Глава 2
Поехали!

Начальник Гурова, генерал Петр Николаевич Орлов, знавал полковника еще старшим лейтенантом, тонкошеим и голубоглазым. Много воды утекло с тех пор. Подполковник Орлов стал начальником главка, генералом, полысел, отрастил животик. Старший оперуполномоченный по особо важным делам полковник Гуров нарастил мышцы, шея у него стала как у борца, виски засеребрились, а вот глаза не то чтобы поблекли, но голубизну потеряли, стали синими, часто казались серыми, возможно, оттого, что Лева Гуров смотрел на мир восторженно, а Лев Иванович – устало, с легкой иронией. Работа на Дальнем Севере засчитывается год за два, а в уголовном розыске – один к одному, конечно, с высокой трибуны виднее, кому, сколько, за что и почему, и менты не спорят и не бастуют. Но как лошадь кормить, так она и пашет. К нашим героям, многолетним друзьям генералу Орлову и полковнику Гурову, данные рассуждения отношения не имеют, потому что сыщик – это не звание и не должность, а диагноз. Как врач, педагог, ученый (имеется в виду общечеловеческий, а не большевистский вариант) работает не за деньги, идею, звание, славу, а потому, что иначе жить не умеет, так и сыщик.

Генерал Орлов, с лицом не до конца протрезвевшего сантехника, как всегда с плохо повязанным галстуком, смотрел на сидевшего в кресле для гостей Дитера Вольфа доброжелательно, но достаточно равнодушно. На стоявшего у окна Гурова генерал вообще не смотрел, боялся. Утром, договариваясь о встрече, Гуров настоятельно просил надеть мундир, объяснил, что для немца это очень важно, и Орлов обещал, однако переодеться поленился; теперь ему было стыдно, он на друга не смотрел, старался общаться только с гостем.

И в мягком неудобном кресле Дитер Вольф ухитрялся сидеть с прямой спиной, развернутыми плечами, выставив квадратный подбородок, и никак не выдавать своего удивления, даже разочарования. Утром русский полковник сказал Дитеру, что их примет руководитель криминальной полиции России, генерал. Сейчас Дитер смотрел на пожилого ужасно одетого человека с лицом провинциального буфетчика, который шмыгал носом, тер короткопалой ладонью лицо, вздыхал и говорил нерешительно.

– Значит, Дитер Вольф, инспектор, у тебя проблемы. Очень приятно. – Орлов вздохнул. – Ничего приятного, я говорю глупости, со мной случается, извини. Ты ведь свободно говоришь по-русски и понимаешь меня?

– Так точно, господин генерал!

– Господин генерал – это хорошо, но зови меня Петр Николаевич.

– Так точно, понял! – Дитер сделал, казалось, невозможное, выпрямился еще больше.

– Так точно, – пробормотал Орлов, покосился недовольно на Гурова, нажал на кнопку и сказал: – Девочка, дай нам кофе и раздобудь бутылку коньяка, у нас иностранец.

– Все готово, Петр Николаевич, – ответила секретарша. – Разрешите?

– Разрешаю. – Орлов повернулся к Дитеру, оглядел с любопытством, заглянул в глаза, спросил: – Сколько лет в розыске?

– Семь лет, господин… Петр Николаевич, – ответил Дитер, увидел в глазах генерала насмешку и поежился.

– Семь лет в должности инспектора?

– Нет, инспектором год и семь месяцев.

– Значит, стригунок. – Орлов взглянул на Гурова: – Тебе крупно повезло, полковник, я тебе просто завидую.

Верочка принесла поднос с кофейником, чашками, сахарницей, бутылкой коньяка и даже рюмками. Держалась секретарша неестественно прямо и скованно. Орлов хмыкнул и сказал:

– Спасибо, Верунчик, этот парень холостой, улыбнись ему.

– Петр Николаевич! – Верочка поставила поднос, неожиданно сделала книксен, улыбнулась Дитеру, повернувшись к Гурову, показала язык и исчезла.

– Видишь, какие у нас нравы, но ты еще и не то узнаешь, парень. Лева, поухаживай за нами, и будем считать, что знакомство состоялось. Разминка окончена, к делу.

Гуров разлил по чашкам кофе, капнул в рюмки коньяка, еле сдержал улыбку, заметив, как покраснел Дитер, который не мог понять, почему полковник выполняет работу кельнера.

– Значит, мы имеем невыразительные усредненные приметы: возраст около тридцати, возможно, город постоянного проживания, профессия – наемный убийца. Как я понял, – Орлов открыл лежавшую перед ним папку, – женщина осталась жива, убийцу сможет опознать. Три человека могут подтвердить, что данный человек находился в день убийства в Мюнхене. Оснований для ареста в России никаких, возможность доказать вину подозреваемого в Мюнхене оставим нашим немецким коллегам. – Генерал взглянул на Дитера: – Ты хочешь что-то сказать – говори.

Когда Орлов заговорил о деле, Дитер удивился происшедшим в генерале переменам. Лицо у него неожиданно затвердело, взгляд стал твердым, голос чистым, нелепые короткие пальцы переплелись в крепчайший замок. Дитер был уверен, что ничем не выдал своего желания высказаться, однако генерал угадал, сейчас смотрел строго.

– На правой кисти у него татуировка в виде пятиконечной звезды, – сказал Дитер.

Орлов усмехнулся, взглянул на Гурова.

– Это не примета, Дитер, – сказал полковник, взял чашку с кофе, отошел к окну. – Можно нарисовать что угодно.

«Куда я прилетел и зачем? Генерал и полковник – о чем они говорят?» – молча удивлялся Дитер.

Гуров налил генералу большую рюмку, тот понюхал, с довольным видом отставил и сказал:

– Выкладывай. – Взглянул на часы: – Минуту. – Вызвал секретаршу и попросил его с кем-то соединить.

– Мне необходим дом в пригороде, желательны удобства, иначе иностранец не поймет, «Жигули» в хорошем состоянии, со штатскими номерами, желательно, чтобы машина была зарегистрирована на какого-нибудь торгаша. Главное. Мне нужен один, – Гуров показал палец, – один связной. И не офицер из окружения, а настоящий оперативник, хороший агентурист. И чтобы ни одна живая душа, кроме генерала и связного, о нашем присутствии в городе не знала.

– Понял. – Генерал кивнул, выпил остывший кофе. – Будешь краситься под авторитета?

– Естественно. – Полковник пожал плечами, взглянул на Дитера и пояснил: – Авторитетами у нас называют крупных, признанных уголовников.

– А как подойдешь? Они же к себе чужих не подпускают, – сказал Орлов.

– Охолонись, Петр, будто ты меня не знаешь. Я подойду.

– Подойдешь, – согласился генерал и спокойно, будто говорил о погоде, продолжал: – Зарежут. Тебя мы захороним, хотя сегодня ритуал стоит сумасшедших денег. А с ним как? – Он кивнул на Дитера. – Цинковый гроб, транспортировка, а меня заставят тонну бумаги исписать.

– К старости ты становишься паникером, – флегматично ответил Гуров. – Если мы сгорим, то наши тела вы не отыщете никогда, так что не брюзжи, никаких забот у тебя не будет.

Дитер слушал напряженно, переводил взгляд с генерала на полковника и обратно, когда они замолчали, улыбнулся:

– Понимаю. У вас это называется черный юмор.

Орлов хмыкнул, кивнул Гурову, мол, ты заварил, ты и отвечай, но полковник лишь привычно пожал плечами и занял свою позицию у окна. Орлов понял, что на друга надеяться нечего, оглядел Дитера, вздохнул тяжело, словно собирался взвалить его на спину, и нехотя сказал:

– Понимаешь, парень, у нас в России сейчас ничего нет, и юмора тоже, а преступников, в частности убийц, как котов на помойке.

– У нас много депутатов, – вставил Гуров.

– Полковник, не забывайтесь…

– Петр Николаевич, снимите трубочку, – сказала секретарша.

– Прекрасно! – Генерал снял трубку, прикрыл ладонью. – Ты объясни мальчику, чего у нас много и как у тебя с юмором. – И продолжал уже в трубку: – Господин генерал? Это некто Орлов, если помните… – Он выслушал ответ и громко рассмеялся: – Ну, здравствуй, здравствуй… Чего надо? А чего с тебя взять? Хотел узнать, как здоровье. Как Мариша, ребята? – Он слушал абонента и указал Гурову на дверь.

Полковник подтолкнул Дитера вперед и вышел следом.

– Лев Иванович, долго еще? Сил никаких нет! – сказала возмущенно секретарша.

– Верунчик, я тебе говорил, иди в коммерческий ларек, там порядок и деньги, дам рекомендацию. Ты знаешь, я в авторитете, – сказал серьезно Гуров.

– С превеликим удовольствием, еще вчера ушла бы, – ответила Верочка. – Так ведь он, – девушка кивнула на дубовые двери, – без меня пропадет.

– Елена, что до тебя генерала стерегла, то же самое говорила. – Гуров открыл дверь в коридор, кивнул Дитеру, приглашая выйти в коридор. – Так ушла, замужем, гуляет на последнем месяце, а ты здесь, на посту. Ты, Верунчик, недооцениваешь Россию, у нас душевных дураков и дурочек еще надолго хватит.

Коридор был длинный, полутемный, зажат с обеих сторон шеренгами безликих дверей; рабочий день давно кончился, немец и русский шли неторопливо, первый говорил, второй, не слушая, поддакивал, думал о своем.

– Господин полковник, меня предупреждали, что Россия страна не такая… Я не много видел полковников и генералов, но вы люди странные, простите за дерзость, но ведь положение обязывает…

– Обязывает? – хмыкнул Гуров. – Вяжет, просто петля.

– Простите, я растерялся, говорю не о том, но мне интересно. Генерал ваш начальник?

– Обязательно.

– А человек, с которым генерал сейчас говорит по телефону, подчиняется Петру Николаевичу?

– Обязательно. – Гуров взял Дитера под руку и повернул в обратную сторону.

– Так почему генерал всех просит, он даже свою секретаршу просит?

– У нас все равны.

– Секретарша и генерал?

– Секретарша главнее. – Гуров остановился и ткнул Дитера пальцем в грудь. – Отстань, хочешь говорить – говори, а вопросов не задавай, мешаешь думать.

– Слушаюсь, господин полковник! – Дитер щелкнул каблуками.

– Промазал, сейчас я не господин полковник, а хам.

– Простите, Россия…

Верочка выглянула в коридор и позвала:

– Лев Иванович, просят зайти.

– Россия, – бормотал Гуров, убыстряя шаг, – ты, приятель, Россию не видел, познакомишься – в холодном поту проснешься… Домой тебя надо отправить, в Европу…

– Не надо, господин полковник…

Орлов встретил оперативников улыбкой:

– Ну, в принципе, господин полковник, твои просьбы будут удовлетворены, дорога в крематорий…

– Господин генерал, – перебил Гуров, – ваш специфический юмор, простите. Вы обговорили вопрос, как легендируется для окружения, что мы заняли данный дом и арендовали машину? Ведь нас будут проверять и начнут именно с дома и машины. Как? Почему? От кого?

Орлов явно смешался, взглянул на Дитера.

– Ты угощайся, парень, – и налил ему коньяку, – не стесняйся, наш разговор ты все равно не поймешь. – Повернулся к Гурову: – Ты, Лева, как обычно, берешь за яблочко. Василий, – генерал погладил телефонный аппарат, – мне обещал вопрос проработать. Ты понимаешь, Лева, тамошний генерал мой давнишний приятель, человек честнейший, но ума не палата, я опасаюсь. Может, ты по своим каналам легендируешься, через Юдина или Бунича?

– Чего? – Гуров от возмущения даже привстал на носки. – Кто меня в этом кабинете распекал за связь с коррумпированными финансистами? Кто мне про честь мундира…

– Начальник главка генерал Орлов, – перебил Орлов и посмотрел невозмутимо. – И правильно распекал. А сейчас с тобой разговаривает оперативник и друг, который хочет быть уверен, что на первых шагах тебя там не завалят. Кто лучше – Юдин или Бунич?

– Бунич, – ответил Гуров. – Юдин из этих структур ушел, чистенький как стеклышко.

– Значит, звони Буничу, это его регион, пусть он по своим каналам тебя легендирует.

– А зачем ему? Он мне ничего не должен.

– Не ври, грешно. Чтобы человек с тобой схватился и без долгов ушел? А кто его охранников-близнят от тюрьмы спас, когда они наркотики хотели схватить?

– Так я не их спасал, а Рогового прихватывал, – улыбнулся Гуров.

– Это знаешь ты! Да что я тебе объясняю? Не морочь мне голову, ты еще тогда все просчитал и запасец на черный день припрятал. Не будь скупердяем, заначку доставай и действуй. Только хозяину этого кабинета, – Орлов постучал пальцем по столу, – ни гугу, это твои оперативные дела. С вами, господин полковник, мы разобрались.

Орлов вместе с креслом повернулся к Дитеру и начал его разглядывать, будто впервые увидел. Немец понял: решается его судьба, неверное слово, плохая реакция – и он полетит в Мюнхен. А это позор. Почему-то вспомнились рассказы Айзека Азимова, Брэдбери, встречи людей с инопланетянами, попытки найти общий язык. Дитер не опускал взгляда, смотрел на русского генерала и уже не видел мятого костюма, криво повязанного галстука, только глаза, внимательные, строгие, одновременно доброжелательные, массивный шишковатый лоб, за которым скрывались мысли-тайны. Не опускай взгляда и молчи до последнего, молчи, пока не будешь знать точный, однозначный ответ.

– Ну, как коньяк, инспектор, нравится?

– Ничего, спасибо.

– А чего же ты рюмку второй час мучаешь?

– Я немец, привычка.

– Ты в джунглях охотился?

– Нет.

– Я тоже не охотился и с лучшим проводником в джунгли бы не пошел, там свои законы. А ты?

– На охоту не пошел бы.

– А за чем бы пошел?

– Спасать друга. – Дитер замялся, тяжело сглотнул, он чувствовал, что идет по самому краю, но еще не провалился. – Спасать свою честь.

В глазах генерала заплясала смешинка; Дитер испугался, что сказал лишнее, но знал, что исправить ничего нельзя, молчал.

– Инспектор! – Голос Орлова стал генеральским. – Поставьте рюмку на стол!

Дитер выполнил приказ.

– Теперь медленно-медленно возьмите.

Дитер медленно протянул руку, взял рюмку, допил коньяк. Генерал был совершенно непредсказуем, повернулся к полковнику и сказал:

– Рост сто восемьдесят пять, вес девяносто, глаза, стрижка – типичный полицейский. – Казалось, он забыл о Дитере, говорил только с Гуровым. – Ты понимаешь, Лева, тебе там не с паханами темными дело иметь, не с ворами в законе, а с авторитетами, с людьми, служившими у нас и у соседей, которые покатались по Европам, поглядели, нанюхались. От него полицейским за версту несет.

– Неужели ты полагаешь, Петр, что я это не учел и не включил в легенду? – удивленно спросил Гуров. – Конечно, Дитер – полицейский и служит в охране, только он служит двум богам.

– Неплохо. – Генеральский тон пропал. Орлов вновь начал тереть нос, пытался поставить его на место; только оперативники расслабились, как генерал спросил: – Откуда он так хорошо говорит по-русски? Полицейский, русский в совершенстве, таким человеком рисковать не будут. Только не надо мне рассказывать про деда, семейный террор и русскую литературу. Я говорю, для одного человека это многовато. Вы мне ответьте, господин полковник, если бы у вас был такой парень, вы бы позволили ему лететь в Мюнхен налаживать связь с местными заправилами преступного мира?

Полковник молча пожал плечами, Дитер понял, что провалился. Его сбивали не только парадоксальные вопросы генерала, но и манера общения русских между собой. То они обращаются друг к другу вполне официально, то говорят между собой, как мальчики на вечеринке. Дитер не мог понять: смена обращения что-то значит и что именно?

Первым оправился от удара и нашел простейший контрход полковник, взял со стола нетронутую рюмку генерала и сказал:

– Вы, господин генерал, не пьете, сливать в бутылку в присутствии иностранца неудобно, выливать грешно. – Выпил залпом, промокнул губы платком и закурил. – Вас, Петр Николаевич, просто дезинформировали, к сожалению, этот немец по-русски, как я по-немецки.

Дитер принял мяч с лета и сердито ответил:

– Ты есть врать! Я русский понимай! Говорить мало, понимай много!

– Ладно. – Орлов тяжело поднялся, махнул рукой. – Готовьтесь, через двое суток доложите разработку, будем решать.

Дитер сел в «Жигули», дисциплинированно пристегнулся, посмотрел на жесткий профиль полковника, который невозмутимо газовал, пытаясь завести машину, и в десятый, сотый, возможно, тысячный раз подумал, что читал Чехова, Гоголя, современных русских писателей, а людей этих не понимает. На такой машине в Германии может ездить только конченый человек. Наконец мотор заработал, «жигуленок», кашляя, скрипя и переваливаясь, выкатился со стоянки на улицу, полковник включил указатель правого поворота, и тут же какая-то машина бросилась из центрального потока прямо наперерез, пронеслась в сантиметрах от них, залила грязью ветровое стекло и унеслась, будто ничего не случилось. И полковник никак на происшедшее не реагировал, пустил «дворники» и выкатился на центральную магистраль. «Чуть-чуть, и нас бы разбили к чертовой матери, – подумал Дитер, покосился на спокойное лицо полковника. – Может, за нами уже началась охота?»

– Не бери в голову, это нормальный московский таксист, – сказал Гуров и закурил.

Дитер уже привык, что полковник постоянно отгадывает его мысли и чувства, и спросил:

– Но вы же полковник полиции, почему вы не догоните его и не накажете?

– Не хочу выглядеть идиотом, – ответил Гуров и закурил.

– А генерал очень умный, – задумчиво произнес Дитер.

Полковник лишь кивнул, приспустил стекло и выбросил окурок на улицу. Дитер вздохнул и осуждающе покачал головой. В Германии выбросить окурок в окно может позволить себе какой-нибудь турок, и то лишь в своих кварталах.

– Генерал сказал, что будем решать. Господин полковник, как вы думаете, он не отправит меня в Мюнхен?

– Он тебя уже оставил, и ты полетишь со мной, если не передумаешь.

– Господин полковник…

– Он тебе прямо сказал, что ты не знаешь законов охоты. И то, что ты упрямо лезешь в дело, доказывает твою молодость и глупость, больше ничего.

Дитер обиделся; полковник взглянул на него, хмыкнул, покачал головой:

– Да, хлебну я с тобой горячего.

– Я этого выражения не понимаю.

– Но ты со мной тоже хлебнешь, тогда и поймешь. У нас двое суток, это много и ничего. Домашние заготовки в нашем деле сплошная глупость, твоя легенда предельно проста. Главное нам притереться друг к другу, что крайне сложно. Начнем с того, что ты усвоишь – обижаться на меня совершенно бессмысленно и опасно для дела, обида отвлекает. Ты больше никогда не назовешь меня «господин полковник». С этого момента, уяснил?

– Уяснил.

– А как ты будешь обращаться ко мне? Только не придумывай. Как тебе естественнее и проще обращаться к человеку, который старше тебя по возрасту и положению в организации.

– Шеф? – неуверенно произнес Дитер.

– Кино.

– Господин Гуров?

– Нельзя. Понимаешь, парень, я документов менять не буду, но моя фамилия достаточно известна, и повторять ее не следует.

– Врач? – сказал Дитер и щелкнул пальцами. – У вас есть другое слово.

– Доктор?

– Верно! Доктор.

– Доктор? Неплохо, – согласился Гуров. – Уважительно и безлично. – Он остановил машину около своего дома. – Вылезай, парень, пойдем домой, пошарим в холодильнике, полагаю, что найдем там немного.

– У меня есть марки, мы можем пойти в ресторан.

– Можем, но не пойдем, – ответил Гуров, запер машину и вошел в подъезд.

– Доктор! – крикнул Дитер, закончив гимнастику и направляясь в душ. – Я голодный как черт!

– Во-первых, в моей квартире ты можешь не кричать, здесь и шепот слышен, – ответил из кухни Гуров. – А к голоду ты скоро привыкнешь, трудно лишь первые десять-пятнадцать лет.

Сыщик спал плохо, поднялся рано, заставил себя сделать короткую пробежку, позанимался с резиной, которую использовал вместо эспандера; сейчас жарил ломтики черного хлеба, разбил на сковородку последние три яйца, сварил кофе и все время думал об одном и том же. Кого взять с собой – опытного оперативника или немца? О том, что нельзя рисковать жизнью иностранца, Гурову и мысль не приходила. Рисковать жизнью человека в мирное время нельзя, но если очень нужно, то приходится. Какое значение имеет национальность, вероисповедание или партийность? Любой человек рожден для жизни, и он, полковник Гуров, не имеет права подставлять человека под нож. На самом деле вопрос, в какую сторону лететь инспектору Вольфу, решать полковнику Гурову, а не генералу Орлову, и это справедливо: кто идет в связке, тот и решает.