Через сутки я танцевал Меркуцио. Несчастный я человек. Моим Тибальтом был Саша Ветров. А у него очень плохое зрение, большой минус. И в начале боя с Меркуцио у него из глаз сначала вылетела одна линза, а затем другая. Саша махал шпагой куда ни попадя и попал мне по руке, до кости разрубив один из пальцев. Шпага-то металлическая. А в сцене смерти Меркуцио есть момент: я как бы хватаюсь за сердце. Хватаюсь и вижу, вся рука в крови. Смотрю на вторую руку, у меня и вторая рука в крови. Я сам удар почувствовал, но не понял, откуда кровь течет? Правую руку поднимаю, у меня вправо брызгами разлетается кровь, хлещет откуда-то, не просто капает, хлещет. Я поднимаю руку влево, влево кровь летит. По ходу этой сцены Меркуцио к служанкам идет: я подхожу к одной из них, вижу у нее весь белый фартук в моей крови. Опираюсь на шпагу, вижу, что по шпаге течет кровь. А в Директорской ложе в тот вечер сидело все руководство театра, включая В. В. Васильева. Они решили, что я опять что-то придумал, типа раздавил какую-то краску, и прибежали на сцену убивать меня, на этот раз уже по-настоящему…
А Меркуцио, уже мертвый, на сцене еще долго лежит. Я лежу на половике, которым затянута сцена. Лежу себе красиво, а вокруг меня пятно крови на глазах у всех разрастается. Когда меня подняли и понесли, я слышал шепот артистов: «Кровь правда течет, это не краска…»