Шестая глава
И снова «Весенние радости»

Отец ловко набивал красками, разведёнными в банках, большой трафарет, лежавший сверху на старом одеяле, прямо на полу, дядя Юра придерживал за концы, сидя на корточках.

Вот они осторожно сняли трафарет, и взорам присутствующих предстал новоиспечённый ковёр: три оленя в лесу у родника.

Дядя Митя одобрительно покивал и снова принялся ретушировать старые фотографии, подрисовывая утраченные места. Облокотившись на стол, Ванька наблюдал за ним, поглядывая в окна – там была весна, солнце. Он был наказан матерью за неуспеваемость.

– За что двойку-то получил? – сочувственно поинтересовался дядя.

– За арифметику, не люблю я её, – пробурчал кислый Ванька.

– А кто её любит? Мы тоже вот не особенно, зато рисовать умеем, все художники, – засмеялись дядья вместе с отцом, и Ванька улыбнулся.

Бабушка погладила его по голове, словно маленького, и одарила конфетой.

– Ладно, мать не скоро ещё с работы придёт, – выпрямился отец, хрипло прокашливаясь, – беги, давай, пока её нет, гуляй.

Ванька вскочил и бросился одеваться; скорее на улицу…

Мальчишек на улице не было, и только речные чайки кружились над помойкой посреди дороги, куда все жильцы сваливали хозяйственные отходы.

Вот со двора вышел лысый сосед-дурачок, проживавший на первом этаже с престарелой матерью; подозрительно поглядев на Ваньку, он вылил помои из ведра на дорогу, вспугнув чаек и, запахнув телогрейку на босо тело, почесал обратно домой, бормоча сердито под нос разные ругательства.

Ванька посидел на скамейке у дома, греясь на солнце от нечего делать, показал язык и скорчил рожи двум соседским девчонкам, из дома напротив, чем же дальше заняться?

Подбежал к колонке и попил воды из тугой струи, облившись.

Издалека увидев мать, спешащую с работы с сумками в руках, бросился вверх по лестнице, домой.

Вечер. Мать прибрала со стола после ужина, и отец с дядей Митей разложили снова фотографии, старые иконы – всё это было уже отреставрировано, и готово вернуться к хозяевам. В углу сохли ковры.

Разложив товар по сумкам, братья сели за шахматы, дядя Юра пристроился рядом стоя, чтобы наблюдать за игрой. Ванька рядом с ним, прислушиваясь к бормотанью брата Вовы за стенкой.

Мать с бабушкой успокаивали его, забавляли, а он то смеялся, то разражался рёвом, и тогда взрослые морщились, Ванька морщился больше всех.

– Дядя Митя, расскажи про войну, – попросил племянник, поправляя офицерский ремень на поясе, который он носил дома и на улице, не снимая.

– А что рассказывать, я в заград-отряде служил. Вот отец твой герой, пусть расскажет, как в атаку ходил, как медаль «За отвагу» получил.

– Что такое заград-отряд, дядя? – настырничал племянник.

– Сзади лежали с пулемётами, и своих же бойцов расстреливали, когда те отступали, – тут же откомментировал отец; спохватившись, что сказал лишнее, замолчал. Но было уже поздно.

– Не своих, а отступающих трусов, – побагровел дядя Митя, забыв про игру в шахматы. – Потом мы же последние и были, кто оборону держал. Как начнут фрицы мины бросать, так я вот ногу и потерял.

Ванька сочувственно потрогал дядину ногу, но эта нога оказалась настоящая, а не протез, и дядя с Ванькой рассмеялись. Дядя Юра тоже громко захохотал. Смешно.

– Юрка, за хлебом забыл сходить? Гогочет тут, горбыль! – рассердилась не на шутку бабушка, тыча его своей клюкой под рёбра, и охаживая по горбам.

Дядя Юра ловко и привычно уворачивался, братья наблюдали схватку.

– Утром савтра спекаю, чево пристала, старая, – огрызался дядя Юра, побледнев от неловкости перед племянником и женой брата. Он был глуховат и картавил, мягко выговаривая твёрдые гласные и согласные.

– Как сейчас помню, – понаблюдав за схваткой, вспоминал отец: – командир взвода лейтенант Барангулов получил приказ; прорваться в тыл врага и создать панику. Нас поддержали огоньком, стволов в двести, ну а мы на конях, и навели там шороху. В это время наши бойцы пошли в атаку, смяли линию фронта, а мы присоединились к своим в заранее условленном месте.

Ванька восхищённо смотрел на отца, дядю Митю, забыв про остальных.

– Я всё время богу молилась, чтобы мои сынки живыми домой вернулись, – тоже вспоминала бабушка, прослезившись. – Наголодались мы тут с Юркой во время войны, не приведи господь. Видишь, Ванечка, ковёр с тремя богатырями? – показала она Ваньке ковёр, висящий на стене в маленькой комнате.

– Это дядя Юра твой спичками рисовал. Кистей не было, красок мало. Да ещё на старой клеёнке. Заострит спичку и сидит, мажет. Есть всё равно нечего.

Ванька уважительно поглядел на дядю Юру, на ковёр: три богатыря на конях были словно живые.

– Да, Юра молодец. Я бы не смог спичками написать. Терпения сколько надо, – покачал головой отец, и все жалостливо посмотрели на смущённого вниманием к своей скромной персоне дядю Юру.

– Да, а я помню, как приехал к Николаю в гости, в Чебоксары. Тося дома была, тут Николай приходит с работы; получку, говорит, получил. И выкладывает на стол кучу денег, я прямо обезумел, – глаза у дяди Мити заблестели.

– Пять тысяч тогда получил, заказов было перед октябрьскими праздниками, завались, – уточнил отец, погрустнев от воспоминания о былой столичной жизни.

– Я тогда подумал; зачем я бегаю по этажам конторы с бумагами, инженерик в приплюснутой фуражечке, ногу натираю до крови. И всё за 350 рублей в месяц, – возмущался дядя Митя. – Всё, баста! Тоже стану художником…

Он замолчал было, но любопытство распирало его:

– Да, и такой работы лишиться, не понимаю, – покачал он головой в недоумении, подозрительно поглядывая на невестку. – Признавайся, Николай, за что тебя попёрли? Небось, напился до чёртиков, и подрался, так?

Отец молчал, не желая бередить душу воспоминаниями. Такое не забудешь.

– Ну, чего пристал к брату? А то ты его не знаешь. Напился на банкете, хвастаться начал, а когда меня их директор на танец пригласил, он и взбеленился.

– Так он тебя лапать начал, ну я ему и врезал промеж гляделок чувашских пару раз. Его замы на помощь подлетели, тут и началось.

– Драться ты мастак, а вот соображаешь плохо. Ну, станцевала я один танец. Делов-то. А он директора своего бить бросился. Накостыляли да выбросили на улицу. Еле до дома довела. Кошмар. Стыдно вспомнить.

В комнате наступила неловкая пауза.

– Да ладно, чего уж там, – махнул рукой отец, – просто надоело. Директор чуваш, замы его тоже. Национальные кадры. А я этого не люблю. Вот поедем, заколотим деньжат, – размечтался отец, – глядишь, и домик свой купим, – подмигнул он жене с сыном. Все заулыбались ему, а бабушка чмокнула любимого сына в облысевшую маковку.

– Аминь, – подытожил дядя Митя, и сделал ход: – тебе шах.

– Ах, ты, ёксель-моксель, ёкарный бабай, – задумался отец над ответным ходом. – Ё-к-л-м-н, о-п-р-с-т, – ободряюще кивнул он сыну, и Ванька сел рядом с отцом, болея за него. Он впитывал происходящее и услышанное, как губка воду.

– Нас пятеро, одного не хватает, – пересчитал игроков Генка Черняк, и вдруг увидел соседского мальчишку из дома напротив, вышедшего из ворот погреться на солнышке, поглазеть по сторонам.

– Эй, Венка, давай дуй сюда, нам вратаря не хватает!

И вот мальчишки трое на трое играют в хоккей самодельными клюшками, гоняя тряпичный мяч возле осевшей и потерявшей былой, грозный вид снежной крепости. Остановившись передохнуть, Ванька увидел полузабытую, было, бабушку Маресьеву, и бросился ей навстречу, оставив приятелей.

– Бабуля! Я тебя сразу узнал, – произошла радостная встреча соскучившихся друг по другу родственников.

– Пришла вот вас проведать, как вы тут поживаете? Забыл, небось, бабушку-то с дедом, – причитала бабушка, с трудом поднимаясь по лестнице вслед за лёгким на ногу внуком…

– Сватья пришла, проходи-проходи, раздевайся, – улыбалась ласково папина бабушка, помогая раздеться маминой. – Тосенька, посмотри, кто к нам пришёл, радость-то какая, господи, – позвала она невестку.

Из маленькой комнаты показалась мама с Вовой на руках. Она тоже обрадовалась приходу матери. Дядя Юра засуетился по хозяйству.

Бабушка Маресьева покосилась на чересчур приветливую, как ей показалось, сватью, и присела к столу, оглядывая квартиру.

– Пришла вот навестить, мать всё же, не кто-нибудь, – обиженно поглядела она в сторону дочери, та промолчала, памятуя о прошлом.

– Юрка, сбегай в магазин, хлеба купить надо, к чаю чего-нибудь, сахару пилёного не забудь, прикупи, – распоряжалась бабушка Шмаринова на правах хозяйки дома, бабушка Маресьева благосклонно внимала происходящему, прижимая к себе внука старшего и разглядывая внука младшего.

– Вырос-то как, скоро бегать, поди, будет, – ревниво говорила она, принимая на руки Вову и расцеловывая его. – Грех на мать-то обижаться, чево в жизни не бывает, поругались-помирились, дело житейское, чай, – пеняла она дочери, бабушка Шмаринова молча соглашалась с ней, поглядывая на невестку.

Та тоже оттаяла душой при встрече с матерью. Мир был почти восстановлен. Прибежал дядя Юра из магазина.

– Коленька с Митенькой на работу поехали, мы вот одни пока, без них, – объясняла папина бабушка маминой, глядя, как та прихлёбывает чай из блюдца, и пододвигая к ней поближе конфетки. Суёт и Ваньке.

– Спасибо, пора и честь знать, – чинно поклонилась бабушка Маресьева хозяйке и поднялась, крестясь на иконы. – А то дедушка мой, поди, заждался, один он там без меня, – покосилась она снова на дочь, надевая зимний пиджак и повязывая платок на голову.

– Бабушка, я тебя провожу, – вызвался Ванька, одеваясь.

– До свидания, мама, привет передавай от нас отцу, – провожала мать бабушку, напутствуя сыну: – не заблудись, смотри по дороге.

– Ты чего, мам, я же не маленький, – обиделся Ванька, выскакивая за дверь вслед за бабушкой Маресьевой на лестницу.

Они шли вдвоём по улице, и Ванька рассказывал бабушке про свою жизнь на новом месте, та внимательно слушала внука.

– Друзей у меня здесь полно, Генка Черняк, Венка Пигусов.

– Вася с Панькой про тебя всё спрашивают, когда придёт, говорят, – отвечала бабушка обиженным голосом, – и мы с дедом тоже скучаем.

– Приду скоро, – взрослым голосом пообещал внук и спросил: – ты не знаешь, почему дядя Юра горбатенький такой?

– В детстве они игрались втроём на печке, мать на работе была, вот они и разбаловались, да и уронили младшего братца с печки-то прямо на спинку железной кровати. С тех пор он и захирел, зачах, потом и горбы выросли. Судьба такая, знать, у него на роду написана, – словоохотливо рассказала бабушка внуку и остановилась передохнуть. – Намаялись тогда с ним, страсть.

– А дедушка Шмаринов давно помер?

– В тридцатом ещё. Раскулачивали тогда богатеев-то, он и отдал богу душу, не выдержал, стало быть, потери имущества. Магазин у него большущий был на станции, так-то вот, – заболталась бабушка про прошлое и осеклась, поглядев на внука. Лишнего наговорила. – Ты отца спроси, он тебе расскажет лучше про своих-то родных, – но Ваньку уже интересовало другое.

Он с любопытством смотрел на пацанов, затеявших возле забора игру в деньги. Медные пятаки и серебряные гривенники только отскакивали от досок, и пацаны бросались смотреть, чья деньга оказалась ближе…

– Давай иди домой, а то мать заругается. Скажет, я виновата, – она грустно посмотрела вслед убежавшему внуку и тоже заторопилась к себе домой, оглядываясь и бормоча что-то про себя.

Отец с дядей Митей приехали шумные и оживлённые, с чемоданами в руках. В квартирке сразу стало тесно, зато интересно. Ванька разглядывал привезённую ему отцом новую шерстяную форму с ремнём и фуражкой с кокардой. Предел мечтаний тогдашнего школьника.

Кто победнее, носили фланелевую форму, как Ванька до того. Остальные ходили, кто в чём. Бабушке был подарен платок, матери – кофта, дядя Юра получил зимнюю шапку с кожаным верхом и сразу утонул в ней, размер оказался велик, но он не унывал, наоборот:

– Тёте Наташе оттам, она стелает, – убеждённо говорил он Ваньке.

Вот они выпивают за столом, обедают с дороги, вспоминая поездку:

– Ковры наши сразу расхватали и заказали ещё больше, – хвастался подвыпивший отец, щурясь на окружающих домочадцев. – Фотографии тоже понравились, Митя хорошо придумал.

– И перевыполненный план сразу в карман, – сбалагурил дядя Митя и они ещё больше развеселились, опрокидывая стопки одну за другой.

– Завтра сбегаю кой-куда, дом присмотреть хочу, – сообщил отец матери, сидящей рядом и осуждающе поглядывающей на выпивох.

– Мама сказала, рядом с ними часть дома продают, на Сурско-Набережной. Пока не продали, надо сходить посмотреть.

– Давай завтра с утра, и отправимся, – отец не возражал.

– Часть дома ты потянешь, а то сразу на целый размахнулся, он больших денег стоит, – остудил расходившегося отца старший брат. – Если не хватит, поможем, я дам взаймы, – расщедрился экономный обычно дядя Митя и покосился на скептически усмехнувшуюся невестку.

Бабушка млела и таяла от гордости за своих сыновей, и поглядывала на фото покойного мужа, как бы разделяя с ним радость, пришедшую в их дом.

Ванька щеголял по комнате в новой школьной фуражке, но подпоясанный офицерским ремнём дяди Мити. Мать довольно оглядела его:

– Теперь хорошо. А то старая форма мала, поизносилась, я и не знала, что делать, во что его одеть, – делилась она радостью со свекровью, та согласно кивала в ответ, ласково поглядывая на сыновей и внуков.

– Вот и ладно, что складно. Даст бог, всё наладится теперь…

Семья подъехала к своему новому жилищу на грузовике; мать с Вовой вылезли из кабины, отец с Ванькой выгрузились вместе с вещами из кузова.

Шофёр откинул деревянные борта и помог разгружаться. Правда, скарб был небольшой, и вскоре семья была уже в доме.

Прихожая маленькая, зато комната была просторная с окнами на улицу, большая русская печь вызывала спокойствие и уверенность.

Отец собрал сделанную ещё дедом Маресьевым кроватку-качалку для братца и Вовка сразу же закачался в своём углу, радостно-возбуждённый от таких перемен в их жизни.

Ванька поставил в угол портфель и попросился у матери:

– Можно я к деду с бабушкой сбегаю?

– Небось, по друзьям соскучился, – проницательно глянула на сына мать, – а кто в доме помогать будет, Пушкин?

– Пускай бежит, какая от него ещё польза, сами управимся, – отец был мягче матери, хотя и вспыльчивый до бешенства, и Ванька убежал.

Он вбежал во двор первого в своей алатырской жизни дома и сразу увидел деда с бабушкой; они пилили дрова и не сразу заметили внука.

Радость переполняла его, он подбежал к ним:

– Бабуля, давай я теперь с дедом попилю, – обрадовал он стариков и заступил на бабушкино место. Но теперь он пилил не так как раньше, в далёком детстве, а вполне уверенно, совсем по-взрослому и дед вскоре запыхался, выпрямился, остановившись передохнуть.

– Совсем деда уморил, – сообщил он бабушке её же словами. Она бросила укладывать поленницу, и они радостно заулыбались, особо бабушка.

– Теперь мы соседи, рядом жить будем. Я всё время буду к вам в гости приходить, – утешил Ванька загрустивших, было, от его слов стариков.