Отец невесты быстро и вприпрыжку вбегал вслед за шафером по лестнице, направляясь к квартире жениха, кряхтел и бормотал:
– И ништо тебе, подлецу: не роднись с благородным, не лезь, куда не следует!
У самых дверей квартиры шафер обернулся и сказал:
– Позвольте, Петр Михайлыч, тут вовсе не в благородстве дело, ежели он от вас четыре тысячи требует. Он обещанные требует.
– Шиш с маслом – вот ему обещанные! Кто ему даст и одиннадцать-то тысяч чистоганом, ежели у него у самого всей требухи-то на стертый пятиалтынный! – воскликнул Петр Михайлович. – Это только моя была дурость.
– Об этом раньше было нужно думать, Петр Михайлыч.
– Верно. Но вот был дурак и не подумал. А он…
– Понятное дело, женится на деньгах, – подхватил шафер. – Теперь уж говорим глаз на глаз… Как вы сами-то этого не понимаете!..
Они вошли в квартиру жениха. Мебель в квартире была с иголочки и даже еще свежим лаком пахла. «Все мое, каждый стул мой», – злобно мелькнуло в голове Петра Михайловича. Он вбежал в кабинет. Жених, Порфирий Васильевич Курнышкин, молодой прилизанный худенький человек с усиками, в одних брюках и крахмальной сорочке, по бокам которой виднелись вышитые гарусом подтяжки – подарок невесты, шагал по кабинету.
– Как вам не стыдно, Порфирий Васильич, такой скандал делать! – начал отец невесты. – Поезжане собрались в мой дом, ждем присыла за невестой кареты, а вы…
– Как вам не стыдно, Петр Михайлыч, не держать своего слова, – перебил его жених, делая ударение на – слове «вам». – Обещали за невестой пятнадцать тысяч, а выдали только одиннадцать.
– Одиннадцать и на четыре тряпок и мебели – вот вам и пятнадцать.
– Сделайте одолжение… Не на того напали! Не оплетете. У нас о пятнадцати чистоганом разговор был.
– Позвольте… С какой же стати вы вчера одиннадцать взяли и ничего не сказали?
– Да потому не сказал, что думал, что вы мне четыре сегодня привезете. Просто из деликатности. Вспомните, как вы мне их давали. Сначала пять, через день три, вчера опять три и на все сохранные расписки на имя дочери вашей требовали – ну, я и думал, что вы принесете сегодня последние четыре и последнюю сохранную расписку потребуете, а вы до самого венчания дотянули, и все вас нет. Не на того, батенька, напали! Деньги на бочку – или я и мундира надевать не стану.
– Как это хорошо с вашей стороны, такой скандал делать! А еще благородством чванитесь! – проговорил Петр Михайлович.
– Вы делаете скандал, а не я. Знаю я вас, купцов! Поддеть думали, но не удастся.
– Никого мы не поддеваем. Купеческие фирмы только доверием и держатся.
– Знаю я ваше доверие! В прошлом году еще мой товарищ на купеческой дочке женился – и такое ему доверие прописали, что в лучшем виде. Насулили горы, а дали шиш. А еще у благочестивой вдовы дочку взял. Тоже фирму из себя разыгрывала. «Двадцать пять, – говорит, – тысяч за Шурочкой». Тот предложение… Вдова ему перед венцом три тысячи на экипировку… Перед самым венцом делает намек насчет остальных денег. «Ах, деньги ее, – говорит, – у меня в фирме…» То есть невестины-то деньги. «Деньги ее, – говорит, – у меня в фирме, они ваши, и вы будете на них ежегодно получать – из фирмы хорошие проценты». Тот сдуру-то поверил, повенчался да вот и посейчас получает проценты в виде разговоров: «Знать не знаю, ведать не ведаю. Никогда я этого не говорила». Да еще что! «Это, – говорит, – вам во сне приснилось». Ну, а я уж не желаю таких разговоров.
– Я в фирме денег не оставляю. Я просто не обещал вам этих четырех тысяч, которые вы требуете, – отвечал отец невесты.
– И сирая вдовица говорила, что не обещала.
– Вам, Порфирий Васильич, просто от меня хочется четыре тысячи лишних выжать.
– Нет, вам, Петр Михайлыч, хочется от меня четыре тысячи ужилить.
– Да берите, берите. Сама себя раба бьет, что плохо жнет. Связался с таким, так уж на себя и пеняй.
– Не хотите ли разойтись? Но смотрите, ведь я протори и убытки взыщу.
– Какие? Что я обмундировал вас с ног до головы, квартиру вам нанял, мебель поставил в нее с иголочки, все хозяйство завел?
– Хозяйство! Куба медного недодали, котла рыбного не представили.
– Извольте-с… Денег у меня теперь нет, но я выдам вексель…
– Давайте хоть вексель… Только вексель «по предъявлению».
– Получите. Нельзя ли будет в табачную лавочку за вексельной бумагой послать?
– Вексельная бумага у меня уж припасена. Садитесь и пишите. Давно бы так… А то вдруг дочь свою родную на четыре тысячи обижать! Вот вам бумага. Садитесь и пишите!
– Перо и чернил позвольте. Только смотрите, вексель я буду писать на имя моей дочери, а вы мне дадите сохранную расписку, что приняли вексель на хранение.
– И это так с зятем-то поступать! Ах вы, фирма! – воскликнул жених.
– А с тестем вы хорошо поступаете? Ах, благородство тоже!
– Опытом проучен. На товарище опыт вижу. Пишите.
– Пишу. Но и вы пишите.
– И я буду писать.
Оба сели и начали строчить: один – вексель, другой – сохранную расписку.
Жених писал и говорил:
– А рыбный котел и медный куб?
– Деньгами дам. Сами можете купить, – отвечал отец невесты.
– Также уж и разницу между стоимостью фаянсового и фарфорового сервиза потрудитесь присоединить.
– Хорошо, хорошо.
– Вот это тоже разве благородно: обещали фарфоровый столовый сервиз, так и в приданную роспись включили, а дали фаянсовый. Ах вы, фирма!
– Да ведь уж получаете, все получаете, даже и то получили, что от нас не обещано.
– Что такое?
– Второй меховой салоп. Его нет в росписи.
– Не мне в салопе ходить, а вашей дочери.
– Халат вам шелковый невеста подарила, а его тоже нет в росписи.
– Это подарок. За подарок я ей сам больше пуда конфет в разное время перетаскал.
– Готов вексель.
– И у меня готова расписка. Вот-с.
– И от меня вот. А вот деньги на куб и рыбный котел.
– А на сервиз?
– Вторым салопом меняюсь.
– Ну, тестюшка!
– Да уж и зятюшка хорош! Мир?
Отец невесты протянул жениху руку. Тот пожал ее и отвечал:
– Свой своему поневоле друг. Вася! Поезжай за невестой. Я начну одеваться! – крикнул он своему шаферу.
Отец невесты выходил из кабинета и тяжело вздыхал.
В маленькой квартире новобрачных теснота и давка от гостей. Новобрачные только что приехали от венца. Их благословляют, принимая с хлебом-солью и иконой посаженый отец и посаженая мать новобрачного – сухой длинный старик, очень смахивающий на официанта, с гладко бритой физиономией, обрамленной узенькими бакенбардами, как колбасками, и полная седая женщина в старомодном помятом шелковом платке. Гости, по большей части, со стороны невесты – купцы в сюртуках и с потными лицами и держатся от гостей жениха, чиновников. Купеческие жены в пышных новых платьях и бриллиантах совсем затмили чиновнических жен, явившихся в отрепанных платьях. В группе гостей со стороны жениха виднеется и генерал в ленте. Отец невесты Петр Михайлович стоит в стороне и шепчет про новобрачного своей жене Анне Тимофеевне, добродушного вида полной женщине без бровей:
– Вот ты и смотри на него… Из молодых, да ранний… На четыре тысячи меня, опытного человека, поддел. Стоит на своем: «Не еду венчаться, пока четыре тысячи не дадите», да и шабаш. Ведь скандал-то какой! Вексель ему выдал.
– Да ведь, должно быть, ты ему обещал, – отвечает жена. – Сулишь, а потом на попятный. С тобой это бывает.
– В том-то и дело, что не обещал, а он меня поймал, припер к стене. Мерзавец, совсем мерзавец. Да уж и после выдачи векселя-то ему, стою я в церкви при венчании и думаю: «А ну-ка, как еще что-нибудь потребует!» Но уж после того, как надели венцы и повели вокруг аналоя, я успокоился. Ну, думаю, теперь уж шабаш, что хочешь требуй – ничего не дам.
Официант вынес на подносе бокалы шампанского. Начались поздравления с законным браком. Отец и мать невесты подошли поздравить. Мать обняла дочь и долго чмокала ее в губы. Новобрачный наклонился к уху Петра Михайловича и шепнул:
– Видите, я не надуваю… Сказал, что на свадьбе будет генерал в ленте, – генерал и имеется, а вы хотели мне четыре тысячи недодать.
– Да уж довольно, довольно… – отвечал, морщась, Петр Михайлович.
Гости со стороны новобрачного как-то не соединялись с гостями со стороны новобрачной. Чиновники старались даже не подавать руки купцам и только раскланивались. Купеческие жены косились на жен чиновников и шептали:
– Трепаные…
– Трепаные, а смотри, какой павлин в голове держат!
Чиновницы про купеческих жен с ядовитой усмешкой говорили:
– Тетехи крашеные. Понавесили на себя бриллиантов, а сами ступить не умеют. Смотрите, какая корова в красном бархатном платье стоит!
Кто-то из купцов, стоя в стороне с недопитым бокалом, крикнул: «Горько». Новобрачный скосил в его сторону глаза и сказал:
– Пожалуйста, оставьте… Здесь не ярославская деревня.
Свадьба была без пира. После шампанского официант понес конфеты на подносе. Купцы махали ему руками и говорили:
– Что ты к взрослым людям с конфетами-то лезешь. Ты нам лучше водочки с селедочкой изобрази.
– Да неужто никакой закуски не будет? – спрашивал черный купец рыжеватого.
– Ни боже мой. Петр Михайлыч насилу уговорил жениха и это-то сделать. «Нам, – говорит, – с Катериной Петровной ничего не надо».
– Чудак человек… Гостям надо. За что же-нибудь я на жену истратился, платье новое ей сшил… Карета… перчатки и все эдакое…
– Известно уж, чиновники… Не понимают.
– А деньги-то брать понимают с купцов. Пятнадцать тысяч ведь он с Петра Михайлова слупил.
– Чего-с? Пятнадцать? Нет, поднимайте выше. Девятнадцать, а не пятнадцать. Перед самым венцом еще четыре тысячи потребовал. «А нет – и не поеду, – говорит, – и венчаться».
– Да что ты!
– Верно. Даже и мундира не надевал, пока не вручили. «Не надену, – говорит, – мундира». Бился, бился старик – отдал.
– Ну, мальчик! Купца перехитрил, да какого купца-то! Которому пальца в рот не клади – живо откусит. Спросимте, господа, хоть мадерки, что ли! Что так-то сидеть! Шафер! Где шафер? Господин шафер, пожалуйте-ка сюда! Нам бы вот бутылочку мадерки.
– Извините, мадеры не полагается. Здесь только поздравление. Вот сейчас фрукты понесут, – сказал шафер.
– Нам фрукты – все равно что волку трава. А ты вели-ка нам изобразить мадерки…
Шафер вспыхнул:
– Позвольте… Вы забываетесь! Какое вы имеете право мне «ты» говорить!
– Ого, какой шершавый! Ну, мы у отца невесты попросим.
– Здесь дом Порфирия Васильевича, и Петр Михайлыч мешаться не имеет права.
Новобрачный подошел к отцу невесты и, делая серьезную мину, проговорил:
– Я, Петр Михайлыч, вижу опять неисправность с вашей стороны. В приданой описи у вас сказано шесть ламп, а налицо только пять. Давеча-то мне сосчитать было как-то невдомек.
– Шестая кухонная. Здесь пять, а в кухне шестая.
– Кухонная – простая жестяная лампа. Она не должна считаться.
– А по-моему, считается.
– Нет, уж вы потрудитесь завтра добавить.
– Ничего больше не добавлю! Довольно! – вспылил отец невесты. – Вишь, какой выискался! До венца, наступя на горло, требовал, чего не следует, да и после венца не унимается. Обвенчался, так уж шабаш!
– Как вам угодно, но помните, что вашей дочке со мной жить.
– Еще грозится! Вот какие благородные-то люди бывают.
– Я не грожусь, но нужно же пополнить инвентарь.
– Теперь уж сами на свой счет пополняйте, когда «Исаия ликуй» пропели. Да вот что-с… Вон в том углу мои гости просят мадеры. Велите подать бутылку.
– Зачем-с? Во-первых, это выходит из программы сегодняшнего празднества, а во-вторых, у меня нет мадеры.
О проекте
О подписке