Рухнула рухлядь ночи
На гривы облаков-борозд
И кто-то со всей мочи
Высыпал угли звёзд,
Да прямо на небесную сферу.
Грустно, как после неудачного пари
И кажется, что под «фанеру»
Щебечат нынче даже соловьи.
Всё почему? Ты виновата
Хотя бы тем, что родилась на свет,
Что ты ушла и вроде как обратно
Не собираешься совсем.
Осталось верить: что-то будет,
Хотя вокруг всё скрыто мглой,
Ты вытащишь меня из этих буден,
Как персик из корзины золотой.
Ветер холодным насыщен дождём.
Снопами тоненьких ниток
Пронизаны спины. Мы тихо бредём
Под хлёсткой овацией пыток.
Бросается наземь нагая листва
И липнет ногтями старухи,
Под вмятою шляпой чужого зонта
Вьют гнёзда осенние звуки.
С обеда хозяйка, включив пылесос,
Почистила тропки кварталов,
И всё позабыла, увлёкшись взасос
Парадом дневных сериалов.
Сквозь прутья усталая осень вошла,
Банально расквашены хляби,
И луж незамутненная чешуя
Блестит островками печали.
Метеоритная осень упала
Потрясающим произведением.
Тем самым земля показала
Свое внеземное происхождение.
И струями сплетаясь часто,
Вернувшийся из дальних странствий,
Бодрящий холод Марса
Сменяет дождь венерианский.
Горячим кофеем залиты,
Зонтами – кляксами размечены,
Шагают дерзко Аэлиты
И едут внеземные женщины.
С небес мгновенный фоторобот,
С листвою плазменной прощаясь,
По лесу атомному ходит
На паутинках истончаясь.
И гумоноид полупьяный,
В своей Центавре отмороженной,
Зовёт нас искрою багряной
На бархат мирозданья брошенной.
Рейтузный рейтар брадобрей
И шкипер сонмищ,
Я вскинул руки жердью рей
И парусов полотнищ.
Налитый литерный,
Немытою поллитрой,
Рапирой ржавою из эскапад,
Я следовал чредою неразвитой,
Как брошенный в прорыв солдат.
Фривольные фрескались фолны
О кровенабельный пузатый борт
И ругани и злобы полный
Дымил и щерился щербатый рот.
Рейтузный рейтар, на халяву
Корсар подвязок и чулок,
Я добывал в беспечных битвах славу,
Как добывает камень рудокоп.
И паруса, о, паруса, как тело
Покорное всем ласковым ветрам,
Раскинувшись над волнами летели
К далёким терпким берегам.
Беседка – разведка, мы на войне
И в бронированной ванне
Желания странны, но странно вдвойне
Отсутствие всех желаний.
И берег далёкий за дымкою снов
И эти смешные напасти
Упавшие с неба основы основ
Кусочки разбитого счастья.
И эти блужданья на минной тропе
Приносят, увы, лишь увечья,
Как ранит порою в беспечной игре
Слово и страсть человечья.
Но жажду хочется так утолить
От губ твоих увлажненных,
И хочется, хочется соблазнить,
Как хочется быть соблазненным.
Не вижу – скучаю, увижу – бешусь,
Знакомые состояния.
Увы, я описывать не берусь
Угли запорошенного молчания.
Ну разве расскажешь в несчастной строке,
Как пальцы в трещотке сомнений
Отправились в путь, проползти налегке
К Голгофе твоих коленей?
Как мечется пламя ночного костра
И тянет сладкая бездна,
Как слепо летит на него мошкара
И вспыхнув взлетает к созвездьям?
Так пусть же не будет идея странна,
Но в радости и печали
Учти: есть обратная сторона
Твоей образцовой медали.
Учти эти строки и звуки учти,
Звуки сердцебиений,
Застрявшие в хлябях простого пути
Наглости и сомнения.
И наше молчанье – затмение днём,
Аортой разорванной плещется,
Пожары и войны далёких времён
Меж нами сегодня мерещатся.
Меж нами стоит осклабясь сатана
И в дьявольском этом оскале
Сцена развязки романа видна
Не начатого вначале.
Подносы вязких и ненужных слов
Поднесены на скатерть встречи чистой,
Фрагменты мыслей, как части проводов
В зубах убитого связиста.
И тёмный надвигается чужой
Ненужный айсберг на «Титаник»,
В гостинной бело-голубой
Нас разделяет только чайник.
Резинкой от трусов и от кутюр,
Ты выгибаешься довольно гордо,
В шелка укутанный бордюр,
Который вечно набивает морду.
И в этот затушеванный капкан
С бедром нагим посередине,
Я вляпался и полностью пропал,
Как распоследний простофиля.
В твоих глазах иероглифы видны,
И хромосомные наборы
К наборам гречки сведены
И нефтяным узорам.
Твоей рукой начертан план
И выкурен до половины.
Удар, пробоина, фонтан
И равнодушье льдины.
Упругих губ томительная сладость,
Сосущий обод бархатных ресниц,
И тень распластанная ниц,
И жаркая пленительная слабость.
Летящий взгляд горячею резиной
Щеки касаясь, лишь слегка скользнёт,
И этот жест таинственный невинный
Рукой хирурга в сердце мне войдёт.
И я ныряю дикий обновлённый
В сжигающем смущении глубин,
Чтобы достать мерцающий рубин
Из раковины обнажённой.
Пригасив обычную мятежность,
Как во сне – совсем заворожён,
В эту ужасающую нежность
Я тобой по плечи погружён.
Размягчённый, ласковый, недвижный
Я плыву в сиянии озёр,
Грёз твоих пустынник книжный
И желаний пламенный костёр.
Необычный, терпкий, обнажённый
Я пронзаю сладостную глубь,
Чтобы умиротворённым
На плече у ангела уснуть.
Зима. И мёрзлая дорога
И настроение паршивейшее.
И ночь, как откровенье бога
По пьяне ангела пришившего.
– Поехали! – сказала крыша.
Поэт в России больше, чем поэт.
Он член Союза журналистов.
Одна судьба, одно величье
У стана прокатного и стана девичьего.
В угаре стонет комната
Жаром вечерних симфоний.
Близостью переполнены
Площади потных ладоней.
Нагло, уверенно кривятся
Губы дразнящей малины,
Дерзкие, выпрыгнуть силятся
Зрачков дельфиньи спины.
И обнажив стволы рассержено,
В окне, как внезапный спазм,
Лес осенний растерзанный,
Редкий, как женский оргазм.
Ладьями стучат кровати,
Мы тянем тяжелое бремя
И будильника глаз кошачий
Льёт горячее терпкое семя.
Но на атласно бархатной пашне
Пахать уже не в силах,
Тот, у кого борщом вчерашним
Стынет кровь в холодеющих жилах.
Тот, кто опухшее личико
Прячет за бруствер кровати,
Когда правят бретельку от лифчика
Как лямку у автомата.
И опять, пока красуется
Жёлтый месяц за стеной,
Падший ангелок целуется
С совестливым сатаной.
***
Но вот дойдя до точки,
Как по башке кирпич,
Без фиговых листочков
Проржавленный Ильич.
Как снимок на комоде,
Мочалкой борода
И в караульном взводе
Застыли два бедра.
Немыслим мир, немыслимы подобья,
Немыслимы объятья естества,
Когда горячие тугие гроздья
Вдруг тронет трепетно рука.
Когда шелка, протяжные как стоны,
Вдруг зазвенят серебряной струной
И тела жар, как взорванный плутоний
Раздавит нас ударною волной.
Немыслим аромат душицы,
Смертельна мятная трава,
И шепот фибриол ложится
Росой на влажные тела.
Твоя любовь прохладных два крыла
Два ангела – добра и зла,
Не разобрать, не различить,
Что будет ранить, что лечить.
Рука тяжёлая усталая
Ласкает прядь дождём намоченную,
А ты красивая и шалая
С глазами порочными, губами порочными.
А ты, как вишня скороспелая
Невестою в цветах заснежена
Порой до безрассудства смелая,
Порою тихая и нежная.
Душа восторгом околдована,
Когда мне самому не верится
До исступленья зацелована
Плеч смуглая владелица.
Когда движеньями ленивыми
Зеленоглазая красавица
С ногами стройными и длинными
Пантерой за добычей тянется
Она живёт пока целуется,
Её движения отточены,
Когда передо мной красуется
С глазами порочными, губами порочными.
тебе досталась радость одна
настоящая, без утайки,
животика моего желтизна,
да спадающая вечно майка…
достались также сплетения кос,
губ ещё вот привкус горький,
и конечно отблески звёзд
с недорезанной лунной долькой…
Вот мой герой. «Хэллоу, допрый фэчер…»,
Он пьян однако, нынче много пьют,
Но всё же он припёр на эту встречу
Корзинку снеди и бутылку «Брют».
Уселся в кресло, просто страшный случай,
Хотя не наглый вроде бы совсем…
Спортивный мачо в упаковке «Гуччо»
На тарантасе «аудяха семь».
Совсем не смелый и хороший даже,
Зовёт уехать в тёплую страну,
У них там видишь ли… давно мечтает каждый
Иметь покладистую русскую жену.
Плейбой с обложки, все подруги сохнут,
Наперебой они его кадрят,
Но только нету никакого толку,
Не замечает он других девчат.
И снова «Энни, ты уже готофа?…»
Ведёт в театр, а потом в кафе,
По русски будет пить до полвторого,
А после ехать сильно «под шофе».
Гаишники лишь провожают взглядом,
Как обгоняет всех авторитет,
Он – мой герой, сижу я молча рядом
И думаю: уехать или нет?
Ты так чиста, наивна и внимательна…
Так непрактична шеи белизна,
Губить тебя совсем необязательно
Ты крылья обожёшь себе сама.
А я пытаюсь пошутить, подначиваю,
Короче: настоящий onyx,
Я на тебе невольно оборачиваюсь,
Как к солнцу обращается подсолнух.
А я, как чемодан оставленный,
Всё жду хозяйской ласковой руки,
Так шут придворный, Борджией отравленный,
Обязан даже при смерти шутить.
Я чувствую и даже где-то знаю,
Что повторится этот день опять
Жаль только: я почти что умираю,
Когда один укладываюсь спать.
Жаль только: ты сюда послушай,
Кошмаром давним позабытых снов
Красивой недоступной шлюхой
Проходит мимо первая любовь.
Проходит мимо…
Я её окликну
Сожму пустеющий прострелянный карман,
В который раз проникнусь я и влипну
В безперспективный розовый роман.
А силы эти…
Брать-то их откуда?
И выхода опять похоже нет
И бьётся пульс, как разбивается посуда
О самый в мире безнадёжный парапет.
Так чувствуя и даже где-то зная,
Какой бывает жесткою кровать
Я всё же безнадёжно умираю,
Когда один укладываюсь спать.
О проекте
О подписке