Леди

 
Ах, эта прекрасная леди! —
Роскошные ручки да ножки!
Ах, эта прекрасная леди! —
Отдайте, я съем всю до крошки…
Ах, эта прекрасная леди! —
Ведь даже причёска игрива…
Ах, эта прекрасная леди!
Ну… как жигулёвское пиво…
 
 
Ах, эта прекрасная леди! —
Бела и румяна, – всё в меру…
Ах, эта прекрасная леди! —
Какие тут выдержат нервы?
Ах, эта прекрасная леди! —
С лениво-усталой улыбкой.
Ах, эта прекрасная леди! —
Как… к пиву солёная рыбка…
 
 
Ах, эта прекрасная леди! —
Маняще, кричаще, зовуще…
Ах, эта прекрасная леди! —
Не дебри, а – райские кущи.
Ах, эта прекрасная леди! —
На фоне любви к мерседесу.
Ах, эта прекрасная леди! —
На… стыке запойного стресса…
 
 
Ах, эта прекрасная леди! —
Не спрятаться, как и не скрыться.
Ах, эта прекрасная леди! —
Напиться и… к чёрту забыться…
 

Любить всегда

 
Прощальный стон своей судьбы
не замечаю и не слышу.
Я не устал и не забыл,
хоть колокольчик – тише, тише…
Случайный звук, случайный шаг,
случайный миг… вся жизнь случайна.
Случайный друг, случайный враг,
случайны встречи и прощанья…
 
 
Я в этой круговерти рвусь
на части от своих изъянов…
Во мне издёрганная Русь
бормочет про усталость пьяно.
А мне и грустно, и смешно:
не заблудись в лесу осеннем…
Любить на свете суждено —
и в первый день, и в день последний…
 

А на море

 
Беломорские качели:
то приливы, то отливы…
В нашей северной купели
волны больно говорливы…
 
 
Ветер северо-восточный —
и в лицо, и в бок, и в спину…
но всегда ходили кочи
в островную паутину.
 
 
За волной волна всё круче,
и взметает песню ветер,
и несут по небу тучи
всё, что помнится на свете…
 
 
От Поморья до Онего —
колокольный звон веками,
пробиваясь из-под снега, —
улетал над Соловками…
 

Мой город

 
У города своё лицо:
плывут над озером туманы,
леса на городе кольцом
свои зализывают раны;
звонят по ним колокола,
молитвы тонут в поднебесье, —
а город вертится в делах,
как на пластинке – чья-то песня.
Ворчит во сне пенсионер
и матерится работяга…
натянут до предела нерв
под бело-сине-красным флагом!
За горизонтом тишина,
а в городе не спится людям:
болит хронически спина, —
так этот путь по жизни труден.
Скрипят от старости дома,
по улицам гуляют ветры;
крадётся с севера зима,
вползая в город незаметно.
Линяют краски и цвета,
и дни становятся короче.
Мой город от жары устал
и жаждет зимней длинной ночи.
Он стар и молод, враг и друг,
моя судьба, моё проклятье, —
но не пустой для сердца звук:
Мы с ним не кровные, но – братья.
И мне близка его печаль.
Я с ним всегда по жизни вместе,
Моя душа – с его плеча,
с его креста – я только крестик…
 

Эх, беломорочка¹

 
Вислоухий ветер в Белом море свищет,
и удачу ищут спьяну рыбаки…
но твоя удача – как в кармане сдача…
а моя задача – править на буйки…
Эх, беломорочка!
Волна и лодочка…
А где ж селёдочка? —
Не повезло…
Грустить заставила,
во льдах растаяла,
нарушив правила —
себе ж назло…
 
 
Даже дяде Коле в день его рожденья, —
что за наважденье, – тоже не везёт…
Но… к утру на печке – радуют сердечко
рыбные колечки… И жена поёт:
Эх, беломорочка!
Волна и лодочка…
А где ж селёдочка? —
Не повезло…
Грустить заставила,
во льдах растаяла,
нарушив правила, —
себе ж назло…
 
 
По лыжне – на север, а в ушах вопросом:
ведь оставит с носом беломорский лёд???
Что бы там ни вышло, а судьба – не дышло:
на ветру не слышно, – может, – пронесёт…
Эх, беломорочка!
Волна и лодочка…
А где ж селёдочка? —
Не повезло…
Грустить заставила,
во льдах растаяла,
нарушив правила, —
себе ж назло…
 

«Ностальжи»

 
О чём-то плачется порою:
глаза набухнут по-мужски…
Душа, наверное, не строит,
и сердце ноет от тоски.
А ночью голос чей-то звонкий
вдруг позовёт… Хоть и темно, —
сидят на лавочке девчонки,
уже забытые давно.
Весна гитарным перебором
звенит в ушах. Желток луны
висит над стареньким забором,
мальчишки от весны пьяны:
сирень ломают у соседа,
чтоб обменять на поцелуй;
владельцы двух велосипедов
любимым доверяют руль…
Лицо пылает от желаний:
не остывает голова…
Судьба потом, тайком обманет,
свои используя права…
Я просыпаюсь. Чьи-то тени
бесследно тают на стене…
И локон с запахом сирени
щекочет нежно руку мне.
 

Это было, было…

 
Было… Забыл я… И только метель за окном…
Было… Забыл я… И ты мне твердишь не о том…
Что же осталось? – Остались короткие дни…
Только в ночи на Земле мы с метелью одни…
 
 
Было… Забыл я… У памяти жизнь коротка…
Было… Забыл я… Как будто пустил с молотка…
Что же осталось? – Ветрами напетая быль…
Только и вижу – слоями осевшую пыль…
 
 
Было… Забыл я… Наверное, вдаль унесло…
Было… Забыл я… Как будто кому-то назло…
Что же осталось? – Осталась вселенская грусть:
всё оттого, что назад никогда не вернусь…
 
 
Было… Забыл я… Всё снегом опять замело…
Было… Забыл я… Темно, хоть и было светло…
Что же осталось? – Надежда стоит у ворот:
может хоть что-то она мне на память вернёт…
 
 
Было… Забыл я… И только метель за окном…
Было… Забыл я… И ты мне твердишь не о том…
Что же осталось? – Остались короткие дни…
Только в ночи на Земле мы с тобою одни…
 

Ночь на двоих

 
Мы этой ночью будем жить,
не отвлекаясь на сомненья.
И будет за окном кружить
неуловимое везенье…
 
 
И затеряются в ночи
вопросы наши без ответов.
Но – есть огарочек свечи,
и далеко нам до рассвета…
 
 
И не забудутся слова,
в глазах твоих в ночи растаяв, —
ты, как всегда, во всём права,
ведь мы от ночи не устали…
 
 
Гоню я солнца лучик прочь,
но время неизбежно тает:
и на исходе эта ночь,
а, что потом, – никто не знает…
 

Осень

 
Заметелило листвой жёлтой…
Нахлебался я тоски вдосталь…
Не забуду, – не смогу просто:
лет запутанных своих до ста…
 
 
Улетели зимовать птицы…
Потускнели у друзей лица…
И жена на всё вокруг злится:
хорошо не за окном, в Ницце…
 
 
А у нас уже – ледком лужи…
Затяни свой поясок туже…
Никому ты… А себе – нужен
среди этой на Земле стужи.
 
 
Заметелило листвой жёлтой…
Нахлебался я тоски вдосталь…
Не забуду, – не смогу просто:
лет запутанных своих до ста…
 

Пожелай себе удачи

 
Костёр погас… и потянуло холодком.
Уже гитара от росы тихонько плачет…
На сон грядущий пожелай себе удачи,
ведь ты с удачей всё ещё знаком.
Дежурит верный у палатки дождь:
я знаю – никуда ты не уйдёшь.
Пока душа капризно не ворчит, —
держи под ковриком ключи.
 
 
Звенит ручей – не оборвавшейся струной.
Летит звезда, но – не последнее желанье.
И растворяются в предутреннем тумане
верхушки сосен, уносимые луной.
Дежурит верный у палатки дождь:
Я знаю – никуда ты не уйдёшь.
Пока душа капризно не ворчит, —
держи под ковриком ключи.
 
 
Спина к спине, – теплей, конечно же, – вдвоём.
И засыпают не растраченные души.
Их сон ни ветру, ни рассвету не нарушить.
А мы тихонько колыбельную споем.
Дежурит верный у палатки дождь:
Я знаю – никуда ты не уйдёшь.
Пока душа капризно не ворчит, —
держи под ковриком ключи.
 

Рынок

 
Жаркий день в мороз трескучий:
руки стынут – ум в поту.
Есть ли в мире, где – покруче,
чем на рыночном посту?
На губах синеет вера,
хоть карман дырявый пуст.
Эх, ты, жизнь, какая ж стерва:
мало денег – много чувств.
Там, в тепле, колдуют чинно:
брать, не брать, отдать, не дать…
а на рынке гнутся спины —
это – наша благодать.
Я и сотне рад безмерно:
получил, – уйду в запой.
Кто-то есть и будет первый.
Я – не первый. Я – второй.
Матерюсь. А кто поможет?
Есть надежда, – нет пути.
Знать, опять не вышел рожей.
Наши рожи не в чести́.
Жизнь давно уже не в жилу,
и давно себя не жаль…
Если уж не вышел рылом, —
хоть других не обижай!
 

Пусть в сентябре

 
Стылый сентябрь подарил нам опять бабье лето:
женскому полу всегда не хватало тепла…
но ежегодно сентябрь, вспоминая об этом,
лето сжигает всегда неизменно дотла…
 
 
Что-то не то и не так происходит на свете:
осень с причудами, но, как хозяйка, – права…
только забудешь о так приглянувшемся лете, —
снова кружи́тся от летней жары голова…
 
 
Солнце уставшим костром на ветру догорает,
бабьим теплом от души наполняя дома…
кажется: близко, так близко до самого рая…
но… это осень, а скоро наступит зима…
 
 
Где-то дожди затаились, устав от безделья…
только не надо с приходом их к нам торопить:
пусть в сентябре будет лето на этой неделе, —
дайте последний глоточек от лета испить…
 

ПЬЕСА ДЛЯ ИСПОРЧЕННОГО ИНСТРУМЕНТА

Почти правда

 
Мутило… и продавленный диван
впивался зло пружиной в ягодицу…
Хотелось, братцы, даже удавиться,
но… за окном вдруг затянул баян.
Он не играл, он – плакал… Под вальсок
дворовый пёс кивал хвостом кому-то…
Был час – как будто бы промежду суток —
затягивай потуже поясок…
Мечтал Иваныч, сплёвывая зло,
а тётка Марья, в стареньких калошах,
свистела: день-то – чудо, прехороший,
ишь, как с погодой нынче повезло!
 
 
Висел июль в прокуренном окне,
и было лень задёрнуть занавеску…
Её задёрнула услужливо невестка,
сказав: «Хотите? – Возражений нет».
 
 
Мелькнула мысль: ну, старина, пора:
конец и есть, наверное, начало!
И, оттолкнувшись молча от причала,
я зазвучал… на кончике пера.
 

Душа и осень

 
Осень, снег… и никому нет дела,
что душа, отдельная от тела,
то взлетает, то опять садится,
будто кем-то раненая птица…
 
 
С телом жить она сейчас не может:
пробежит мороз по тонкой коже —
и она от тела отлетает…
Дай ей Бог снежинкой не растаять…
 

Жизнь – колесо

 
Нет, не хочу, не могу, не желаю, не стану
ветру о чём-то нашёптывать я у костра…
Было бы, знаю, конечно, немножечко странным,
если бы это признанье случилось вчера…
 
 
Может быть, это – меня закружили метели?
Может быть, это – в душе проливные дожди?
Может быть, это – те листья, что прошелестели
и улетели, оставив меня позади?
 
 
А в облаках ослепительно белые птицы
машут крыла́ми беззвучно, как в старом кино…
Жизнь – колесо… Мы с тобой —
поржавевшие спицы…
Было, всё было, но очень, уж очень давно…
 
 
Было, всё было: костёр догорал на рассвете,
чмокала каша, чаёк закипал в котелке,
песнями душу в тумане расплёскивал ветер…
Было, всё было – как замок на жёлтом песке…