Церковный плотник Володя рассказал, что в армии возил заместителя командира по политчасти. – И вот ты не поверишь, – сказал он, глядя на меня своими нестерпимо голубыми на загорелом лице глазами. – Но он всегда меня отпускал в церковь на праздники… А время тогда еще до перестройки было… Еще в СССР жили… Строго тогда нас насчет церкви держали…
Нет-нет, не сразу замполит льготу такую Володе дал. Не раз и не два заводил беседу, пытаясь убедить, что Бога нет, но Володя не поддавался.
– Как же, товарищ капитан, мне в Бога не верить? – не выдержал однажды Володя и, расстегнув гимнастерку, вытащил помятую пулей ладанку. – Видите? Эта ладанка с образом Николая Чудотворца на отце была, когда в него на войне пуля летела… Получается, что Бог и спас моего отца на войне… Как же я в Него не буду верить?!
Вот после этого случая и стал политрук, когда возможность была, в церковь, на службу, Володю отпускать…
– И сколько раз ходил в город, в церковь… – рассказывал Володя. – А ни разу, ни один патруль документы не проверил, хотя я и не прятался от патруля…
И так он и служил, радуясь, что и среди замполитов бывают настоящие люди, и всегда молился в церкви, чтобы Господь привел политрука в церковь…
Но, видно, плохо молился…
Заболел политрук, как раз, когда ему майора присвоили, и так заболел, что сразу болезнь его скрутила…
Володя навестил его в больнице.
Политрук умирал.
– Открой тумбочку, солдат… – попросил он.
Володя выдвинул ящик. Там лежали деньги.
– Возьми! – сказал политрук.
– Зачем?!
– Ты панихиду по мне закажи… – неожиданно попросил политрук.
Володя отвел глаза.
– Извините, товарищ майор… – сказал он. – Я не смогу это сделать.
– Почему?
– Нельзя некрещеных отпевать и панихиды по ним нельзя заказывать.
Политрук с трудом улыбнулся.
– А кто тебе сказал, солдат, что я некрещеный? – сказал он.
– Так вы же сами и говорили мне, когда я пришел к вам, что некрещеный…
– Так это, солдат, тогда я был некрещеный, когда тебя против Бога агитировал… – сказал политрук.
– Неделю всего он прожил после нашей встречи. – Володя вздохнул. – Мучился страшно, когда я навещал, смотреть на него больно было… Но вот умер, и я даже не сразу узнал его в гробу… Лицо разгладилось, стало неожиданно красивым и даже как-то помолодело…
Он помолчал немного, опустив свои нестерпимо голубые на загорелом лице глаза.
– Мне рассказали потом, что таким у него лицо уже после смерти стало… – сказал Володя. – Получается, что с таким вот помолодевшим лицом и предстал он перед Господом…
Володя перекрестился…
Перекрестился и я.
Лето было жарким, а в конце июля пошли дожди…
Хорошо росли грибы в лесу. Еще быстрее начали расти цены. Люди снова сделались раздражительными, злыми, как тогда, когда Ельцин начинал реформы…
Ночью бригада два раза выезжала на удавленников.
Под утро – на ножевую травму. Темнолицый кавказец распорол живот. Распорол, как он утверждал, сам.
– И зачем ты себе хачапури такой сделал? – спросила Ирина, осматривая рану.
– Харакири… – поправил кавказец, и из уголков губ потекла кровь.
– Не все ли равно… Хачапури… Харакири… Главное, что нам не довезти тебя. У нас ни аппаратуры, ни лекарств нет!
– За всэ плачу! – сказал кавказец и закрыл глаза, теряя сознание.
Уже в конце смены Ирина позвонила в больницу, куда отвезли кавказца.
– Как там хачапури наш?
– Помер… – ответили ей. – На операционном столе и помер…
Событие для штурмовой бригады было рядовое, но настроение испортилось.
А дома, только приняла душ и сварила кофе, зазвонил телефон.
В трубке – стоны, причитания и плач мешались между собой, и Ирина долго не могла ничего разобрать.
– Але! – наконец пробилась она сквозь всхлипывающую неразбериху. – Але! Кто говорит?!
– Ира… – заплакала трубка. – Это я – Вера!
– Что случилось, Вера?
– Сережу убили-и…
– С-сережу? – переспросила Ирина, положив стонущую трубку на край стола. – К-когда? З-зачем? Почему Сережу?
Она повторяла эти бессмысленные вопросы, а из глаз текли и текли слезы…
Сережа приходился Ирине племянником, но она – своих детей у Ирины не было! – считала его родным сыном. И никогда, за все семнадцать лет, не то что ссор не происходило, но даже и тень непонимания, раздражения не омрачала отношения. Никогда…
Но все изменилось четыре месяца назад…
Тогда шел весенний призыв в армию, и Сергей обратился к Ирине с просьбой – помочь ему комиссоваться.
Ирина ушам не поверила, когда услышала это.
Семнадцать лет воспитывала она крестника, учила быть честным, смелым, терпеливым… И вот оно…
– Ты боишься, что в Чечню пошлют? – спросила она.
– В Чечню?! Не, тетя Ира… Мне два года терять не хочется. Сейчас ведь в армии служат только те, кому ничего в жизни не светит…
Милитаристкой Ирина никогда не была, но сейчас ей стало обидно за армию.
– Зачем ты говоришь так, Сережа… – мягко сказала она. – Армия нужна, чтобы Родину защищать… Помнишь, мы тропарь Кресту учили? Спаси, Господи, люди Твоя…
– Теть Ир! – перебил ее Сергей. – Я прошу меня от этой армии отмазать, а ты тропари читаешь!
И снова Ирина поежилась.
Она не узнавала своего крестника.
– Сережа… – сказала она. – Не обижайся, пожалуйста, но мне надо обдумать твою просьбу… Если мы сейчас будем продолжать этот разговор, мы поссоримся. Ты понимаешь меня?
– Конечно, теть Ир… Родители мои в курсе, что забесплатно такие вещи не делаются…
– Иди, Сергей! – попросила Ирина. – Уходи, пожалуйста…
Сергей ушел, но не прошло и получаса, как начались звонки.
Звонила Вера – мать Сергея, звонила Иринина мать – бабушка Сергея… Звонили все родственники, которых знала Ирина, и о которых она понятия не имела.
И все упрекали, что она не хочет помочь мальчику. Слезы мешались с угрозами, упреки с обещаниями…
Голова шла кругом.
На следующий день Ирина отправилась к батюшке. – Что ты у меня спрашиваешь такое? – рассердился священник. – Ведь сама знаешь, что никакой иерей благословения на мошенничество не даст… Нет-нет, милая… И не смотри на меня так… Я тебя в таком деле помогать не благословляю…
– Но ведь я тогда крестника потеряю…
– Даст Бог, не потеряешь… А если поможешь – потеряешь наверняка.
Целый день после этого разговора Ирина держалась. Потом дрогнула.
Сказала сестре, что готова сама дать денег на подкуп врачей, но пускай кто-нибудь другой этим занимается.
И тогда снова зазвонил телефон… Родственники еще яростнее нападали на Ирину, упрекая ее в лицемерии и ханжестве. Что значит: она готова дать деньги на взятку? Это чтобы не замараться самой?
– Этому в твоей церкви учат? – спрашивали они. И Ирина сдалась.
Поговорила с бывшим однокурсником, который был теперь большим начальником в призывной комиссии. Однокурсник нисколько не удивился.
– Вообще-то это три тысячи стоит… – сказал он.
– Но для тебя за тысячу сделаем…
– Долларов?
– Ну, не рублей же! Разве можно за наши рубли от нашей же армии отмазывать? Не патриотично как-то…
И засмеялся довольный, что так ловко сострил.
На следующий день Ирина передала бывшему однокурснику тысячу долларов, а еще через две недели Сергею поставили штамп в военный билет. Такого счастливого лица, как в тот вечер, Ирина у своего крестника еще никогда не видела.
Ирина вытерла слезы и отрешенно подумала, что Сергей чувствовал себя счастливым человеком за три месяца до своей смерти…
Потом взяла трубку, в которой, всхлипывая, булькал голос сестры. Похоже, что Вера тоже успела выплакаться.
– Сережа пошел подружку свою защищать, а его ножом ударили… – сказала сестра. – Это ты виновата, Ирина…
– Я?! – Ирина переспросила таким голосом, словно хотела позвать на помощь.
– Ты… – бесцветно сказала Вера. – Служил бы он в армии, может быть, и жив был сейчас… А ты ему белый билет купила…
Хоронили Сергея в субботу на Южном кладбище. День выдался хмурый.
Начинал накрапывать мелкий дождишко и тут же прекращался, но небо, по-прежнему, оставалось серым…
Откуда-то издалека доносился Верин голос.
– Понимаешь, у меня такое ощущение, будто я все-все позабыла, и вот сейчас вдруг вспомнила… Все-все… Даже самые обыкновенные вещи. А, может, я и не знала их никогда? Нет… Наверно просто позабыла, а вот сейчас вдруг вспомнила…
Вера сидела, схватившись за край открытого гроба, и невозможно было разжать ее пальцы, как невозможно было и остановить поток ее слов.
Зато бабушка Сергея, Иринина мать, вся была в делах.
Она уже объяснила Ирине, какой поставят памятник на могиле Сергея, и сейчас рассказывала, что следователь оказался очень толковым и расторопным. Убийца уже задержан, дело скоро будет передано в суд.
– Как ты думаешь? – спросила она. – Коробку конфет ему подарить или, может, торт снести?
– Кому? – спросила Ирина. – Убийце?!
– Следователю! – мать так посмотрела на Ирину, что та поспешила отойти.
В Зале прощаний покойники лежали в ряд – морг теперь работал, как конвейер…
Попятившись, Ирина чуть не задела чей-то гроб.
Обернулась и вздрогнула. Из гроба смотрел на нее знакомый кавказец.
Лицо кавказца было нарумянено и, казалось, что он вполне доволен своей судьбой.
Вероятно, уже успел и тут «за всэ» заплатить.
Ирина подумала так и поежилась. Потом виновато отошла.
Началась панихида.
Священник, помахивая кадилом, деловито читал молитвы, снаряжая Сергея в последний путь.
Какое-то забытье охватило Ирину…
Очнулась она только на кладбище, когда все уже закончилось.
– Пора идти! – сказали ей.
– Нет… Нет… – замотала она головой. – Я приеду на такси… Я должна немного побыть одна…
И она осталась сидеть на скамеечке и смотреть, как устанавливают могильщики памятник на соседней могиле. С гранитной плиты смотрело на нее лицо давешнего кавказца, сделавшего себе хачапури-харакири.
Потом могильщики достали бутылку водки и устроились рядом с Ириной.
Предложили и Ирине.
Она выпила. Чуть захмелела и сказала, что, наверное, она – ведьма.
– Почему? – заинтересовались могильщики.
– Ну, просто, если кто меня обманет, сразу у этого человека неприятности начинаются…
– Это вы насчет вашего памятника? – участливо спросил один из могильщиков. – Ну, что вы… Не волнуйтесь. Все сделаем, как надо…
– Да я знаю… – сказала Ирина. – Я это так болтаю. Неужели я не понимаю? У вас же работа такая…
– Обычная работа… – успокоившись, сказал могильщик. – И со жмуриками работаем, и с живыми…
– Нет-нет! Что вы! Тут же – неужели вы не чувствуете? – души кругом летают. Если вы что не так сделаете, они вам обязательно отомстят. У вас очень ответственная работа…
Могильщики снова посерьезнели.
– Сделаем, хозяйка… – поднимаясь, сказал старший. – За что заплочено, то и сделаем…
– Да-да, – закивали его товарищи. – Чего же не сделать, если заплочено.
О проекте
О подписке