– Реально! Мы это отрабатывали в школе. Съемка с высоты сто-двести метров самая точная.

Они вели исключительно служебный разговор. Но за каждой фразой стояло нечто иное, невысказанное, недосказанное…

Они шагали мимо кустов турецкой сирени; оба были в халатах, Галина в синем, Голубцов в белом, это заставляло забыть на время о субординации. Но странное дело, теперь Константин Дмитриевич ощущал некое тайное превосходство младшего лейтенанта Черничкиной над генерал-майором Голубцовым. По какой-то особенной «табели о рангах» она была выше его. Она молодая красивая женщина, а он – сорокапятилетний не бог весть каких статей мужлан, да чего уж там про стати – полнеющий и лысеющий, далеко не красавец, с тяжелой нижней челюстью. К тому же она ему и в дочери годится. Не пара! Ну, собственно, в ухажеры он и не набивается. Так, доброе знакомство на служебной почве.

– Интересно, у немцев есть голубиная связь?

– Да! У них подвижные – на автомобилях – станции во всех корпусах и армиях. У них даже противоголубиная служба есть – соколы-перехватчики. Или ястребы.

– Какая у вас военно-учетная специальность?

– ВУС-16.

– Знаете что, я переведу вас в разведотдел в подчинение полковника Смолякова. Будете жить в Белостоке, а не в этой дыре.

– А как же мои птички?! Они меня в лицо знают. Они же работать без меня не будут!

– Будут, – твердо определил Голубцов. – Родина прикажет – будут… Интересы дела требуют, чтобы вы сейчас работали с разведкой. Голуби вас подождут. Тем более, что у вас на них аллергия. Все дела сдайте своему заместителю. Есть у вас такой?

– Так точно. Сержант Коршунов.

– Хорошая фамилия для голубятника… А вас я поздравляю с досрочным присвоением звания «лейтенант».

– Ой, служу трудовому народу!

– О моем приезде сюда никому ничего не говорить.

– Понятно. Военную тайну хранить умею!

– Вот и храните ее, пожалуйста, как можно строже.

На прощание Голубцов сделал гвардейский кивок и официально пожал руку. Галина ответила ему милой улыбкой.

– Поправляйтесь! Желаю здравия!

* * *

Командарм вернулся в свой штаб в великолепном настроении. Его не испортили даже документы, которые принес капитан-секретчик, хотя оба они не предвещали ничего хорошего:

«ПРИКАЗ

№ 138 от 15 марта 1941 г. Москва

С ОБЪЯВЛЕНИЕМ „ПОЛОЖЕНИЯ О ПЕРСОНАЛЬНОМ УЧЕТЕ ПОТЕРЬ И ПОГРЕБЕНИИ ЛИЧНОГО СОСТАВА КРАСНОЙ АРМИИ В ВОЕННОЕ ВРЕМЯ“

1. Ввести в действие объявляемое Положение о персональном учете потерь и погребении погибшего личного состава Красной Армии в военное время.

2. Всему высшему, старшему и среднему начальствующему составу тщательно изучить это Положение.

3. Главному интенданту Красной Армии к 1 мая 1941 г. снабдить войска медальонами и вкладными листками по штатам военного времени, а штабы военных округов – бланками извещений и форм именных списков».

Второй документ также наводил на печальные раздумья:

«СПЕЦСООБЩЕНИЕ НКВД СССР В НКГБ СССР О КОНЦЕНТРАЦИИ ГЕРМАНСКИХ ВОЙСК НА ГРАНИЦЕ С СССР

В апреле-мае 1941 г.

По данным закордонных источников пограничных войск НКВД Белорусской ССР, германскими властями в последних числах марта сего года отдано работникам государственных учреждений – немцам распоряжение эвакуировать в период 7-15 апреля сего года свои семьи из районов Варшавы на территорию собственно Германии.

Некоторым железнодорожным служащим-немцам на территории генерал-губернаторства выданы предписания с предназначением их на работу на железной дороге в г. Белосток.

Среди населения генерал-губернаторства распространены слухи, что 15 апреля сего года должны начаться военные действия между Германией и СССР.

Со слов железнодорожных служащих, с 7 апреля прекращаются перевозки гражданских пассажиров из Варшавы в восточном направлении.

По данным войскового наблюдения, в нескольких пунктах против участков 87-го и 88-го пограничных отрядов отмечено систематическое наблюдение и фотографирование нашей территории германскими офицерами и солдатами. Движение товарных поездов на линии Малкиня-Гурна – Острув-Мазовецки заметно усилилось.

По данным закордонной агентуры пограничных войск НКВД Украинской ССР, 6 апреля сего года в печати опубликовано распоряжение германских властей о том, что с 12 апреля сего года все железные дороги на территории генерал-губернаторства переходят в распоряжение военных властей.

5–6 апреля из генерал-губернаторства в собственно Германию выехали семьи офицеров германской армии, сотрудников гестапо и государственных чиновников.

Из городов Кракова, Варшавы и Познани в пограничные с СССР пункты Людин, Перемышль (немецкая часть города), Ясло, Кросно и Санок подтягиваются войска. На аэродром г. Кросно прибыло несколько эшелонов с авиабомбами.

Среди населения, в том числе и германских офицеров, распространены разговоры о том, что в ближайшие дни начнутся военные действия против СССР.

Сведения проверяются.

Заместитель наркома внутренних дел СССР

генерал-лейтенант Масленников»

Голубцов отчеркнул сообщение о том, что семьи немецких офицеров отправляются в Германию. «А у нас под страхом партийного наказания в гарнизонах остаются», – вспомнил он недавнее распоряжение секретаря обкома. Решил поговорить с Лосем, но передумал, и позвонил Бельченко.

С Лосем у него были хорошие отношения, но не более того. По фамилии он Лось, а по сути – Лис. Что-то он там пишет своему минско-московскому начальству? Кто его знает, в каком свете представлена деятельность командарма? С ним не пооткровенничаешь… Другое дело – Бельченко. Между ними никаких служебных подчинений, у него свое ведомство, а главное свое дело – город и вся область. А область немалая – от Ломжи до Барановичей, добрая треть всей Белоруссии.

Бельченко тоже охотно общался с командующим, сообщал ему всю правду-матку о том, что творится в области, облегчал себе душу в откровенном разговоре. Вот и сейчас он пришел, как всегда со взъерошенными нервами.

– Вот, смотри, дорогой Константин Дмитриевич, что у нас под носом творится. Только что мои оперативники с акции вернулись. Через три улицы отсюда, на Строительной взяли теплую компашку во главе с капитаном абвера. Давай, тебе вслух отчет прочту:

«При аресте изъято 18 боевых гранат „Мильса“, 7 мелкокалиберных винтовок и немецкий карабин, 620 патронов, 3 револьвера, 2 флакона с препаратами для изготовления слезоточивых газов, шапирограф, ротатор, пишущая машинка, типографский шрифт и нелегальные издания („Майн кампф“), 200 фунтов стерлингов и 120 американских долларов (золотыми монетами), списки с адресами квартир сотрудников обкома ВКП(б)… Изъяты документы шпионского характера (секретные наставления РККА, карты Белостока и окрестных районов с нанесенными военными объектами, аэродромами и др.»

– «И др.» А впрочем, чему тут удивляться? Считай, что война уже началась.

– Да я так и считаю. Если бы еще и в Москве так считали…

– Чарку примешь?

– Приму… Шпионов ловить, это полдела. А мы еще тут видишь, чем занимаемся. – Бельченко достал из папки еще один листок.

«Указание НКВД СССР № 1173/Б об аресте и взятии на оперативный учет лиц из числа подофицерского состава бывшей польской армии

…Наиболее активную и во многих случаях руководящую роль в боевых националистических организациях играет подофицерский состав бывшей польской армии (капралы, плютуновые, сержанты и т. д.).

В связи с этим предлагаю:

1. Всех лиц из числа подофицеров бывшей польской армии проводящих контрреволюционную работу, арестовать.

2. Взять на оперативный учет подофицерский состав бывшей польской армии: капралов, плютуновых, старших сержантов, хорунжих и подхорунжих, использовав для этого проходящую в западных областях УССР и БССР паспортизацию и учет военнообязанных.

3. По мере выявления подофицерских кадров бывшей польской армии сомнительный и подозрительный элемент из них обеспечить агентурным наблюдением.

Народный комиссар внутренних дел Союза СССР комиссар государственной безопасности 1-го ранга Л.П. Берия».

– И напоследок любопытный факт. Оказывается, забрасываемая на территорию Белоруссии в мае и начале июня 1941 года немецкая агентура не имеет при себе радиостанций и все собранные данные ей надлежало представить своему командованию по возвращении, которое должно было произойти не позднее 15–18 июня!

– Н-да… Есть о чем подумать… Да, Бутоша?

Бутон посмотрел ему в глаза с чудовищным умственным напряжением. Он хотел понять, что так расстроило хозяина. Но не смог… И потому просто лизнул ему руку.

* * *

Голубцов перечитал свой приказ по личному составу 10-й армии и отыскал в нем пункт 23: «Прикомандировать лейтенанта Черничкину к разведотделу армии на три месяца». И размашисто подписал.

Накануне он позвонил в Москву, в академию имени Фрунзе, и попросил недавнего сослуживца добыть сверхлегкий фотоаппарат для воздушной разведки. Товарищ оказался весьма дельным человеком, и вот теперь миниатюрная камера лежала на столе Голубцова. Вволю налюбовавшись на замечательную вещицу, он сам отправился в разведотдел. В холле встретил Черничкину. Радостно шагнул ей навстречу:

– Переехали? Как устроились в Белостоке?

– Спасибо, товарищ командующий, замечательно. Товарищи позаботились.

– У нас говорили так: «На новом месте, приснись жених невесте». Приснился?

– Приснился.

– Ну и кто же он?

– Военную тайну хранить умею!

– Молодец. Ответ принят. – Голубцов с удовольствием заметил в петлицах Черничкиной второй «кубарь». – По всем нашим традициям, новое звание надо обмыть.

– Спасибо вам за молдавское вино. Как раз с моей родины. Как вы угадали?

– По глазам.

– Но я одна пить не буду.

– Командующего хочешь споить? – Голубцов перешел на «ты», внимательно глядя в озорные девичьи глаза.

– О нет! Командующий пьет более крепкие напитки.

– Это ты по цвету носа определила?

– Нет, по глазам!

– Да у меня сегодня ни в одном глазу!.. А надо бы, кстати, обмыть одну замечательную вещицу! Где тут наши «глаза и уши»?

– У себя в кабинете.

Они вошли к Смолякову вместе, тот встал и попытался представиться, как положено.

– Садись, садись, а то я тебя в первый раз вижу. Смотри, что мне прислали. Такой? – спросил он Черничкину, показывая миниатюрную фотокамеру.

– Ой, точно такие у нас в школе были! Я с ними и работала.

– Ну, теперь с этим поработаем. Меня интересуют немцы в полосе зашибаловской дивизии.

– Готов хоть сейчас выехать, – отрапортовал Смоляков.

– А вы, Галина Александровна?

– Я тем более.

– Тогда отправляйтесь. Я Зашибалова предупрежу. Ни пуха вам, ни голубиного перышка!

Смоляков замялся:

– Товарищ командующий, не имею права послать вас к черту!

– Ну, тогда Галина Александровна пошлет. Женщине можно.

– Сейчас я не женщина. Я лейтенант. Если полковник не имеет права, что обо мне говорить?

– Ну, хорошо. Тогда я сам себя пошлю – к черту!

Но лучше бы он этого не говорил… В детстве, когда он нечаянно чертыхался, «поминал черта», бабушка шлепала его по губам.

* * *

В привычной текучке дел Голубцов то и дело – по поводу и без повода – вспоминал Черничкину: ее улыбку, ее манеру поправлять волосы, ниспадавшие на самые плечи… Она старалась держаться так же, как и все остальные командиры, как будто она была такими же, как все они, как будто она не знала, сколь красивы ее глаза, и как высоко приподнимается на груди ее гимнастерка, как волнующе охватывает ее талию кожаный командирский ремень, как стройны ее ноги, нескрываемые казенной синей юбкой. С наивно-невинными глазами она вела служебные разговоры, делая вид, что не догадывается, какие взгляды бросает на нее генерал. Что же, она перехватывала их, не понимая глубинный смысл? Не читая скрытых желаний? Прекрасно понимала, но не позволяла себе ни одного лишнего слова, ни одного лишнего жеста, которые можно было бы истолковать в духе именно таких проникновенных взглядов. Конечно же, понимала и слегка манерничала… Но она из породы школьных отличниц, всегда правильных и благонамеренных. И при всем при том под гнутыми черными ресницами вспыхивают голубые ведьминские огоньки…

Впервые в жизни Голубцов вдруг ощутил свой возраст: как он немолод рядом с этой улыбчивой девчонкой. И, конечно же, кому-то иному принадлежит ее сердце, кому-то иному пишет она письма, и хранит чью-то фотографию… А может, и голубеграммы шлет…

* * *

Из поездки на голубиную фоторазведку полковник Смоляков и лейтенант Черничкина вернулись с кислыми лицами. Вместе отправились на доклад к командующему. Голубцов, глянув на заплаканные глаза Галины, сразу же понял, что дело не задалось. Смоляков докладывал обстоятельно…

…Пограничный наряд подвел их к самой границе и показал место в зарослях можжевельника, откуда можно было незаметно наблюдать за сопредельной стороной. Галина сняла рюкзак, извлекла из него ивовую клетку с голубем, надела на него манишку с крошечной фотокамерой, поцеловала птицу в головку и выпустила с руки, протянутой в сторону пограничного ручья. Голубь послушно ушел в нужную сторону. С замиранием сердца они следили за его полетом.

– Я наблюдал полет птицы в бинокль, – рассказывал Смоляков. – Все шло по плану. Голубь совершил облет по параболе. А потом раздался выстрел и птица камнем пошла вниз. Упала где-то в немецих кустах…

– То есть фотокамера попала в руки немцев? – мрачно уточнил Голубцов.

– Полагаю, что да.

– Хреново… На ней какие-нибудь клейма есть, что она советская?

– На камере ничего нет. Но вот на голубе…

– Что на голубе?!

– У него на лапке алюминиевая бирка с номером птицы и гербом СССР… – печально уточнила Черничкина.

– А это значит, – продолжил Голубцов оборванную фразу, – что завтра-послезавтра МИД Германии сделает ноту советскому послу по поводу открытого факта шпионажа агрессивного СССР против тихого и мирного Третьего рейха. И мне прямо из Генштаба придет персональный втык вот по этому телефону…

– Виноват, товарищ командующий! – вскинулся полковник Смоляков.

– Виноват прежде всего я, за то, что поддался на подобную авантюру. Пошел, так сказать на поводу…

– А может быть, они не найдут камеру? – С надеждой предположила Галина. – Может, все обойдется?

– Может. Все может быть. Вы свободны.

Смоляков с Черничкиной удалились, а Голубцов схватился за виски: «Связался черт с младенцем! Мало проблем, так еще и эти голуби!»

Он пообещал себе, что отныне забудет о существовании начальника станции голубиной связи. «Все. Нет ее. Не числить!».

Долго не мог успокоиться. Не помогла даже «муха» из заветной бутылки «Ахтамара». «У них тут разведывательные самолеты чуть ли не каждый день летают. И мы молчим, и никаких протестов. А у нас и голубя нельзя запустить… Может, обойдется?»