– Его звали Майкл Лоурен. Вместе со своей женой Лизой он жил там, где сейчас живете вы. – Голос Антонио казался медленным и расслабленным. – Хороший был парень: добрый, веселый, искренний и, к моему большому удивлению, с очень сильным характером. Правда, друзьями мы с ним так и не стали. Если с вами, Саймон, мне удалось найти общий язык и темы для разговоров, то с Майклом, к сожалению, не получилось.

Антонио замолчал, уставившись в пустоту. Что с ним произошло? Он просто на мгновение отключился от реальности и в своих воспоминаниях вернулся в прошлое.

– И что с ним случилось? – спросил я, возвращая Антонио обратно.

– Он покончил с собой в ноябре пятьдесят второго года. Прыгнул с обрыва и разбился о скалы. Тело было так сильно изуродовано, что пришлось хоронить его в закрытом гробу. Вопросы касательно самих похорон решали я и ваш коллега Владимир Волков, но Владимиру было гораздо тяжелее. Он зачем-то взвалил на себя ношу по проведению всех медицинских процедур перед захоронением.

– А что в этом такого? Он же врач, – невольно удивился я.

– Майкл был его лучшим другом. – Антонио плеснул себе в кружку еще виски. – Я не пытаюсь оправдать самоубийство, но вы не должны думать, что у него не было причин покончить с собой. Вечером за несколько часов до трагедии я столкнулся с Майклом в коридоре. На нем не было лица. Я поинтересовался, чем он встревожен, и он рассказал мне о смерти отца. Не успел я никак отреагировать, как он уже исчез за своей дверью. Той же ночью, когда Майкл, видимо, вышел пройтись, кто-то ворвался в его квартиру и убил Лизу. Спустя два часа Майкл Лоурен стоял на краю обрыва и смотрел на бушующее море. Его случайно заметила женщина, оказавшаяся в том же самом месте. Она окликнула его, Майкл обернулся, широко расставил руки в стороны и прыгнул вниз.

Я молчал, не зная, что сказать. В словах не было никакой необходимости. Выхватив бутылку из рук Антонио, я сделал несколько глотков прямо из горла.

– Я даже не мог предположить… – начал я.

– Неудивительно, Саймон. Представьте, каково мне было проснуться утром и узнать от полицейских, опрашивавших жильцов дома, что произошло всего в нескольких метрах от меня. – Антонио взял в руки тетрадь, лежавшую рядом с ним. – У меня остался дневник Майкла. Точно уже не помню, как он попал ко мне, но здесь есть запись о том, как он приходил к Жан-Луи, когда старику было плохо.

– А какая последняя запись?

– Сразу после того, как Майкл нашел Лизу мертвой. Я тут подумал, доктор, и решил, что хочу отдать дневник вам. Последние четыре года я постоянно его перечитывал, но этот груз для меня слишком тяжелый, я больше не могу его хранить.

– Почему именно мне?

– Не знаю, – пожал плечами Антонио. – Может быть, он будет вам полезен. Правда, перед этим я хотел бы прочесть вам запись о событиях того утра, когда мы были с Майклом у Жан-Луи.

21 октября 1952 года

Сегодня утром я собирался идти к своему очередному пациенту, как вдруг в дверях появилась стройная женщина, державшая за руку маленькую девочку. Вначале я ее даже не узнал. Это была Франческа – жена Жан-Луи, а маленькая девочка – их дочь. Она попросила меня заглянуть к ним, так как, по ее словам, старику было очень плохо.

В квартире Жан-Луи я повстречал Антонио, несмотря на ранний час допивавшего очередную бутылку вина. Стоит заставить его пройти полный осмотр, а то с таким количеством потребляемого алкоголя с ним может произойти все что угодно.

Жан-Луи, как всегда, сидел в своем кресле и дописывал очередную историю, которую он придумал для новой детской книги.

– Доброе утро, как вы себя чувствуете? – поинтересовался я.

Франческа села на кровать, а Мэри подбежала к отцу и уселась на маленькую табуретку напротив него.

– Доброе, доброе, Майкл. Опять сердце не дает мне покоя. С самого вечера ноет, а утром так вообще начало колоть.

– А ваши лекарства? Вы их принимаете?

Жан-Луи тяжело вздохнул, посмотрел на Мэри и провел рукой по волосам девочки, а после обратился к своей жене: «Франческа, пожалуйста, не могла бы ты сделать нам с доктором чаю?»

Франческа кивнула и удалилась на кухню. Она всегда напоминала мне розу: такая же красивая и опасная из-за своих шипов. Большую часть жизни я боялся таких, как она, но сегодня впервые увидел, что на самом деле ее шипы всего лишь средство защиты, без которого она станет слабой и беспомощной. Мэри хихикнула и убежала за матерью. Удивительно, насколько сильно девочка не была похожа на свою мать.

Антонио, о присутствии которого я успел забыть, прикрыл дверь в комнату и вернулся обратно на диван.

– Майкл, лекарства мне уже не помогают. И болит у меня совсем по другой причине, – сказал мне тогда Жан-Луи.

– Что вы имеете в виду? – спросил я, а сам достал шприц и ампулу с лекарством.

– Дело в том, – старик грустно улыбнулся, – что мы с Франческой разводимся. Мэри останется с ней. Я сам так хочу. Весь прошедший год мы только и делали, что ругались. Пора положить этому конец.

Говорить о том, что все будет хорошо, все обойдется, не имело смысла – старик все знал и без меня. Я осмотрел его, измерил давление и пульс. Потом мне пришлось спорить с Жан-Луи на тему укола, но в итоге мое упрямство взяло верх.

– Со здоровьем все будет хорошо, только вам нужно продолжать пить лекарства, а еще я буду заходить к вам дважды в день и делать уколы, – предупредил его я.

Благодарно кивнув, старик поднялся с кресла и, тихонько шаркая по полу, подошел к письменному столу. На нем всегда лежали сотни исписанных бумаг, хранивших бесчисленное множество сказочных историй. В комнату зашла Франческа с подносом, на котором стояли до блеска начищенный серебряный чайник и три фарфоровые чашечки. Она поставила поднос на тумбочку и обратилась ко мне: «Мы с Мэри пойдем на рынок. Что-нибудь нужно купить?»

– Да, – подтвердил я, написав на листке список лекарств, и протянул ей. – Купите, пожалуйста, вот эти лекарства. Каждое из них необходимо принимать три раза в день. И прошу вас, проследите, чтобы Жан-Луи не забывал об этом.

Франческа взяла листок у меня из рук, но не сказала ни слова – она всегда была немногословна. На пороге комнаты в осеннем пальто и бардовом берете стояла Мэри. Франческа взяла дочь за руку и вместе с ней вышла из квартиры.

Жан-Луи продолжал рыться в бумагах, а Антонио сидел и пил чай маленькими глоточками. Я обвел комнату взглядом, тяжело вздохнул и решил, что пора бежать.

– Жан-Луи, прошу прощения, но нужно спешить. Пациенты ждут.

Старик повернулся ко мне, тщетно пытаясь разгладить несколько измятых листов, что он держал в руках.

– Майкл, не могли бы вы уделить мне еще несколько минут? Я хочу кое-что вам прочесть. Думаю, Антонио тоже будет интересно.

– Конечно, – коротко ответил я и взглянул на Антонио.

Наши взгляды на мгновение встретились, но он поспешил отвернуться.

– Поначалу я думал отправить это стихотворение в какую-нибудь газетенку, но потом решил этого не делать. Я не поэт, да и написано оно достаточно коряво и просто, – старик засмеялся и тут же закашлялся.

Буду честен: стихотворение мне понравилось. Да, кто-то наверняка скажет, что оно плохое и слабое, кто-то начнет тыкать в количество слогов в строчке или ритм, а кто-то будет кричать о глагольных рифмах, но ведь в действительности все это не важно. На мой взгляд, люди капризны. Они пытаются систематизировать поэзию, не созданную для этого. Самое главное здесь – сама мысль и то, что идет она от чистого сердца, а не от разума, стремящегося навести везде свои порядки.

Я попросил Жан-Луи дать мне переписать его стихотворение. И теперь с большим удовольствием могу добавить его в свой дневник.

Почему, если крылья даны нам с небес,

Их тиранам за деньги готовы отдать?

Почему, когда осенью плачет наш лес,

Кровь его мы бросаем на водную гладь?

Мы терзаем себя и терзаем других,

Не пытаясь спасти, лишь жалея себя.

А в сплетении судеб, как время, густых

Мы боимся во благо коснуться огня.

Если смертью возможно спасти целый мир,

Значит, стоит рискнуть, значит, нужно идти.

И под грустную музыку сказочных лир

Все же стоит упасть нам в объятия тьмы.

Ради жизни и света на этой земле

Свою душу и сердце навеки отдать,

Чтобы солнце спешило на смену луне,

Чтоб хотелось о счастье на крыше мечтать.

Прочитав стихотворение, Жан-Луи хотел услышать наше с Антонио мнение. Я честно сказал, что оно мне понравилось. Старик обрадовался, и на его лице засияла улыбка.

– Антонио, а что ты скажешь? – поинтересовался Жан-Луи у моего соседа.

– Мне тоже очень понравилось, но я никогда не мог предположить, что ты возьмешься за поэзию.

– И такое бывает, – констатировал Жан-Луи. – Спасибо, мой друг. И вам большое спасибо, Майкл. Извините, что задержал.

– Это того стоило, – заверил я старика и пожал ему руку.

Когда я спустился на первый этаж и услышал музыку, раздающуюся из квартиры Лилит, то подумал о том, что я не в силах помочь Жан-Луи. Я действительно могу залечить рану, но только на теле. А чтобы вылечить душу, на земле нет ни одного лекарства. Вопрос здесь состоит в том, захочет ли сам человек, чтобы его рана затянулась, и сможет ли он простить себя и других.

С улицы раздались гудки автомобиля. Я выглянул в окно и увидел молодого парня в белом халате, стоявшего возле больничной машины. Они наверняка разбудили соседей, но я сам виноват: не назвал номер квартиры. Открыв окно, я высунулся по пояс и пальцами показал нужный номер. Парень постучал в боковое стекло машины, и из нее вылез его напарник. Из багажника они достали носилки и, больше не обращая на меня никакого внимания, ринулись в дом. Мне было не по себе. Пока Антонио читал запись из дневника Майкла Лоурена, я будто сам оказался там, а теперь резко вернулся назад. Антонио закрыл тетрадь и протянул мне:

– Прошу вас, доктор, оставьте ее у себя.

– Спасибо. Простите, Антонио, пора ехать.

– Конечно, – только и сказал он, скрывшись за дверью кухни вместе с початой бутылкой виски.

Странно. Хоть в дневнике Майкла почти ничего и не говорилось про Антонио, однако я почувствовал, насколько молодым он был тогда и кем стал теперь, а ведь прошло всего несколько лет.

В квартиру влетели двое санитаров. Мы аккуратно уложили тело Жан-Луи на носилки и спустили его вниз. Когда я придерживал входную дверь в подъезд, чтобы они могли спокойно пройти, то услышал грустную мелодию, доносящуюся из квартиры Лилит, о которой писал Майкл.

С тех пор как я приехал в этот город, меня окружает множество событий, что так или иначе связаны непосредственно со мной, но я никак не могу понять почему.