– А что здесь хорошего? На улицу, на девчонок через решётку в заборе смотреть? Не-ет… Я сейчас домой, ещё успею десяток дней на даче побыть. Там ребята ждут и… девчата! – сказал он со значением.

Николай снова вспомнил Ларису: «Эх, вот сейчас бы туда, в деревню. Как же там здорово! Как здорово! А здесь! Строем на обед, строем на прогулку, а о том, чтоб в город выйти, и вовсе надо забыть! А может лучше действительно в техникум поступить, ведь в Калинине есть авиационный…»

Ухитрился позвонить домой. Вечерком позвонил. Трубку взял Георгий Александрович. Николай начал без всяких предисловий.

– Не могу. Не нравится мне здесь. Хочу забрать документы.

– Так! – проговорил Георгий Александрович. – Всё понятно, очень понятно. И с какими же глазами будешь документы забирать?

– А я на немецком на двойку отвечу…

– Когда немецкий?

– Послезавтра!

– Хорошо. Пусть так. Только не спеши. Завтра я тебя навещу. Сразу после работы заеду.

Николай уже сдал изложение, математику, физику. Все четвёрки. Он не знал, что проходит в училище даже с двойкой по иностранному. Набор-то был первый, и о конкурсе командованию училища пришлось забыть. Круто взяли экзаменаторы. И вот уже при необходимости набрать сто человек в кандидатах на поступления осталось восемьдесят.

Но двойка двойкой… А есть ещё желание или нежелание учиться. Никто насильно оставлять никого не собирался.

В эти дни навис дамоклов меч над всей судьбой Николая, над всем его жизненным путём. Он не понимал этого, как не понял и тот хорошо подготовленный в учёбе паренёк, что уже небось добрался до своей дачи и предался заветному и желанному отдыху в своих отроческих компаниях.

Георгий Александрович приехал, как и обещал, вечером, после ужина. Вышли на небольшую аллейку, что шла вдоль забора училища. Этой аллейки давно уж нет. Вырос там новый корпус, основной теперь корпус училища, построенный уже специально для суворовцев, а не приспособленный, как старый корпус, для училищных задач.

Сели на лавочку неподалёку от бюста Суворова.

– Ну что ж, дрогнул? Это бывает! – начал Георгий Александрович. – А я вот всю жизнь жалею, что расстался с армейской службой. Конечно, война… Из спецшколы в штурмовой авиационный полк. Но не лётчиком и не офицером. Стрелком штурмовика воевать довелось. Немногие из стрелков уцелели. Что не вылет, то… – Он махнул рукой. – Так хотелось летать! Но как в училище проситься? Боялся, что подумают, мол, таким образом уцелеть хочу.

Он помолчал, достал сигарету, потом огляделся и, размяв её, бросил в неподалёку стоявшую урну. Не место для сигарет.

– Неужели бы так подумали? А что, лётчики разве не гибли? – спросил Николай.

– Конечно, не подумали бы. Да ведь стрелков, порой, настолько не хватало, что лётчики, вновь прибывшие, так сказать, «безлошадные», ну те, для которых самолёты ещё не поступили, стрелками летали.

– А после войны?

– Служба, служба. Думаешь, что война окончилась и всё – мир во всём мире? Наш полк в Германии остался. Мы были в постоянной боевой готовности. В постоянной. Это в кино показывают – мир-дружба. Мир и дружба тогда возможны, когда армия наша начеку. Год прошёл, другой… демобилизация шла медленно. Ну а в училище? В училище-то хорошо поступать, когда тебе восемнадцать, девятнадцать, ну двадцать. А когда двадцать три? А то и двадцать пять? Это в каком возрасте лейтенантские погоны получишь? Будет под тридцать! В конце войны в таком возрасте много командиров полков было, даже командиров дивизий. Так что, как только появилась возможность демобилизоваться, и решил поступать в Медицинский. Поступил в Первый Московский. А вот тут вышло так, что сразу после выпуска назначили главным врачом больницы! Правда, районной, в Старице, но главным врачом! Так что мой армейский вопрос совсем по-иному складывался. А ты… Ты ж на какие испытания пошёл. Одно прижигание чего стоит!

– А может мне всё-таки в авиационный техникум?

– Н-да… И кем же потом?

– Не знаю.

– Понимаю… Лето, все ещё на каникулах, а вы тут с ребятами всего лишены. Да только вы-то будущие офицеры. А они кто? Кем они станут, ещё вопрос. Окончат школу и, если сразу в институт не поступят, в армию. На три года. А эти три года оборачиваются тремя с хорошим хвостиком! А если на флот, то и четырьмя. А техникум не институт, отсрочки не даёт. Если в институт после него не поступишь, пойдёшь служить!

Николай попытался ухватиться за соломинку:

– Так ведь кто-то служить должен! Значит, пойду служить!

Георгий Александрович беззлобно засмеялся и сказал:

– Вот тут ты и попался! Значит, потом готов на три с лишним года в казарму. Это потом, когда-то. А вот сейчас не хочется. Пролетит время – не заметишь. И в казарму, за забор, как ты говоришь, попадёшь. Но уже без каникул, дай бог с одним отпуском за службу, причём всего в десять суток. И снова путь жизненный выбирать. Только уже не в пятнадцать лет, а в двадцать два или двадцать три. Вот и смотри! Сейчас, сегодня вперёд, с открытым забралом, и уже через три года в высшее военное училище, а ещё через четыре – лейтенант. Сколько тебе будет через семь лет? Двадцать два или даже двадцать один – мне сказали, что в высшие общевойсковые командные училища суворовцы сразу на второй курс поступают. В двадцать один год лейтенант. Или в двадцать два абитуриент, только поступающий в институт. Вот и выбирай. Не каждому выпадает такая возможность – поступить в Суворовское училище. А ты уже практически поступил. Я заходил сегодня к начальству твоему, пока ты ужинал. Недобор у вас, недобор, так что ты с четырьмя четвёрками уже поступил, даже если немецкий на кол сдашь. Вон, снова послали разнарядку в военкоматы, просили прислать ещё кандидатов для поступления. Думаю, что в последующие годы сюда, в это училище, конкурс будет как в какой-нибудь самый престижный вуз.

Всё время, пока Георгий Александрович говорил, Николай сидел, присмирев, и слушал. В четырнадцать-пятнадцать лет человек не слишком думает о карьере. Могут быть мечты, высокие мечты, дерзновенные мечты. Могут быть мечты и космосе, и о профессии лётчика, мальчишка может видеть себя за рычагами танка или штурвалом бомбардировщика, может видеть себя в генеральских погонах во главе колонны на параде, ну, словом, всё что угодно, но всё это вряд ли будет иметь какую-то конкретику. Ведь в этом возрасте совершенно непонятно, какой нужно пройти путь для исполнения той или иной мечты. Ну и, к примеру, за рычагами танка может сидеть рядовой солдат срочной службы. А какова она на самом деле – профессия офицера? Каков путь в командиры высокого ранга? Откуда же это известно, если мальчишка ещё не знает не только того, как командовать даже отделением, но и того, как выполнять команды сержанта в роли рядового бойца.

Ведь все представления складываются по книгам и кинофильмам. Но в книгах, а особенно в кинофильмах, в деталях раскрыть все стороны офицерской службы просто невозможно.

– Так что же всё-таки тебя подтолкнуло к решению сбежать из училища? – спросил наконец Георгий Александрович.

Николай рассказал о том пареньке, который не только сам решил получить двойку и получил её, но и подбивал на то ребят. С двойками по русскому, математике и физике отправляли из училища сразу.

– Ну и что же? Стоило слушать паникёра? Во время войны таких расстреливали! – сказал Георгий Александрович. – На дачу захотел. Так ведь через десяток дней дача закончится. Школа. Ну и он окажется в начале пути, о котором мы с тобой только что говорили. Знаешь, срочную служить не легче, чем учиться в училище. Ну а быть уверенным в том, что поступишь сразу, может не каждый.

В начале шестидесятых, правда, брали в армию на три года в девятнадцать лет. То есть можно было пару раз попробовать поступить в институт с военной кафедрой, а это уже освобождало от призыва. И лишь 12 октября 1967 года был принят новый закон СССР «О всеобщей воинской обязанности», согласно которому срок службы сокращался в ВМФ до трех лет, а в Советской армии – до двух лет.

Разговаривали до самой вечерней прогулки. Николай окончательно ещё не пришёл в душевное равновесие. Всё же как-то неуютно чувствовал он себя в казарме после такого прекрасного лета, которое осталось где-то уже далеко позади, в полной недосягаемости. Он и понимал, что всё уже прошло, и из деревни уже, наверное, разъезжаются ребята, может, уже и Лариса уехала в Москву, и одновременно казалось ему, что вот выйдет он за ворота, сядет в трамвай, затем в поезд, сначала один, потом другой, то есть проделает путь, который проделал недавно, только в обратном порядке, и снова окунётся в те неповторимые ночи на берегах Оки.

Немецкий язык он сдал на твёрдую тройку.

Оставалась физкультура. На этот экзамен ребят привели в спортзал, построили в одну шеренгу и стали по очереди вызывать к перекладине. И здесь летние тренировки сделали своё дело. Николай легко подтянулся шесть раз. Ну а успехи у его товарищей были самими различными, у кого-то и никаких.

Экзамены закончились, и вдруг в училище появились новые кандидаты в суворовцы.

В тех, кто боялся, что не пройдёт конкурса, вселилась надежда. Значит, есть шансы.

– Ты представляешь, – говорил Николаю белобрысый паренёк, переживавший за свою двойку по иностранному языку. – Никого, кто язык завалил, домой не отправили.

– И не отправят, – успокоил его Николай. – Недобор. Слишком много срезали в самом начале.

С этой новой командой приехал Прозоров из Полтавы, необыкновенно весёлый, разговорчивый паренёк. Он сразу стал собирать вокруг себя слушателей различных забавных историй. Николай с его первыми друзьями в училище Юрой Солдатенко, Володей Корневым, Володей Рыговским с удовольствием слушали шутки-прибаутки. Константинов в тот день ещё не знал, что окажется в одном взводе с Прозоровым и что этот паренёк станет неизменным участником училищной самодеятельности, и даже будет вести вечер, посвящённый двадцатилетию училища.

Мандатная комиссия проходила в кабинете начальника училища. Кабинет большой, вытянутый вдоль окон. Массивный стол, к нему буквой «Т» приставлен другой, для совещаний. Собственно, что описывать? Все кабинеты начальников училищ, да, наверное, и других начальников, и командиров военных учреждений были похожи как две капли воды.

Едва завершились экзамены, всё закрутилось в бешеном ритме. Не может быть в любой военной организации никаких пауз. Ещё не окончилась мандатная комиссия, а уже старшина роты старший сержант сверхсрочной службы Петушков вместе с заведующим вещевым складом начал выдавать суворовскую форму первым счастливчикам. А счастливчиками считали себя все, кто прошёл испытания. Те, кто сошёл с дистанции, кому оказалась не по душе воинская дисциплина, уже покинули училище.

В коридор перед дверью в кабинет начальника училища заводили по отделениям. Ребята сидели притихшие, стараясь скрыть волнения.

Офицер-воспитатель называл того, кто должен был идти на мандатную комиссию:

– Анатолий Козырев!

Высокий паренёк, подтянутый, крепкий, скрылся в дверях.

– Владимир Рыговский… Роман Губин, Владимир Орлов…

Все пока без воинского звания, все пока просто мальчишки, ещё только привыкающие к дисциплине и порядку. Но они, входя в кабинет, уже докладывали по-военному.

Настала очередь Николая.

Ступив на ковровую дорожку в кабинете, он сделал несколько твёрдых шагов к столу. Именно твёрдых шагов, строевыми эти шаги назвать было рано. И доложил:

– Абитуриент Николай Константинов прибыл на мандатную комиссию.

За массивным двухтумбовым столом он увидел генерала, за столом для совещаний командира роты, ещё каких-то офицеров, которые часто встречались в училище. То есть в лицо Николай знал уже всех, а вот по должностям только командира роты и офицера-воспитателя майора Соколова Степана Семёновича, ну и, конечно, он не мог не догадаться что прямо перед ним начальник училища генерал-майор Костров Борис Александрович.

Каким-то совершенно непостижимым образом проникло в ряды поступающих в училище то, как суворовцы называли меж собой генерала: «Бак». Но звали так вовсе не потому, что он был уже несколько полноват, а просто по первым буквам – БАК, то есть Борис Александрович Костров.

Командир роты подполковник Семенков по поводу Константинова сообщил присутствующим:

– Вопросов нет. Экзамены сдал с одной тройкой по-иностранному, остальные четвёрки, физически подготовлен.

– Вы твёрдо решили стать офицером? – спросил генерал.

– Твёрдо!

– К нам вопросы есть?

– Вопросов нет.

– Я поздравляю вас с зачислением в училище! – сказал генерал. – С этой минуты вы – суворовец. И обращаться к вам будут суворовец Константинов.

– Спасибо, – сказал Николай и уже как-то чуточку залихватски. – Разрешите идти?

А через пару минут он уже был на складе, и старшина роты подбирал для него по размеру гимнастёрку с алыми погонами, на которых золотистыми буквами было начертано «Кл СВУ», брюки с такими же алыми лампасами и фуражку с околышем алого цвета. Ну и, конечно, шинель, парадно-выходной мундир с золотистыми галунами, да и всё прочее, что входит в комплект военной формы одежды суворовца.

Но прежде всего выдали повседневную форму, в которую все поступившие в училище вчерашние штатские мальчишки, а теперь суворовцы, немедленно переоделись.

Как же захотелось вот сейчас, сию минуту, по мановению волшебной палочки перенестись на берег Оки, чтобы предстать в столь бравом виде перед Ларисой.

«Да, полно, в бравом ли виде?» – тут же подумал самокритично, разглядывая себе в зеркало.

Это лишь в первое мгновение он показался себе бравым, а потом всё-таки заметил, что мешковат, неуклюж пока в форме. Она ведь должна сидеть как влитая. И тут же обратил внимание, как сидит она на Володе Корневе, на Юре Солдатенко… Да ведь это и понятно. У них отцы – полковники. Наверняка уж отцовскую форму примеряли, наверняка знакомы с теми неведомыми для непрофессионалов таинствами её ношения.

Но всё это пустяки, всё это – дело наживное. И Николай с необыкновенной радостью сказал:

– Сегодня самый счастливый день в моей жизни!

Володя Корнев, тоже остановившийся у зеркала, поправил гимнастёрку, разогнал под ремнём складки, да так, словно дело это для него привычно и обыкновенно, поглядел на него и ответил:

– Да, славный денёк. Теперь бы в город, а? Все девчонки наши.

А на следующий день начались занятия и, конечно, самыми первыми – строевые тренировки. Нужно было к 1 сентября вот из таких мешковатых, непривыкших к военной форме мальчишек сделать хотя бы отчасти похожих на суворовцев, то есть суворовцев не только по имени, но, сколь возможно, по существу. Сделать суворовцами хотя бы внешне, ибо для того, чтобы заслуженно назваться суворовцем, необходимо, конечно, время.