– Не могу сказать, – машинально работая вилкой, ответил Гуров. – Тут точно не знаешь, когда и, главное, чем все закончится.

– Все так плохо? – Аленка театрально всплеснула руками. – Я думала, что у вас дело по-другому происходит. Сыщик берет след и идет по нему, пока не вцепится злодею в горло. А потом торжество правосудия.

– Торжество правосудия, Алена, это шоу, всего лишь нравоучительный спектакль, – рассеянно ответил Гуров. – Гораздо важнее поймать преступника за руку, получить неопровержимые доказательства его вины.

– Кстати, о спектакле, – оживилась Мария. – Мы ведь с Аленой вчера видели тебя в кафе «Восток – Запад».

– Я пыталась уверить Машку, что ты любовницу ждешь. – Аленка хихикнула. – А ты общался с мужиком…

– Подожди! – довольно резко осадила подругу Мария. – Знаешь, почему я вспомнила об этой встрече? Для тебя ведь она была очень важна, не так ли? Ведь данный человек в твоем розыске является ключевой фигурой, да?

Гуров перестал есть, медленно поднял голову и посмотрел жене в глаза. Обычно Мария в его дела не лезла. Должно было произойти нечто очень важное, чтобы она изменила своим принципам.

– Да, – спокойно ответил он. – Этот человек – единственный свидетель преступления, если не считать самого обвиняемого.

– Поздравляю! – без улыбки сказала Мария. – Он тебя обманывал, о чем бы вы там ни разговаривали.

– Откуда такая уверенность? Ты его знаешь? Алена с ним знакома? Или вы слышали наш разговор.

– Нет, тут все немного сложнее. – Мария отложила вилку, и промокнула губы салфеткой. – Видишь ли, этот человек хотел казаться тебе убедительным, желал, чтобы ты ему верил, и очень качественно играл свою роль. Я это поняла лишь потому, что актриса. Этот человек тоже наверняка имеет профессиональное актерское образование.

Гуров тоже отложил столовые приборы и откинулся на спинку стула, с интересом глядя на жену. Все-таки судьба послала ему в спутницы жизни изумительную женщину. Столько лет вместе, а Маша не переставала его удивлять.

– Ты уверена? – на всякий случай спросил Гуров.

– Конечно, я ведь профессиональная актриса. Видишь ли, игра в кино и в театре – это две очень большие разницы. В кино всегда можно взять крупным планом лицо героя, глаза, скажем, руки, если хотим показать волнение. В кино актеру необязательно говорить громко и четко. К услугам создателей фильма масса специальных средств, включая и последующую озвучку снятых кадров. С помощью этих методов можно добиться любого эффекта. Но театр!

Мария сделала классическую «мхатовскую» паузу, и Гурову показалось, что сейчас ей очень не хватало в руках веера, а в комнате – рояля. Самое время вписать в текст пьесы музыкальную тему. Желательно с романсом.

– Но театр совсем иной, – продолжала Мария. Это условности во всем, включая и саму сцену, и декорации, и актерскую игру. Это иной мир, выдуманный, совсем не похожий на реальный, но в то же время представляющий собой обнаженные чувства человека, его естество, извлеченное наружу мастерством драматурга.

– Я понял, Маша, – мягко вставил Гуров.

– Так вот, приемы театральной игры весьма специфичны. Это сценическая речь, владение технологиями передачи настроения, глубины чувств. Если ты не слышал, то скажу, что кроме системы Станиславского существует еще одна интересная метода, разработанная Михаилом Чеховым.

– Сын? – тут же спросил Гуров. – Или внук?

– Вообще-то племянник, если ты имеешь в виду Антона Павловича Чехова. Не отвлекайся, пожалуйста. Так вот, Станиславский утверждал, что актер, логически разобрав характер персонажа до мельчайших деталей, сознает его страхи, тревоги, стремления, надежды и цели. Актер находит в себе сходные чувства, пробуждает их, усиливает и стремится прожить на сцене.

– Не верю! – с чувством произнес Гуров известную фразу, приписываемую именно Станиславскому.

Мария пропустила ее мимо ушей и продолжила:

– А вот Михаил Александрович Чехов создал так называемую щадящую систему для актеров. Это несколько иная сценическая методика. Если по системе Станиславского актер проживает свою жизнь вместо персонажа, то Михаил Чехов предлагал проживать жизнь чужую. Актер у него превращается в другого человека – в данный персонаж. Почему я тебе это так подробно рассказываю? Потому что хочу, чтобы ты понял суть игры. Желая показать то или иное состояние души человека, театральный актер использует не только голос, но и руки, положение тела. Эта поза усиливает восприятие образа, сущность данного момента. Важны жестикуляция, движения тела, позы. Все это и демонстрировал перед тобой этот человек в кафе. Он, конечно, не вскакивал со стула и не бегал по помещению, но жестикуляция, мимика, все, что можно было показать сидя, этот субъект прекрасно сыграл.

– Ты уверена? – вздохнув, спросил Гуров. – Для меня крайне важно твое мнение. Мне ведь придется опираться на него при всех своих действиях.

– Если бы не была уверена, то не говорила бы. Выясни, и ты убедишься, что у него актерское образование. Сочетание эмоций в голосе, мимики, движения рук, поз. И, главное, ни одной ошибки.

– Хорошо. Я это обязательно сделаю. Но если ты права, тогда этот человек преступник.

– Это уже твоя забота, сыщик. – Мария засмеялась.

Тут ожил мобильный телефон полковника. Гуров дотянулся до аппарата, лежавшего на краю стола, и посмотрел на номер. Звонил Седов.

– Слушаю, Алексей.

– Лев Иванович, надо встретиться. По телефону не хочу рассказывать.

– Хорошо, приезжай.

Седов, оказывается, звонил уже из машины, сидя в ней около дома Алены. Кажется, капитан быстро набирался опыта, а заодно изучал Гурова. Сейчас он был уверен в том, что полковник не станет ждать доклада до завтра. А еще Гуров не любил мешать служебное и личное, терпеть не мог, чтобы деловые разговоры велись дома.

Он спустился к машине и уселся рядом с Седовым.

– Скажу сразу, чтобы вы поняли ситуацию с этим Корнейчуком, – возбужденно проговорил Седов. – Мужиков в этом гаражном кооперативе, которые лично знали Корнейчука, не удивило, что его убили. Грубо говоря, сколько веревочке ни виться, а конец все равно будет.

– Мысль, Леша, сама по себе не оригинальная, – строго ответил Гуров. – Я хочу тебе сразу напомнить, что, говоря даже о людях никчемных, совершенно гадких, ты не должен опускаться до их уровня. Они тоже были детьми и не всегда виноваты в том, что стали такими вот, какими мы их видим. Не опускайся до цинизма, Леша. Надо уметь презирать в людях преступное и грязное, уважать то, чем они могли бы стать. Кто знает, мимо скольких детей мы проходим с тобой сегодня и не замечаем их. Они из-за нашей невнимательности скатываются в это грязное преступное сообщество.

– Странный вы человек, Лев Иванович! – Седов покачал головой. – Сколько дней уже с вами общаюсь, а все не перестаю удивляться. Вот уж не думал, что вы настолько эмоциональны, что соболезнуете непрожитой жизни других людей.

– Не так, – возразил Гуров. – Я соболезную тому, что жизнь у них не удалась. Ладно, хватит! Давай-ка по существу.

– Так вот, по мнению тех людей, которые хорошо знали Корнейчука, он был самым настоящим прохиндеем, всегда что-то продавал, на чем-то зарабатывал. С тех пор как оставил службу в армии, где был, естественно, прапорщиком, этот бизнесмен промышлял в основном цветными металлами. У него не гараж, а целый склад. Он набивал его до предела, потом приезжала машина и все забирала.

– А в тот день, когда его нашли мертвым?..

– Он собрался поздно вечером отправиться куда-то по этим делам. Прямо не говорил, но намекал. Куда, никто точно не знает. Это ведь в их кругах коммерческая тайна.

– Странно, что Корнейчука убили не там, где он воровал цветные металлы.

– Но и не возле гаражей. Все знают, что мотоцикл с телом подогнали туда и оставили. Мужики это поняли, когда там еще работала оперативно-следственная группа. Да и выстрела никто не слышал. Хотя ствол мог быть с глушителем.

– Думаешь, дележка добычи? – с сомнением спросил Гуров. – Что-то я раньше не слышал о таких разборках из-за цветных металлов. Ладно, если объемы грандиозные, делят целый регион, а тут-то!.. Ладно, Леша, я попробую поднять материалы следствия по делу убийства Корнейчука. Значит, мужики в гаражах не имеют никакого представления о том, где и за что могли убить Корнейчука?

– Ни малейшего!

– Ладно, отдыхай. Завтра утром встречаемся у Рогозина в кабинете.

В кабинете Рогозина кроме самого подполковника, Седова и Гурова был еще один человек, тот самый оперативник, который работал по делу Корнейчука. Гуров еще вечером попросил разыскать его и пригласить. Он полагал, что материалы уголовного дела Рогозин так быстро достать не успеет, если вообще их получит без предварительной и обоснованной заявки.

Оперативник, парень лет двадцати пяти, исподлобья смотрел на Гурова с Рогозиным и все время пытался огрызаться. Создавалось ощущение, что он только и ждет повода, чтобы крикнуть: «Не нравится? Могу хоть сейчас рапорт написать! Нужна мне эта ваша работа!»

– Вспомните, пожалуйста, все обстоятельства осмотра тела. Какие основания были полагать, что Корнейчук убит в другом месте, а к гаражам доставлен потом? – вежливо, но жестко спросил Гуров.

– Я же говорю, у него потек крови из раны по одежде шел от сердца к левому боку. Рубашка и куртка там насквозь пропитались кровью. А в мотоциклетной коляске, где он сидел, крови совсем не было. Вот мы и сделали тогда вывод, что его мертвого в коляску положили, да и то не сразу.

– Каков был характер ранения?

– Пулевое, это точно. Судмедэксперт определил сразу. Выстрел был сделан с близкого расстояния, ствол почти прижимался к груди. Там ткань обгорела, имелись видимые следы частичек пороха.

– О времени совершения преступления выводы на месте смогли сделать?

– Не более двух часов. Мы тогда еще по карте лазили, прикидывали. Получилось примерно час на то, что труп где-то лежал, и столько же на его доставку в Лыково, к гаражному кооперативу.

Гуров подошел к оперативнику и спросил, заглядывая в глаза:

– А почему, собственно, час лежал и столько же везли? Разве это время не могло быть иным? Полтора часа лежал и полчаса везли? Час сорок пять и пятнадцать минут?

– Могло, конечно. Просто мы исходили из максимального расстояния от точки совершения преступления. Были мысли и такого рода, что его застрелили за углом и перекатили на мотоцикле к гаражам. Дело в том, что никто ведь и звука мотоциклетного двигателя не слышал, не только выстрела.

– Подворный обход делали? – спросил Рогозин.

– Я уже не участвовал, на место выезжал как дежурный. Утром отчитался шефу и передал дело другому. Слышал на планерке, что отправляли оперативный состав и участковых по квартирам и гаражам.

Оперативника отпустили. Гуров подошел к Рогозину, и они выразительно посмотрели друг на друга.

«Видимо, они о чем-то одновременно догадались. Интересно!» – подумал Седов.

Капитан почувствовал вкус к оперативной работе, но серьезных навыков еще не имел. Мышление настоящего сыщика у него не сформировалось. Тут нужны годы и годы! Седов еле сдержался, чтобы не поторопить старших товарищей.

– Вы поняли? – первым спросил Гуров Рогозина.

– Да? – почти обрадованно ответил подполковник. – Практически одно и то же. Но сравнить досконально не можем, потому что запрос нужен. Тогда все сразу догадаются. Спугнем!

– То-то и оно, – со злостью сказал Гуров.

– А меня посвятите? – тихонько подал голос Седов.

– Характер ранения в обоих случаях одинаков, – резко обернувшись, бросил Гуров. – Понимаешь, и там, и там стреляли одинаково: почти уперев ствол пистолета в грудь. Нам теперь результаты вскрытия нужны, сравнительные заключения баллистиков и трассологов.

– Так!.. – догадался Седов, – Бурмистрова убили прямо возле ангаров. Тело Корнейчука обнаружили в Лыково, в пяти километрах от того места в поле, где стоят эти постройки. Может, он туда и ездил за цветным металлом?

– Тихо! – Гуров прижал палец к губам. – Не спугни!

– Видите ли, Алексей, – решил объяснить Рогозин. – За уши притянуть можно многое, но не стоит этого делать. Если вы хотите сказать, что Бурмистров и Корнейчук погибли при схожих обстоятельствах, в одном и том же зловещем месте, то вспомните о социальном статусе обоих. Небо и земля! Все ваши гипотезы рассыплются как песочные замки. Это как предположить, что миллиардера и бомжа убил один и тот же киллер. С одной и той же целью. Где миллиардер, а где бомж?!

– Если только этот киллер не застрелил бомжа потому, что тот был свидетелем преступления и видел убийцу в лицо, – возразил Седов.

– Я же говорю, что он талантливый парень. – Гуров рассмеялся. – А? Каков?

– Так я и говорю, что нужно с этими ангарами разобраться. – Седов расправил плечи. – Может, там, к примеру, перевалочная база наркотрафика?

– Ну-ну! – строго сказал Гуров. – Ты палку-то не перегибай. И еще учти, что в нашем случае нельзя афишировать интерес к этому делу. Для обыска в ангарах нам нужно запастись очень серьезными документами. А оснований пока никаких, если быть честным перед самим собой. Поэтому работать нужно осторожно, подходить к вопросу с разных сторон. А сколько у нас их в этом деле?

– Во-первых, это поле с ангарами, которое когда-то незаконно отвели под частный аэродром, хотя территория была природоохранная, – начал Седов. – Кому-то это было выгодно. Во-вторых, экологи никак эти места назад не вернут. Значит, кто-то до сих пор этого не допускает. В-третьих, этими землями заинтересовались строители, но и у них оттяпать территорию под коттеджную застройку никак не получается. Вот я и говорю, что никто эти ангары не может с места сдвинуть, потому что за ними стоят люди с большим весом.

– Необязательно люди с большим весом, – возразил Гуров. – Тут вполне могут быть замешаны просто очень солидные деньги. Не замыкайся ты на этих ангарах, на хорошо видимом! Причина никогда не лежит на поверхности. Хотя отрабатывать фирму, владеющую ангарами, мы все равно обязаны. Это я возьму на себя. Но ответы, которые я получу, никак не прольют света на причину убийства Бурмистрова. Еще сложнее привязать к этому гибель Корнейчука. Мы можем предположить, что убиты они одним и тем же человеком. Почерк тот самый. Но вот зацепок у нас пока нет. Ни одной. – Гуров замолчал, увидев, что Рогозину кто-то позвонил.

Подполковник выслушал чей-то доклад, потом коротко приказал что-то принести ему в кабинет.

Он с торжеством посмотрел на присутствующих и заявил:

– Я бы не стал убежденно говорить, Лев Иванович, что зацепок нет ни одной.

– Разрешите? – В дверях вырос молодой человек с короткой стрижкой и мощным подбородком. – Товарищ подполковник…

– Давай-давай, – перебил визитера Рогозин.

Молодой человек окинул присутствующих внимательным профессиональным взглядом, прошел через весь кабинет и протянул Рогозину тонкую пластиковую папку. Повинуясь молчаливому знаку, он повернулся и вышел.

Рогозин раскрыл папку и стал читать тоном лектора общества «Знание», некогда весьма популярного:

– Коновалов Егор Владимирович, шестьдесят восьмого года рождения, уроженец города Саратова. Окончил лицей номер три, поступил на театральный факультет Саратовской консерватории. – Рогозин мельком бросил взгляд в сторону Гурова и снова продолжил читать: – В восемьдесят девятом году, на четвертом курсе, бросил учебу и уехал в Самару, где поступил на юридический факультет университета. Окончил его в девяносто четвертом гору. Работал в коммерческих структурах, перечень прилагается. Ага, в две тысячи четвертом году перешел на работу в администрацию Бобровского муниципального района на должность юриста. С две тысячи шестого – начальник юридического отдела.

– Молодец! – похвалил Гуров и осведомился. – По каким каналам вы раздобыли это досье?

– Просто отправил одного надежного оперативника в кадры администрации. Мы придумали кое-какой повод, чтобы не составлять официального запроса, а в личных делах порыться. Вот он и сделал несколько фотографий с автобиографии Коновалова. Собственноручное, надо заметить, описание жизни.

– Значит, у него за плечами четыре курса театрального факультета, – задумчиво сказал Гуров. – Любопытно.

– Тогда времена такие были, – не понимая причин радости старших товарищей, сказал Седов. – Перестройка, капитализм, кризис. Кто-то вовремя подсказал парню, что актеры еще не скоро понадобятся стране, и зарплаты у них вряд ли завтра станут приличными, а вот юристы!..

– Зарплата у актеров и сейчас не ахти какая, – заметил Гуров. – Чтобы заработать, там тоже нужно крутиться как следует. Тут дело в другом. Жена видела мою встречу с этим Коноваловым. Она заявила, что он играл передо мной. По ее мнению, у него актерское образование, и верить в его искренность было нельзя.

– Вот оно что! – наконец-то понял Седов. – А я все думаю, что это вы так про него! Значит, главному свидетелю преступления нельзя верить? Это в корне меняет ситуацию. Получается, что на самом деле все могло произойти совсем по-другому, да? Я имею в виду убийство Бурмистрова.

– Не факт, – возразил Гуров. – Ясно, что он не был со мной неискренним. Да, что есть основания ему не во всем верить. Для остального нужны веские улики. Запомни это, Леша. В нашей работе именно они все решают.