, и затянув узлы бантиками аккуратными, помогла Леньки натянуть гимнастерку.– Свободен, жених,– улыбнулась она ему, выпроваживая из купе.– Про мочу не забудь. Прямо сейчас загляни вон за ту дверцу и воспользуйся советом Веры Сергеевны. Она плохого не порекомендует.

– Спасибо, Вера Сергеевна,– поблагодарил майора Ленька и советом ее тут же воспользовался, заскочив в туалет. Там он чуть не задохнулся от запаха хлорки, которой тут засыпали все помещение и убедился, что вода из соскового крана все же течет худо-бедно, а нажав на педаль унитазную, добился выплеска небольшого на мелькающие в отверстии шпалы.

– Прямо гранд-отель,– буркнул Ленька и, понюхав свои бинты, скривился брезгливо.– Вах. Вышвырнут мужики в окно за этот букет, если засекут, что от меня благоухание.-

В двери кто-то громыхнул кулаком, одновременно яростно дергая ручку и, Ленька поспешил освободить туалет.

– Что ты там, мать твою, заснул что ли?– рявкнул на него вполне незлобиво санитар преклонных лет в белом халате не первой свежести.– Поберегись, уткой зашибу,– предупредил он, протискиваясь мимо Леньки с посудиной специфической. И из нее в нос шибануло так, что собственный запах Ленькин в сравнении с ним и в расчет принимать не следовало.

– Ни хрена себе,– протер заслезившиеся глаза Ленька и, цепляясь за поручни, побрел в свой отсек.– Хорошо, что лето и окна нараспашку. А зимой здесь каково?– прикинул он.

Полку свою он застал занятой, и конфликтовать по этому поводу не стал, на ней лежал пристегнутый тяжелораненый и Ленька пристроился в ногах у однофамильца, как можно деликатнее переместив его ноги подальше от края к перегородке.