Отпуск Виктора Ивановича и его жены Ольги

– Я буду волноваться. Как там дочка? – начала разговор Ольга, как только они устроились в купе поезда.

– Нет причин для волнения, дорогая. Забыла, в каком лагере Света?

– Не забыла. Моя милиция меня бережет.

Слушавшая разговор соседка по купе насторожилась. Её сын пять лет проел в лагере. Не пионерском. Она тишком ощупала зашитые в пояс юбки деньги.

– Я лично говорил с начальником лагеря. Он обещал осуществлять над Светой особый надзор.

«Точно! Их дочь убийца», – трясется соседка, – «Яблоко от яблони не далеко».

Соседка порывается покинуть купе, но заглядывает проводник.

– Билетики, пожалуйста, и за белье денежки прошу.

«Попросить её поменяться с кем-нибудь?».

– Товарищ, – обращается к соседке проводник, – у меня супружеская пара в разных купе. Вы не согласились бы прейти в другое купе. А тут две пары как раз поедут.

Соседка подхватила свой чемодан, откуда столько прыти, и вышла из купе за проводником.

Виктор услышал, как она шептала проводнику: «Подозрительные они. У них дочь в лагере». Но что проводник женщина отвечала.

– И у меня дочь в лагере. Наверное, они захотели побыть одни. Дело-то молодое.

Пара, переместившаяся оказалась настолько компанейской, что поезд не успел еще покинуть пределы Ленинградской области, а они уже устроили пир.

Время подходило к ночи, когда Паша и Саша, наконец, решили улечься спать.

– В коридор выходят мальчики, – командует Саша.

Мужчины прошли в тамбур. Покурить. Паша под действием алкоголя разговорился.

– Мы с Сашей поженились три месяца назад. Работаем вместе. Я её раньше не замечал. А когда она выдала такое, я стал приглядываться к ней. Я токарь. Она работает на фрезерном станке. Кстати она одна у нас в бригаде. Девушки у нас в основном работают на револьверных станках.

Виктор слушает попутчика, а сам соображает, до какого числа они с Олей смогут пробыть на море. И дело не в том, что они не Рокфеллеры. Дело в том, на сколько хватит шариков.

Если бы Виктор Иванович более внимательно слушал Павла, то он бы узнал, что такое учудила Александра. А «учудила» Александра рациональное предложение. Да, такое, что поначалу БРИЗ ни за что не хотел признавать его таковым. Что такого особенного – приделала маленькое зеркальце позади самой фрезы. Это резко сократило то время, что фрезеровщик тратил на контроль над точностью изготовления детали. Секунды сэкономишь на детали, а за смену минуты. Минуты, это перевыполнение плана. Перевыполнение плана, это звание ударника труда, почет и уважение. И премии, естественно. Примета времени.

Мне рассказывали, и этим людям я верю, что японцы переняли у нас опыт социалистического соревнования: «Представляете, своими глазам видел вымпелы на рабочих местах и табло, где отмечалось, кто передовик, кто отстает». Так ответственный работник ВЦСПС говорил мне.

Виктор и Ольга были рады, когда их попутчики Паша и Саша сошли с поезда. Те, кто заняли их места, были людьми в возрасте и молчаливы.

Сочи приняло новых отдыхающих проливным дождем. На море шторм.

– Это хорошая примета, – успокаивала скорее себя, нежели мужа Ольга.

Виктор думал о своем: «В такую погоду лучше пройдет акклиматизация для неё». Тревога о жене не покидала майора в запасе. Он, как опытная медсестра следил за её режимом. Вовремя прием таблеток, в положенное время завтрак. С обедом было труднее. Обедали супруги в столовой. А там очередь.

Удавалось Виктору Иванову выкроить денег и на южную «экзотику» – чебуреки, шашлыки и люля-кебаб. Вспоминая чебуреки из заведения общепита в Ленинграде, Виктор отмечал, что тут они ничуть не вкуснее.

Две недели супруги наслаждались морем, солнцем и, чего скрывать, близостью. Дома их интимная жизнь осложнялась тем обстоятельством, что дочка спала через тонкую стенку, результат переделки жилья самим Виктором.

Ольга подружилась с хозяйкой дома, где они квартировали. Молодая армянка Ашхен часто смеялась, много говорила.

– Мы с мужем счастливые. Трое мальчиков. Скоро девочку начнем делать, – откровенничала она, – Вам бы тоже родить.

Ашхен только Ольге разрешала собирать в саду абрикосы.

– Ты ешь. Но больше никому не давай. Я не богатая. Мне деньги копить надо на машину. Не все же на себе таскать мешки на рынок.

Оля, как человек деликатный, десять абрикосин в корзину, одну в рот себе. Это заметил один из отдыхающих: «Воруете? Вам хозяйка доверила сбор фруктов, а Вы её доверие не оправдали». Такое подозрение сильно расстроило Ольгу. Так сильно, что к вечеру у неё поднялась температура.

«Я убью его. Подонок, как он мог так говорить об Ольге?», распалял себя Виктор. Ашхен же вместо того, чтобы попусту тратить силы, принялась ухаживать за Ольгой. Поила её кизиловым компотом. На лоб клала смоченную тряпицу. И все время говорила, говорила. Так. Ничего серьезного. Попросту говоря, болтала. А мужу Ольги она строго сказала.

– Пойди к морю. Оно тебя успокоит. Сильно ты горяч. Прямо как мой Карен.

Карен, муж Ашхен, в эти дни торговал кое-чем в на рынке в Адлере. Там, по его мнению, цены выше.

Виктор послушался Ашхен. Вечернее море спокойно. Шелестит накатом галькой. На горизонте как будто застыл на месте круизный лайнер. Идет издалека. От Одесского порта до порта в Сухуми, его путь.

«Вот бы нам с Олей так», мечтает взрослый мужчина, как мальчишка.

На Юге темнеет быстро. Зашло солнце за гору, и берег накрыла темнота. Спасибо ночному светилу Луне. По узкой извилистой дорожке поднимается Виктор к дому Ашхен. Как там жена?

А жена спит.

– Прогулялся, дорогой? Оля спит. Температура нормальная. Я тебе по секрету скажу. Беременна она.

– Откуда знаете?

– Я до того, как за Карена пошла, работала акушеркой, – таков был ответ молодой армянки. За ним последовали другие слова, – Она будет спать до утра. Пошли на море. За день так намаялась, вся вспотела.

Непосредственность Ашхен не смутила Виктора. По той же дорожке, Виктор впереди, Ашхен за ним, они спустились к морю. От горизонта до берега протянулась фосфористирующая дорожка. Луна полная. Море спокойно. Загляделся на эту картину Виктор Прозоров. Вспомнил картины Айвазовского: «А ведь он армянин», вслух сказал.

– Кто армянин?

Оборачивается Виктор. Ступор. Перед ним обнаженная Венера!

О том, что произошло потом, я не хочу рассказывать. Дело это сугубо личное.

Приведу лишь слова, которыми Ашхен проводила Виктора спать: «Забудь и я забуду. Но с тобой мне было хорошо».

Кто посмеет осудить их?

Две недели прошли быстро. Часто употребляют глагол «пролетели». Я бы не стал так говорить. Супруги, особенно Оля, буквально смаковали каждый день. Что день? Каждый час: «Наслаждайся, Витя. Когда нам придется побывать тут еще раз».

Муж внимательно приглядывается к жене. Как Ашхен смогла определить, что Оля беременна?

К вечеру жара спала. С моря задул легкий ветерок. Порывшись в памяти, сухопутный офицер вспомнил, как называется такой ветер. Бриз. Хорошо в такой вечерок прогуляться по берегу. Мелькнула такая мысль у Виктора. Но тотчас в мозгу переключился какой-то рычажок, и он напомнил недавнюю прогулку к морю с Ашхен. И Ольга не просит.

– Послезавтра, Витя уезжаем, – полувопросом говорит Ольга, – Как море убаюкивающе шумит. Искупаться бы, но я боюсь. Ашхен сказала, что ночью пограничники могут арестовать.

«Ах, эта Ашхен», усмехается про себя Виктор, «меня она пограничниками не пугала».

Супруги Прозоровы решили просто посидеть в саду. Магнолия одурманивала. Кипарис где-то высоко наверху устремлял пику своей верхушки в небо. Смоковница тяжело роняла свои перезревшие ягоды. Из инжира муж Ашхен будет гнать самогонку. Лавр вызывал у северян память о кавказкой кухне и разыгрывался аппетит.

– Тут, как в Раю, – шепчет Оля, положив голову на плечо мужа.

– Точно. Сейчас змей спустится с дерева и угостит тебя яблочком.

– Не хорошо так говорить о святом.

Майор в запасе от удивления даже отпрянул.

– Ты чего это, Оля. Я член КПСС. Ты была комсомолкой и такие речи.

– Ну и что. Сталин твой любимый во время войны, когда немцы подошли к Москве так близко, что в бинокль Кремль можно было разглядеть, приказал на самолете с иконой Казанской Божьей Матери облететь Москву.

О том, что якобы по приказу Верховного Главнокомандующего самолет с иконой, только не Казанской Божьей Матери, а Богородицы Девы Марии «Тихвинской» облетал Москву в 1941 году, я узнал с экрана телевизора где-то в начале уже следующего века. Откуда об этом узнала Ольга, мне не известно.

А вот какую историю о том, как по приказу Сталина 8 декабря 1941 года на американском «Дугласе» был совершен облет Москвы с иконой Богородицы Девы Марии «Тихвинская», услышал от главного участника события маршала авиации Александра Евгеньевича Голованова, писатель Николай Блохин. Так она выглядит в его изложении: «Было это летом 1952 года. Мой отец работал мастером-наездником Московского ипподрома. В один из дней на конюшне собрались шесть любителей бегов: мои родители, маршал Голованов, генерал-полковник Михаил Громов, Василий Сталин и я. Сын вождя командовал военно-воздушными силами Московского военного округа, был генерал-лейтенантом. Но на конюшне все его звали Васькой. Он подтвердил рассказ главного маршала авиации. Александр Евгеньевич Голованов рассказывал, что, мягко говоря, удивился, когда услышал приказ Верховного. Была жуткая метель – в нескольких метрах ничего не видно. Возник резонный вопрос: «Нельзя ли перенести полет?». Но Сталин сказал, что погода очень хорошая, а станет еще лучше. И произнес необычную загадочную фразу: «Варлаам Хутынский, как уже устраивал, так еще устроит».

Дела давно минувших лет…

– Откуда ты набралась этой чепухи? – Виктор вгляделся в лицо жены. Вгляделся и что-то особенное увидел. Грешно винить её, если даже она ходит в церковь. При её болезни и не туда пойдешь.

– Ты не ругай меня, Витя. Я в церковь стала ходить. Страшно мне было.

– А теперь не страшно? – смягчил тон муж.

Где-то в горах прогремел гром. Ашхен высунулась из окна.

– Полуночники, шли бы вы в дом. Слышите, гремит. Не дай бог опять сель сойдет.

Виктор не услышал ответа жены. А она хотела сказать о своем новом состоянии. Самой Ольге Ашхен не открылась, что знает о её беременности. Предрассудок? Да. Но так оно и было.

Гроза прошла высоко в горах, на этот раз, не принеся городу Гагры катастрофы. А то бывало, сель смывал стоящие в истоке реки Гагрипш строения.

Последний день пребывания Виктора и Ольги на побережье Черного моря выдался пасмурным. Хотя и не было дождя, но вода в море бурлила, перемешивая донные холодные массы с верхними. Потому местные жители не купались.

Оля тоже отказалась идти в воду. Судя по всему, женщина уже чувствовала себя обремененной плодом. Виктор, как и многие другие смельчаки, полезли в воду. Волнение в два балла, а им нипочем.

Вошли в море четверо, а вышло трое.

Тот третий был один на пляже и потому, что его нет, спохватились поздно. Бурового мастера из далекого северного Уренгоя так и не нашли. Море поглотило свою жертву.

Помню, как пестрели страницы газет словосочетанием – Уренгой-Помары-Ужгород.

Трубы с двухслойным полиэтиленовым покрытием для него частично поставлял комплекс трубоэлектросварочного цеха №2 Харцызского трубного завода. Крупнейшего в Европе по производству газонефтепроводных труб диаметром 1220 и 1420 мм на рабочее давление 7,5. Эти данные я почерпнул еще тогда, в начале восьмидесятых годов двадцатого столетия.

Когда мне пришлось отдыхать неделю в Гаграх, там тоже было много отдыхающих с нашего великого Севера. Но тогда никто не утонул. Но привычка «широко гулять» у северян осталась. Такая примета времени.

– Я хочу быстрее домой, – хнычет, всегда выдержанная жена офицера запаса.

– Оля, я быстрее самолета тебя в Ленинград не доставлю.

«Интересно, какой у неё срок?», не ради праздного любопытства задается вопросом Виктор. У него на исходе гомеопатические шарики. В больших сомнениях пребывает муж насчет беременности своей жены. В очень больших…

Отчего так? Это их с Ольгой дело. И дело это сугубо личное.

Автобус до аэропорта в Адлер едет долго и мучительно. Крутые повороты. Крутые откосы. Тут и здоровый человек стушуется. А что говорить о хрупкой и не совсем здоровой женщине. Дважды шофер автобуса, усатый грузин останавливал машину. Когда в третий раз Оле стало плохо, он выразился вполне определенно: «Беременным надо ездить на электричке, а то другой пассажиры на самолет опаздывать станут».

А Ольга думала об одном – это так болезнь проявляется. Мне доехать бы до дома, а там уж и умереть. А еще она подумала: «Сколько бога не моли, а жизнь сильнее его».

Виктор сжимает кулаки: «Я этому нацмену рожу-то набил бы. Если не нужда попасть в аэропорт».

Я встречусь с Виктором Ивановичем, когда ему будет шестьдесят лет. Что для мужчины шестьдесят лет? Зрелость. Так я рассуждаю сейчас, когда мне самому шестьдесят. Старик? Старик. Но как он выглядел. Опустившийся, неопрятно одетый, не бритый и дурно пахнущий тип. Вот его облик.

Но больше всего меня поразило его поведение.

Август восемьдесят девятого. Общество буквально пропитано чувством вседозволенности, которую лжедемократы называют свободой. Как-то еду по одному из проспектов города, он не из центральных, но достаточно нагруженный автомобильным движением. Что ни километр вывеска – «шиномонтаж». А салоны видеопроката? Мало ли таких примет того времени?

Затеянная выходцем из Ставрополья названная им перестройка, а, по сути, развал страны выходила на «финишную прямую». НИИ, где я служил почти тридцать лет медленно, но верно разваливалось. Точнее, его разваливали люди из Москвы. Я не желал быть выброшенным «из кресла» и потому загодя готовил себе «пути отхода». В то утро я ехал в Инженерный Замок. Точнее в организацию, которая тогда еще размещалась в нем.

Увидел Виктора Ивановича одиноко сидящим на садовой скамье на Каштановой аллеи, ведущей к входу в последнее убежище императора Павла.

Он грустно глядел на скульптуру прадеда убиенного императора Павла Первого. Его руки скорее рабочего, нежели учителя были опущены между колен. Плечи опущены. Скорбь и немощь читались в его облике. Меня ждали в Инженерном Замке, но я не мог пройти мимо моего бывшего учителя.

– Что Вам от меня надо? – агрессивно ответил Виктор Иванович на мое вполне радушное приветствие.

Извинившись, сам не зная за что, я поспешил. Меня ждали в Инженерном замке. Переговоры о моем предполагаемом переходе на службу сюда не состоялись по причине отсутствие стороны визави. Посетовав на неисполнительность товарища (еще пока товарища), я вышел из двора замка. Все также скакал куда-то прадед владельца Замка. Все так же блестел олонецким мрамором постамент. Бартоломео Карло Растрелли может спать спокойно – творении его пережило блокаду Ленинграда и как прежде украшает город.

Постоял у памятника. Прочел, в который раз, – «Правнук прадеду». Возвращаться в свой НИИ нет никакой охоты. Есть большое желание крепко выпить. Но где?! Этот молоканин позакрывал все злачные места. А спиртное хрен купишь просто так.

Отрындели телевизоры выступлениями на съезде народных депутатов. Отбарабанили касками шахтеры. И что они требовали? Сорок три пункта и один хлещи другого. Мне запоминались три из них: Предлагаем Верховному Совету СССР пригласить в страну экономиста Леонтьева В. В. для разработки конкретной экономической модели выхода страны из экономического кризиса. Предоставить полную экономическую и юридическую самостоятельность шахтам. И особенно «оригинальный» – дисциплинарный устав отменить и ликвидировать ПДК (постоянно действующие комиссии по технике безопасности).