Лондонское утро следующего дня после произошедшего в госпитале сулило своей размеренностью и туманным упоением. Жители так же лениво выходили из прогнивших трущоб, кэбмены поили и запрягали лошадей, а паровые машины засыпались углём. Серость утра прервала шумиха спального района. Хоть и непредсказуемые аварии и инциденты случались в городе еженедельно, а в некоторые месяца и ежедневно, об этом инциденте стали говорить во всеуслышание не только рядовые прохожие, но по слухам некоторых очевидцев, даже в Сити были слышны вопли некоторых высочайших особ.
Накануне полуденного ланча мальчишки-газетчики стали бегать по столичным улицам с новостью, которая к этому времени была уже не нова. Малыш Джерри – сиротка, проживающий в компании беспризорников под Тауэровским мостом в этот день, накануне дня рождения младшей Лилит, спешил продать как можно больше газет чтобы сделать хороший подарок, а именно купить ожерелье из янтаря у местного скупщика, обещавшего продать украшение по бросовой цене. Обежав весь Вестминстер Джерри забежал в глухой район этой части Лондона и продав почти все выпуски «Лондонского Смога» решил зайти в ближайшую харчевню передохнуть. Зайдя в харчевню по привычке мальцу удалось уговорить повариху дань немного сыра и хлеба, чтобы покормиться. В ответ же кухарка недолго думая накричала на мальца, но по том по доброте душевной из жалости накормила мальчишку отличным запечённым картофелем с рыбой и дала в придачу на дорогу обещанный сыр с большим куском хлеба, завёрнутым в оставшийся выпуск вышеупомянутой газеты.
По окончанию ланча Джерри поблагодарил простаковатую повариху и забрав презент устремился обратно в сторону Тауэровского моста. Проходя по тому же пустырю малец замечтался настолько, что не заметил, что уткнулся лицом в ноги стоящего человека, одетого в больничную одежду. Малыш не сразу понял, что произошло и поднял голову вверх, чтобы увидеть того, кто ему преградил путь. Ему в глаза смотрел человек, лицо которого выражало и отчаянье и голодное беспокойство. Лицо, исполосанное морщинами, с виду благородного человека, больше характеризовало внутреннее смятение и беспокойство. От него пахло то ли хлоркой, то ли смолью и дымом. Сам же он был бос и трясся от холода.
Привыкший к подобного рода сюрпризам на столичных улицах Джерри взял себя в руки и заговорил первым с незнакомцем
– Кажется вы замёрзли, сэр?
– Сыр… – пробормотал облизываясь незнакомец, – кажется у вас есть немного сыра, молодой человек?
От услышанного мальчишка поначалу смутился и хотел было уйти от нового знакомого, – Мистер, вы не по адресу обратились. Я – всего лишь обычный разносчик газет и у меня нет никакого сыра…
– Не обманывайте меня, меленький господин. Я еду чую на расстоянии более ста метров… – пробормотал незнакомец с той же голодной жадностью, перерастающей в крайнее уныние и отчаяние. Увидев страдания бродяги Джерри было сложно отказать и покорившись просьбам человека, которого он видел первый раз в жизни, малыш достал из кармана газетный свёрток и протянул его собеседнику. Дрожащими руками больной с виду человек принял подношение, после чего поклонился мальцу со словами «Да благословит Вас Господь, маленький господин», за этими ритуальными действиями человек развернул бумажную обертку и стал жадно поедать нарезку сыра, закусывая ржаным хлебом, рассматривая текст газеты, перечитывая по нескольку раз каждую строчку. На титульной странице большими буквами зиял заголовок «Пожар в военном госпитале: обнаружено три трупа». Дочитав новостные строки до конца и долго обдумывая прочитанное незнакомец произнёс «Она всё-таки сгорела до тла»…
Улица Ковент Гарден была почти не задета вооруженным столкновением. Висячие сады и парковые деревья стояли такими же нетронутыми спустя почти десять лет с момента осуждения хозяина особняка, расположенного по упомянутой улице под номером 34. Улица вся стояла в запустении, здесь уже не жили прежние соседи и школа была закрыта тоже. По ночам весь лондонский квартал превращался в немые руины, будто после какой-то жуткой катастрофы. Лишь иногда по ночам можно было слышать лай собаки или мяуканье кошек по весне.
Джон Ди, облаченный в больничную одежду, поверх которой было одето кожанное пальто, одолженные у лондонских беспризорных, быстрыми шагами двигался по старой-тоброй Ковент Гарден впредверии сумерек, стараясь успеть до наступления темноты, так как он знал что теперь эта часть города больше не освещается.
Доходя до уже знакомой арки сердце Ди стучало от волнения все сильнее. Ему не верилось, что за что метров он окажется у родного очага и больше ничто не сможет ему запереться в своей ветхой крепости – родовом поместье. Не ожидая никого не встретить в доме сквайр вошёл во двор и подойдя к дому заместил из окна спальни горящий свет.
«Кто бы это мог быть?» – подумал Джон и подойдя к двери стал стучать.
Через пять минут послышался лай старой собаки и бормотание пристарелой женщины.
– Кто там стучит в столь позднее время?! – спросил возмущённо голос.
– Простите, мисс, я ищу ночлега… За этими словами старая дверь отворилась со скрипом и в двери оказалась пристарелой женщина в одежде гувернантки, в которой Виллем узнал свою прежнюю служанку Элизу, которая не узнала своего бывшего хозяина.
– Я же говорила вашим друзьям, чтобы они сюда не приходили. У меня самой нечего есть.
Виллем жалостливо заговорил с гувернанткой: – прошу вас, мисс… Если вы не поможете мне, они меня убьют… Я вас умоляю, помогите мне, – сказав это Виллем упал на колени перед женщиной. При виде беспомощного бродяги Элиза прослезилась и впустила его к себе в дом.
– Спасибо вам большое за столь сытный ужин, мисс…
– Элиза.
– Гм-м… Да, благодарю вас, мисс Элиза. – встав со стола Джон Ди взял посуду, принявшись ее мыть в корыте, расположенном в углу кухни. Во время общения с бывшей прислугой Виллем старался не показывать лица при ярком освещении, боясь что его узнают, так как он все ещё не знал до конца, что за могло произойти за 8 лет отсутствия.
– Кажется у вас что-то с ногой, мистер Ди?
– Да, – заговорил хриплым голосом Виллем, – это меня укусил механический гончий, когда я был на войне…
– Вот как? Вы принимали участие в освободительной кампании?
– Не совсем… Был в ополчении Гринвича. Там бунтовщики ставили опыты над горожанами и жителями близлежащих сел.
– Как это страшно… Вам наверное тоже досталось от них, мистер Ди?
– Не совсем так. Они забрали мою беременную жену, после чего я ее больше не видел.
– Как ее звали?
– Люси…– Виллем глотнул слюну и прослизившись поднял глаза на Элизу, – ее звали Люси.
– Какое совпадение. У бывшего хозяина этого дома супругу тоже Люси звали.
– Да? И что же с ней произошло?
Служанка поняв, что сказала то, что не должна была говорить первому попавшемуся незнакомцу и поэтому достала из-за стола бутылку с виски.
– Мистер Ди, а почему на вас такой больничный халат? Вы разве не с фронта приехали?
– Да, простите за бестактность. В той больнице, где я лежал привезли с фронта тяжело раненых для операции, а поскольку я был не настолько тяжело болен, мне пришлось освободить место.
– Поскольку я встретила такого замечательного человека, почти героя я хотела бы его угостить хорошим угощением. – служанка наполнила кружку спиртным напитком, затем протянула его незнакомцу. В ответ Джон принял с благодарностью протянутый виски и отпил несколько глотков.
– Так, о чем это мы ведём речь, мисс Элиза? Что стало с Люси вашего бывшего хозяина?
– Она убила своего нерожденного сына и подставила все под убийство ее и не нарожденного ребенка.
От услышанного Ди поперхнулся и стал кашлять.
– Кажется вам нехорошо, мистер Ди?
– Нет, все в порядке, мисс Элиза. И что же теперь с ней стало?
– Поговаривают она стала любовницей Его Величества.
– А что с хозяином особняка и домом?
– Дом по документам остался на моем попечительстве, хоть и принадлежит мисс Люси Стоун. А что произошло с хозяином мистером Шоу, мне сказать сложно. После того, как его арестовали я его больше не видела. Я это вам сказала, чтобы вы знали с чем вам придется иметь дело, мистер Шоу. Вас оболгали и поругали вашу честь. И я думаю, что вы должны знать правду.
Виллем обратил лицо к служанке поняв, что она его узнала и больше не скрывал своего лица. Не верив своим ушам Виллем постарался переосмыслить все сказанное Элизой и затем прикрыл глаза ладанями, после чего впал в истерику. Сквайр не верил, что любимая им долгие годы супруга таким коварным образом смогла его предать, убив их общего ребенка. Тут же вспомнились все 8 лет скитаний и страданий, которые эпизодами мелькнули в глазах и это все больше его загоняло в какой-то моральный ступор от безысходности. Вся цепочка событий была прервана дружеским прикосновением по плечу, ощутив которое брадяга успокоился и опустил руки.
– Что если я тебе не поверю?
– То я вам кое-что покажу, мистер Виллем. – Пожилая женщина встала со стола и пошла в гостевую комнату, ведя за собой бывшего хозяина.
Люси Стоун была действительно непростой женщиной. Детство ее прошло в англиканском монастыре на восточном побережье Северной Ирландии. Родителей она не знала изначально, так как была отдана в монашество ещё в младенчестве. В возрасте около пяти лет Люси принимала участие во всех богослужениях, излюбленным её занятием было участие в песенном хоре. Её верной подругой была Элеонора – наивная девочка, на полгода старше нашей героини, мечтающая о том, как её когда-нибудь заберёт из приюта богатый молодой человек и они вместе поженятся и будут иметь троих детей. Сама же Люси далеко не разделяла мечтаний своей подружки, но она мечтала отдать свою жизнь на благо монашеской обители и Господа Бога. Так они и проводили своё детство вплоть до юности: Люси в беспрестанной и ревностной молитве, а Элеонора – зачастую в мечтах и небрежении к своим ближним по службе.
Однажды в весеннюю пору, когда девочкам было по пятнадцать лет в монастыре настала ужасная смута: католики с Северной Ирландии, покушавшиеся длительное время на землю монастыря решили взять обитель в осаду. Их единственным требованием было принятие католичества либо же выдворение еретиков за пределы Ирландской территории. Главного зачинщика конфликта звали Архан, он был католическим епископом по поручению иезуитского ордена, ревностно не принимающим женщину, стоящую в одном храме наравне с мужчиной. Именно потому он вызвал на переговоры единственного мужчину из всего монастыря – свечника, Пирарра, в разговоре с которым Архан поставил в ультимативном порядке отдать каждую десятую монахиню на откуп ирландским католикам. Услыхав требования изувера руководство монастыря пошло на встречу фундаменталистам и исполнили поставленное требование. В числе этих девочек оказалась несчастная Элеонора. По словам свидетелей в тот день католики устроили настоящий шабаш у стен монастыря, апофеозом которого была всеобщая оргия, если можно было выразиться массовое изнасилование еретичек с последующими экзекуциями в лучших традициях инквизиции. На утро малышка Люси видела вокруг стен обители настоящее пепелище на месте палаточного городка слуг иезуитов, среди которых можно было издали увидеть умерщвленные тела молодых девушек с признаками насильственной смерти. Послушница Люси в ту злосчастную ночь не смыкала глаз время от времени прислушиваясь к шумихе общего шабаша в надежде услыхать голос любимой и единственной подруги. На следующий день тела пуританок были собраны их сёстрами и захоронены у стен аббатства. После всего случившегося руководство Северной Ирландии понадеялось замять весь инцидент, чтобы не затевать международный скандал с Ватиканской Курией и потому генерал-губернатор Ирландии подписал приказ о роспуске последнего женского англиканского монастыря в Северной Ирландии и перевод всех желающих на территорию, подконтрольную исключительно Англиканской церкви Его Величества Короля, то есть на территорию Англии. Люси Стоун последовала гласу Господа и пошла вслед за ним, поселившись вместе с сёстрами в предместье Лондона при соборе Святого Павла. Именно с момента появления малышки Люси на землях столицы – в центре Западной цивилизации, она потеряла голову и окончательный здравый рассудок, держащий девушку у Святых скрижалей мира.
В обители при Соборе Св.Павла всё было по иному: столичные «сёстры» не относились так ревностно к вере, как это было в Северной Ирландии. Для них это было больше похоже на институт для благородных девиц. Многие из них имели по нескольку романов с несколькими женихами, не имея единения в вере и в душе, в соседних келиях, которые не относились к сёстрам из Ирландии, обычно доносились не молитвы к Господу Богу, а дольше доносились разного рода возгласы вульгарного характера, насмешки и сплетни. Масла в огонь добавляли местные жители, относившиеся с негативом к переселившимся, нежели с благосклонностью и терпением. И что самое характерное в большинстве своём негативно относились к приезжим провинциалкам именно мужчины, которые каждый раз при их виде не гнушались произносить пошловатые фразочки, заигрывая поочерёдно с их местными сёстрами, обсуждая в присутствии приезжих те или иные физические недостатки послушниц.
Последней каплей для Люси было избиение трёх её знакомых монахинь, стоявших под вечер в очередь за хлебом на рыночной площади. Однажды Стоун встретила проходящих мимо куртизанок, идущих спокойной походкой, имеющих наглость лишний раз обозвать хулиганов, у дороги, которые обычно привыкли донимать слабых монахинь. Для молодой девушки такое поведение стало просто эталонным. Ей просто хотелось хоть на мгновенье стать такой, как они: не иметь страх перед противником и поражать все препятствия наповал одним взглядом. Именно так малышка Люси видела взбалмошных, но смелых продажных девушек. И потому, вместо вечерних молитв она стала ходить не в храм на молитвы и стала пропускать проповеди. Её знакомыми стали девушки, продававшие свою любовь ночами на пролёт у всяких пабов и казино.
Таким образом обозлённая и обиженная на вёсь мужской род Люси Стоун оказалась в ту самую злосчастную ночь в казино рядом с мистером Шоу.
– Дорогая, ты уже надела своё роскошное платье, которое тебе подарили мои родители? – отозвался мужской голос с коридора к Люси, стоявшей у зеркала в своей комнате, вокруг которой суетилась старая прислуга Элиза.
– Да, милый, – ответила девушка вздохнув перед затягиванием тугого корсета, – кажется твои родители не ошиблись с размером наряда, хоть и впервые мы встретились только на свадьбе… Такое чувство, что мы с тобой в спешке сыграли свадьбу. Ты не думаешь?
– Я уже готов, – зашел в комнату сквайр Шоу, одетый в синий костюм с жакетом в снежно белой рубашке, поправляя на шее затянутый галстук. Зайдя в комнату Виллем стал рядом с супругой поправлять галстук и одежду, то посматривая на своё отражение, то посматривая на отражение милой Люси. – Ты сегодня неотразима… А впрочем как всегда, крошка… – сквайр осторожно коснулся губами щеки супруги, – ты сегодня воспользовалась теми самыми духами, что я тебе подарил к нашей второй встречи?
– Это комплимент или упрёк? – девушка повернулась лицом к мужу.
– Какая же ты капризная всё-таки.
– Я не капризная. Когда мы женились тебе к свадьбе приходило десяток писем от разных особ противоположного пола, половина из которых титулованы. А в открытке одной твоих «знакомых» я видела изображенный отпечаток женских губ красной помадой!
– Девочка, это всё мои добрые знакомые и хорошие друзья. И они нам желают только счастья. – Виллем взялся за руки с Люси, – и сто бы то кому-то не хотелось, я больше назад не хочу возвращаться и думаю, что ты тоже этого не хочешь, малышка Люси…
Люси молча смотрела в глаза мужчине, который искренне и честно смотрел в её, понимая что человек, имеющий определённый вес в столичном обществе, по которому воздыхали и о котором мечтали многие знатные дамы этого времени, стоит чуть ли не у её ног и убеждает девушку в своей преданности верности ей. И от этих мыслей девушке хотелось рвать на себе волосы, бежать куда угодно и не глядя ни на кого поведать всем о своём счастье с этим человеком, так как Люси чувствовала к Виллему тоже, что и он к ней, а может ещё больше, но старалась не подавать вида.
– Прости, дорогой… Я больше не боду так вести себя.
Шоу улыбнулся и затем поцеловал девушку в губы.
О проекте
О подписке