Май в Варшаве выдался по-летнему жарким. За столиком уличного кафе на Иерусалимских аллеях сидели двое. Со стороны – два прожигателя жизни, жуиры, повесы. Один другому подмигивал:
– Смотри, какая женщина! Не та, а вот, через два столика справа. Ну?
– Женщина как женщина. Вполне милая.
– Сам ты – милый. Ничего ты в женщинах не понимаешь! Она же настоящая красавица! А профиль какой! Только на медалях выбивать.
– Вот первую медаль тебе и вручим. «Шерше ля фам». Или ближе к нам: «Шукай кобеты».
– Зря смеешься. Это женщина могла изменить твою жизнь к лучшему.
– У меня и так прекрасная жизнь!
– Что ж в ней хорошего? Обычный батяр[6], приехал покорять Варшаву с пятью злотыми в кармане. И вообще, кому сейчас нужны искусствоведы? Где ты работу найдешь?
Такой разговор состоялся в ничем не приметной варшавской кавярне на Иерусалимских аллеях между двумя молодыми людьми. Один – Владек Волчинский – чуть постарше, или таким его делала щегольская бородка а ля мушкетер. Другой – Станислав Пиотровский – темноволосый атлет в тоненьком пенсне со шнурком. Эти широкие плечи и тонюсенькие стеклышки так диссонировали между собой, что сразу же приковывали к нему взгляд. К тому же он был хорош собой и одет в костюм-тройку при галстуке-боло с серебряной эмблемой, обвязанной модным узлом.
Женщина не спеша пила черный кофе и очень красиво держала в тонких пальцах тонкую пахитосу, которая так же неспешно испускала табачный дымок. Она была в изящ-ной соломенной шляпке с золотистой лентой.
– Пусть батяр, – слегка обиделся на батяра атлет. – Но Варшаву я покорю.
– Я тоже так считал, когда приехал сюда из нашего Богом хранимого Волчина… И…
– И?
– И покорил ее! Я сотрудник Министерства иностранных дел. У меня приличный оклад, положение и все такое прочее. Мне ничего не стоит завоевать сердце этой красотки. Могу подсесть к ней и познакомиться. Но я хочу, чтобы это сделал ты!
– Я?! Странное желание.
– Стасек, мы учились с тобой в одной гимназии. Наши родители в юные годы чуть не поженились между собой. И тогда бы я был тобой, а ты – мной. Забавно, не правда ли? Но они сделали правильный выбор, и я считаю тебя почти братом.
– Спасибо! Я к тебе тоже родственные чувства испытываю.
– Тогда давай выпьем за это! Сто лят!
– Сто лят! Но почему ты мне так сватаешь эту жен-щину?
– Потому что она поможет сделать тебе блестящую карьеру.
– Откуда ты знаешь, если ты видишь ее впервые?
– Я вижу ее не впервые. Она приходит сюда довольно часто и всегда в одно и то же время. Ее зовут Николь. Она сотрудница советского посольства в Варшаве. Наше министерство очень заинтересовано в том, чтобы она осталась в Варшаве и не уезжала в Москву. На то есть особая причина. Я пока умолчу. Но если ты сделаешь то, о чем я прошу – познакомишься, пригласишь ее куда-нибудь или у вас завяжутся более сложные отношения, тогда ты очень поможешь и мне, и нашему министерству. И тогда я смогу рекомендовать тебя на хорошую должность в нашем МИДе.
– Но я не дипломат.
– Я тоже не дипломат. Дипломат – это не профессия, это призвание. Состояние духа, воспитание, вкус, умение мыслить наперед. Все это у тебя есть. И даже со своим искусствоведением ты все равно будешь нам полезен. В конце концов, мы постоянно имеем дело с предметами искусства, картинами. Будешь экспертом по культуре.
Станислав засмеялся.
– Твоими устами да мед пить.
– Сам будешь мед пить да эклерами заедать. Иди. Познакомься. Пригласи. Уведи. Все, что от тебя требуется. А дальше моя забота.
– Даже не верится, что все так просто… Во всяком случае, я не могу гарантировать, что она останется из-за меня в Варшаве. К тому же я смотрю – у нее обручальное кольцо.
– Да, она замужем. Но этот брак чисто номинальный. Разведенных супругов возвращают на родину, им не доверяют международные дела.
– Если ты так много о ней знаешь, то почему бы тебе самому не заняться ею?
– Не заставляй меня повторять сказанное! Я хочу, чтобы мы вместе работали в одном ведомстве. Иди и дерзай! Или ты боишься женщин?
Стасек молча встал и подошел к столику, где сидела женщина в шляпке. Возможно, она почувствовала, что эти два молодых человека о ней говорят, во всяком случае, частенько поглядывали в ее сторону. Женщины такие вещи воспринимают особым чутьем, седьмым, восьмым или девятым.
– Прошу прощания, пани, я могу сесть за ваш столик?
– Да, пожалуйста.
– Не сочтите за назойливость. Но мой друг-художник открывает сегодня свою выставку. И в его галерее висит ваш портрет.
– Мой? – искренне удивилась женщина.
– Да, ваш. У меня хорошая зрительная память. Я сам некоторым образом художник. Вы никому не позировали?
– Никому и никогда!
– Странно… Но каким образом он написал ваш портрет?
– Вы уверены, что мой?
– Вы сами в этом можете убедиться. Это совсем рядом, на соседней аллее. Я уверен, что он подарит вам этот портрет. Он обязан это сделать, раз вы ему позировали.
– Да никому я не позировала! Но вы меня заинтриговали. Идемте посмотрим.
Стасек подал даме руку, и они поднялись по ступенькам из цоколя кавярни. Стасек обернулся – Владек поднял большой палец! Во! Он был явно восхищен скоростью развития событий.
Станислав вел спутницу на соседнюю улицу, где у его друга-живописца и неплохого портретиста была студия. Разумеется, никакого портрета Николь там не было. Но в его довольно обширном собрании можно было найти похожий портрет и потом уверять женщину, что это она. «Ах, возможно, я немного ошибся, но все же какое сходство! Вы так не считаете? Жаль. Я уже хотел было приобрести этот портрет, чтобы подарить вам…» Стасек уже наперед выстроил будущий разговор, но нести весь этот бред ему не пришлось. Дверь мастерской оказалась запертой. Друг, по счастью, куда-то вышел. Но знакомство-таки состоялось! И даже обещало продолжиться – Николь согласилась заглянуть сюда еще раз. Загадочный портрет ее очень заинтересовал. Стасек попал в точку! Он проводил женщину до самого посольства и оставил ей свою визитку. Она достала из сумочки свою карточку: «Посольство СССР в Республике Польша. Княженика Николаевна Мезенцева. Сотрудник отдела информации. Телефон…»
Стасек вернулся в кавярню и нашел там приятеля, который с кофе переключился на коньяк. Владек подмигнул и приподнял бокал:
– Силен! Не ожидал! Молодец! Считай, что ты принят в наше министерство!
Ближе к вечеру Стасек еще раз наведался к приятелю-художнику, попросил у него гуашь и лист бумаги и по свежей памяти набросал неплохой портрет Николины. Особенно хорошо получилась соломенная шляпка. Он вставил портрет в рамку, вывесил в галерее и попросил хозяина вручить эту работу его подруге от своего имени.
Все вышло наилучшим образом. Ника была изумлена портретным сходством, особенно шляпкой. Благодарила художника за великолепный подарок и все допытывалась, где и когда он смог сделать этот моментальный портрет. Хозяина ответил так, как его научил Стасек:
– Однажды я вам все расскажу. А пока пусть это останется маленькой тайной.
Потом они все втроем пили в любимой кавярне капучино с эклерами. Говорили обо всем на свете. И главное, Ника обещала найти время для серьезного портрета маслом.
Сотрудникам советского посольства категорически воспрещалось наносить частные визиты в частные дома. Но, оправдывала себя Ника, художественная галерея не может считаться частным домом, как и мастерская живописца. Галерея, студия, кафе – все это никак не подпадало под категорию «частного дома». Конечно, по прихоти иного блюстителя зарубежного этикета сотрудницу Мезенцову можно было обвинить в нарушении запрета. Но, во-первых, она была всего-навсего обычной машинисткой, во-вторых, посещала галерею, хоть и частную, но почти все художественные галереи в Варшаве были частными. В-третьих, и это главное, все в посольстве были заняты более важными и более тревожными делами. Назревал военный конфликт Польши с Германией, в воздухе явно витали токи военной грозы, и все посольство работало в усиленном режиме. Даже тайным сотрудникам НКВД не было особого дела до визитов машинистки Мезенцевой в художественные галереи.
А тем временем их знакомство с искусствоведом Станиславом Пиотровским продолжалось и развивалось. Они перешли на «ты», встречались как добрые приятели. Станислав познакомил ее с Владеком (по настоятельной просьбе последнего), и теперь они втроем совершали прогулки по Свентокшицкому парку и даже посидели как-то в приличном ресторане. Это было в конце мая, в праздник Матери. Выяснилось, что у Николь есть замечательная трехлетняя дочурка, которая живет у бабушки в Ленинграде. Поздравляли маму, восхищались фотографиями Аксиньи, фотографиями Питера…
Стас преподнес букет роз. Все это было принято с благодарностью, с поцелуями в щечку, с искренней влагой в глазах…
Но поцелуи в щечку – еще не супружеская измена. Кто знает, может, именно они гальванизируют затухающие отношения с мужем?
А на следующий день Владек привел Стасека к своему шефу. Его резиденция находилась в скромном особнячке в одном из дворов на Хмельной улице. Никакой вывески перед входом не было, но Станислав вполне догадался о том, куда он пришел. Да, это была одна из конспиративных квартир «двуйки», и шеф Владека, как оказалось несколько позже, был полковником военной разведки Генерального штаба Войска польского. Пан Менжински. Или просто пан Вацлав. Лоб у него был широкий и в складках, как у породистого дога. Большие глаза смотрели из-под кустистых бровей с добрым любопытством. Он крепко пожал руку:
– Премного наслышан о вас, молодой человек, от Владека! Давно хотел с вами познакомиться.
Туго и гладко зачесанная секретарша принесла три чашечки очень крепкого кофе.
После всех официальных и неофициальных, вполне доверительных слов Стасек понял, что он блестяще выполнил свое задание: вывел на Николь вербовщика «двуйки». Как и что там получилось с вербовкой, он не знал. Сейчас на кону была его дальнейшая судьба. Как и обещал Владек, перед ним открылась крутая лестница в новую жизнь. Пан Менжински без обиняков предложил перейти на службу в его ведомство. Никаким МИДом здесь не пахло, но… Но с министерством иностранных дел у пана полковника были самые тесные связи. Он предложил Пиотровскому отправиться в генеральное польское консульство в Минске и занять там должность помощника атташе по культуре. Это вполне соответствовало профилю Пиотровского, и он, почти не раздумывая, согласился. Еще бы – о такой серьезной ступени в своей скромной карьере он даже не помышлял. И сумма оклада заставила сердце радостно вздрогнуть. О таком заработке он тоже не мечтал. К тому же пан Вацлав добавил ко всему сказанному, что Пиотровскому будет присвоен первичный офицерский чин «хорунжий» и после подписи необходимых документов он получит четкий инструктаж о своей работе в Минске.
Так, через неделю хождений на Хмельную улицу к пану Вацлаву скромный искусствовед стал кадровым сотрудником «двуйки», который под прикрытием статуса дипработника – помощника атташе по культуре, будет разъезжать по всей территории БССР в поисках братских захоронений польских солдат времен советско-польской войны 1920 года. Все его поездки являются абсолютно легальными, разрешенными белорусскими властями. Но главной его задачей будет сбор сведений о передвижениях советских войск и военных объектов в зоне поиска солдатских могил. Этим занимался его предшественник, но по серьезной болезни его пришлось отозвать на родину.
Обязанности агента-маршрутника показались Станиславу несложными. И через день, получив приличную сумму подъемных, он выехал поездом Варшава – Москва в Минск. Дорога была недолгой. В Минске его встретили и разместили в консульском доме, в однокомнатной квартире на Советской (бывшей Захарьевской) улице.
Он уже многое знал о генеральном консульстве со слов пана Вацлава. Оно было открыто в 1924 году в самом центре белорусской столицы. А через три года под крышей дипломатической миссии была создана ячейка «двуйки» (польской разведслужбы) – «пляцувка» (площадка) U-6. Ею руководил ротмистр Гжегож Долива-Добровольский (псевдоним «Юзеф»). Поначалу Юзеф занимался изучением материалов, публикуемых в белорусской прессе. Но с 1928 года и по текущий 1939-й U-6 занималась более важными делами – вела наблюдение за военными объектами РККА, изучала места ее дислокации, составляла подробные схемы дорожных коммуникаций БССР. На первых порах сотрудники «пляцувки» ездили железнодорожным транспортом, а затем генконсульство выделило им легковой автомобиль. Шпионов опекали работавшие тогда в Минске польские консулы Хенрик Янковский и Станислав Забелло. Важнейшим заданием для этой «пляцувки» было получение максимального количества информации о Всесоюзных больших маневрах Красной Армии, проходивших в 1929 году под Бобруйском. То был пик успеха U-6. И ротмистр Долива-Добровольский получил чин подполковника.
Станислав активно включился в новую для него работу и быстро в ней преуспел. В Варшаву уходили блистательные характеристики на нового сотрудника.
Однако его бурная деятельность во благо Генерального штаба Войска польского не осталась не замеченной советской контрразведкой. Генконсульство тогда «опекал» майор госбезопасности Фанифатов. Вел он свою «опеку» довольно успешно и многое держал на карандаше. Знал он, что последней дипломатической «пляцувкой» польской разведки в Минске была «L-19», а ее руководителем был Владислав Вольский (псевдоним «Матей Монкевич»). «L-19» вскрывала дислокацию советских войск. Но больше всего ее интересовала фортификация Минского укрепрайона (линия Сталина). За год до начала Второй мировой войны в здании консульства была смонтирована специальная подслушивающая станция «Х». Такую же станцию «Р» установили в Варшаве – в здании, где располагался второй отдел Генерального штаба Войска польского. Патронировал эту весьма оснащенную «пляцувку» польский консул Витольд Оконьский. Перед самым началом «сентябрьской войны» сотрудникам «L-19» удалось вывезти в Польшу ценного информатора – гражданку СССР Евгению Веретинскую, жившую под Дзержинском.
За этот успех польской разведки майор Фанифатов получил предупреждение о неполном служебном соответствии и, конечно, очень переживал и, конечно же, рыл копытом землю, чтобы доказать свою профпригодность. Но особого случая не представлялось, хотя он лично выезжал на маршруты атташе по культуре Пиотровского, следил за его поездками из окна своего автомобиля, замаскированного под карету скорой помощи. Но, увы, поймать молодого атташе за руку ему так и не удалось.
О проекте
О подписке
Другие проекты