Глава 2

Август 1932 года

– Дорогая мама, кормят меня хорошо, хоть официально я и мертвец, – старательно выводил я на листках с данными по состоянию дел в армии, которые мне принесли по приказу Берии.

Что-то анализировать, выполнять работу, которую на меня свалил Лаврентий Павлович, я не собирался. С чего бы? Он сам сказал – Огнева больше нет. Я – по бумагам никто и звать меня никак. Какой с меня тогда спрос? А уж идти у него на поводу – нашел дурака! Вот пусть сначала «возродит» меня, да даст с семьей увидеться.

Королев на меня косился, знал, что я дурачусь, а не работаю, но пока молчал. Ему хоть ситуация тоже не нравилась, но мысль, что из-за его поспешности погибло много людей, все еще давила на мужика. Вот и решил забыться в работе.

– Ребро еще болит, дышу через раз. Уверен, любой светила науки хотел бы ознакомиться с моим диагнозом – я ведь первый в истории дышащий мертвец!

– Серега, но это же ребячество, – не выдержал Палыч.

– Нет, это факт, – не согласился я с ним. – Слышал когда-нибудь выражение: без бумажки – ты букашка, а с бумажкой – человек? Вот мы с тобой сейчас те самые букашки и делай с нами то, что хочешь. Ведь по закону нас нет, умерли. И мне эта ситуевина сильно не нравится.

– Ты нагнетаешь, – не согласился Королев. – Нам же сказали: как только выздоровеем, увидимся с родными и «воскреснем».

– Ты уверен, что их словам можно доверять? – посмотрел я на него. – А ты вот о чем подумай: если бы взрыва не произошло, то стали бы нас здесь держать? Нет. Снизилась бы для нас опасность? Нет. Они бы просто продолжили свою работу. Как и должны. А то, что сделал Берия – беспредел. Удобный для него, но все же. Наверняка мстит мне, зараза, – поморщился я.

– За что? – удивился Сергей Палыч.

– Да стукнул я его как-то раз в «солнышко». За дело, – добавил я, увидев изумленное лицо Королева.

– Бред, – покачал он головой. – Из-за такого пустяка нас бы не стали скопом записывать в мертвецы.

– А вот тебе еще вариант – он меня боится.

– С чего бы? Не слишком ли ты большого о себе мнения? – хмыкнул Королев.

– Его предшественника на посту сместили после моей проверки. И он об этом знает. Вот и подумай – я ему не подчиняюсь, докладываю самому товарищу Сталину напрямую. При этом он вынужден охранять институт, в котором я работаю, и если мне что-то не понравится в его действиях, будет ли у него уверенность, что после такого он не «слетит» со своего места? А тут – случай удобный если не взять под полный контроль, то надавить и показать свою власть. Чтобы в будущем сговорчивей был. И ты заметил, как он сослался на указ «сверху»? То же намек мне. Что Иосиф Виссарионович к нему прислушивается и его слово для товарища Сталина имеет такой вес, что можно меня мертвым объявить.

Королев нахмурился и замолчал.

– И на что ты рассчитываешь? – через минуту молчания, спросил он.

– Что Берия все же побоялся соврать и товарищ Сталин знает о том, что я выжил. Возможно, он ему наплел, что я и в таких условиях буду работать. А когда к Иосифу Виссарионовичу не попадет привычного вида отчет, тот заинтересуется – почему. И сам захочет со мной поговорить. Или просто спросит – иду я на поправку или нет. В любом случае, буду шевелить это болото всеми способами, – сжал я зубы и продолжил выводить всякий бред на распечатанных листках.

Для работы нам в палаты принесли письменные столы, вот только сидеть по одному было скучно, поэтому Палыч и пришел ко мне. Ему же я и отдал свой стол под работу, а сам в это время лежал на кровати и для удобства подложил под листки кулинарную книгу – ее нашла Дарья, когда я попросил девушку найти «что-то твердое, что можно держать в руках и писать на этом». Вот и сейчас девушка зашла в палату, принеся нам обоим обед.

– У нас сегодня Виолетта Степановна расстаралась, – с улыбкой начала он свой обычный щебет. – Тут и супчик из курицы, вот вам еще каша гречневая, Борис Александрович сказал, что уже можно. А тут чай, сладкий. Хлеба только по два кусочка, зато белый. У нас пекли, чувствуете, как пахнет? А у вас как работа продвигается? Вам не сильно тяжело сейчас ей заниматься? Вот мне писать долго тяжело. Пальцы начинают болеть, особенно указательный. Борис Александрович лишь смеется и говорит – больше практиковаться. Так ведь тогда еще сильнее болеть будут! А вы сейчас кушать будете, или попозже? Лучше сейчас, пока не остыло. Вам куда поставить?

Мы с Палычем уже привыкли к ее неудержимому щебету, поэтому не реагировали. Королев молча сдвинул бумаги в сторону со стола и указал на него. Я же кивнул на тумбочку, которая стояла рядом с кроватью. Несмотря на постоянный щебет, от работы девушка не отвлекалась и вскоре вся еда оказалась расставлена по местам, а меня Дарья намерилась снова кормить.

– Ну уж ложку-то я и сам смогу держать, – не согласился я на такую заботу. – Совсем инвалида из меня не делай.

– Да я просто поухаживать за вами хочу. Вам же больно, я вижу.

– Для этого у меня жена есть, – нахмурился я и вздохнул.

Тут же грудь отозвалась болью, и я зашипел сквозь зубы. Дарья снова захлопотала вокруг меня и все же поднесла мне тарелку поближе, чтобы не пришлось тянуться за ней. Работает-то у меня лишь одна рука. Отказываться на этот раз я не стал, так и правда удобнее. Когда мы поели, девушка собрала всю посуду и упорхнула.

– Понравился ты ей, – рассмеялся Королев.

– У меня Люда есть, так что ничего ей не светит.

– Женщины иногда бывают настырны. А некоторым все равно – есть жена или нет.

– Мне не все равно, – буркнул я.

Но все же на кое-какую мысль он меня навел. Если уж Дарья так хорошо ко мне относится, то может попросить ее позвонить моим родным? А что? Это мне запретили такое делать и к телефону на пушечный выстрел не подпускают. А вот у медсестер проблем с доступом к телефону нет. Осталось узнать – озаботились ли запретом персоналу звонить нашим родным. И если нет, то тогда пускай и через Дарью, но я дам весточку Люде!

Девушка пришла к нам через час. Так-то она часто у нас бывает – в больнице ей скучно, к тому же она приставлена к нам дежурной медсестрой и, если у нас возникнут проблемы со здоровьем, она первая должна отреагировать и при необходимости врача позвать. Вот и совмещает свои обязанности с собственным интересом. Тут-то я и взял ее в оборот.

– Даша, у меня к тебе есть просьба.

– Правда? А какая? Я смогу ее выполнить? У вас что-то болит? Бориса Александровича позвать? Или у вас бумаги нет? Мне говорили, если вам бумага понадобится, то Игнату сказать. Или если что для работы. А…

– Стоп-стоп-стоп! – я аж поднял руки в защитном жесте, хотя это и было опрометчиво.

В груди снова заболело, да и поднятая левая рука с гипсом заныла. Я скривился от боли, а Дарья охнула и тут же кинулась ко мне, на ходу выстреливая десятком вопросов о моем самочувствии и уже готовая бежать за врачом.

– Стоп, – повторил я. – Не надо никуда бежать. Можешь молча выслушать? Ну хоть попытайся, а? Пожалуйста.

Дарья пусть не сразу, но все же услышала меня и замолчала. Слава богу!

– Даш, ты же знаешь, что у меня семья есть. Они переживают и не знают, что со мной. Ты можешь им позвонить и сказать, что я в порядке и, как поправлюсь, к ним приеду?

– А разве это можно? – впервые медленно и с сомнением протянула она.

– Ну, запрет по телефону есть только у меня и Сергея Павловича, так?

– Да.

– Тебе же звонить никто не запрещал?

– Да вроде нет, – чуть удивленно, словно сама только об этом задумалась, кивнула она.

– Ну вот! – воспрянул я духом. – К тому же звонить будешь на мой домашний номер. Это в любое время можно сделать, – тут я сделал как можно более проникновенное лицо, и посмотрел Дарье в глаза. – Даш, у меня жена с ребенком маленьким. Они волнуются. Я обещал им каждый день звонить. Ну поставь себя на мое место! А если бы ты своим родным весточку не могла послать? Ведь от переживаний люди и умереть могут.

– Да, Борис Александрович говорил, что при сильном стрессе может быть сердечный приступ. А еще – может инсульт разбить так, что человек двигаться перестает. Или головная боль из-за переживаний нарастает, что ничего делать невозможно. Или…

– Вот видишь! – перебил я ее. – Так ведь кормящую мать нервировать тем более нельзя! У нее молоко пропасть может. И вот ты сама сказала – от переживаний ничего сделать не сможет и что тогда? На кого ребенок останется?

Дарья побледнела и судорожно кивнула.

– Хорошо, я позвоню. А какой у вас номер? А что сказать? А если мне не поверят? А что будет, если меня накажут?

Заверил ее, что наказывать ее не за что, но если попробуют – пусть мне говорит. Я в этом случае до самого товарища Сталина дойду, чтобы несправедливость исправить. Продиктовал ей свой номер и облегченно откинулся на подушку, когда она вышла.

– Подставляешь девушку, – заметил Королев.

– Я ей не врал – если ее накажут, буду добиваться, чтобы сняли наказание. Но она сама сказала – прямого запрета на звонок у нее нет. Видимо недоработали здесь товарищи из ОГПУ. Впрочем, это нам на руку.

Сергей Палыч ничего не ответил, вновь уйдя в расчеты по установке. А мне оставалось лишь ждать, чем закончится эта моя задумка.

***

Люда подошла к звонящему телефону и раздраженно сняла трубку. Она только уложила спать Лешу, а этот звонок снова разбудил его.

– Слушаю! – рявкнула она в аппарат.

– Ой, здравствуйте, – услышала она растерянный женский голос. – А-а-а… это квартира Огнева? Сергея?

– Если вы его ищете, его нет. И уже не будет! – зло и сквозь слезы ответила Люда и хотела положить трубку, когда с другой стороны затараторили.

– А я знаю, он мне ваш номер дал. А вас Люда зовут? Вы его жена? Он о вас так беспокоится. Просит передать, что он в порядке. Да он уже на поправку идет! Скоро и повязки с груди снимем, а рука ему в работе не сильно нужна. Пишет он правой. А…

– Подождите, что вы сказали? – вычленила главное для себя девушка. – Сережа жив? Где он?

– А он у нас, в больнице. А вам не сказали? Он хотел сам позвонить, но ему не разрешают. А…

– Подождите, девушка, кто вы? – перебила тараторку Люда.

– Ой, извините, меня Дарья зовут. Я медсестра, ухаживаю за Сергеем. А.

– Так он жив?! Но мне сказали, что он погиб. Как это может быть?

– Ну, нам привезли его четыре дня назад. Он вообще тогда в коме был, а… – тут звонок оборвался короткими губками, словно на той стороне положили трубку.

Люда стояла растерянная не зная, верить ли только что услышанному, или нет. Очень хотелось верить. Но ведь Савинков приходил, сказал, что Сережа мертв. Он соврал? Надо у него спросить, почему он это сделал! А если он не врал – пускай найдут эту обманщицу и строго ее накажут. Вот еще, удумали – издеваться над ее утратой и вселять надежду. Но вдруг это правда? И Сережа жив?

– Тетя Оля, – закричала Люда, вбежав в свою комнату. – Присмотрите за Лешей, мне срочно нужно отлучиться!

Дарья растерянно смотрела на Игната, который отобрал у нее трубку телефона и сбросил звонок.

– Приказано – с родными больных не связываться, – строго сказал он.

– Но мне никто не сказал, – растерянно пробормотала девушка. – А почему? Это как-то связано с тем, что жена Сергея считает его мертвым? А почему она так считает? Вы его скрываете здесь? А зачем? А…

Игнат проигнорировал болтушку, вернувшись на свое место рядом с дверью в палаты Огнева и Королева, которые находились по соседству. Мысленно он костерил себя за то, что не проверил – доведена ли информация о запрете на связь до медсестер. О том, что пациенты не должны никому звонить, они говорили неоднократно, а вот что те могут попросить кого-то из медсестер, и главное – те согласятся им помочь, никто не догадался. Ох и влетит ему теперь за это.

***

Когда в институт прибежала взволнованная жена Огнева, Савинков напрягся. Его чутье говорило, что это неспроста. Поэтому он тут же увел девушку в свой кабинет, подальше от любопытных глаз, и уже там спросил что случилось. После чего ему пришлось пережить маленькую бурю женской истерики и обвинений. Слушать это было неприятно. Неприятнее было вдвойне от того, что вскрылось, что Огнев жив, а сам мужчина об этом даже не догадывался. Его поставили перед фактом – Огнев мертв, донеси эту информацию в мягкой форме его вдове. И вот выясняется, что обманули и его самого и через него бедную девушку. Нет, для их службы выдавать строго дозированную информацию для исполнителя – норма. Но раз уж пошла такая игра, где требуется скрыть, что объект охраны выжил, то могли бы тщательнее следить за распространением данных. А ему теперь выслушивай женские истерики и думай, как быть дальше.

Кое-как успокоив Людмилу и отправив ее домой, Савинков заверил девушку, что во всем разберется, а сам экстренно отправился на доклад. Пускай у начальства голова болит, раз кто-то не смог удержать все в тайне.

***

Дарья пришла минут через десять после того, как отправилась звонить моим родным. В глазах у нее был испуг и растерянность.

– Что случилось? – тут же напрягся я.

– А там… она…, а тут… он… – сначала невнятно начала девушка, но потом все же снова включила свой «режим тараторки». – Там ваша жена сначала сказала, что вы мертвы, представляете? А ничего больше я узнать не успела, мне Игнат помешал. У него такое лицо было злое! У-у-у! Я так испугалась. А он как зыркнул на меня! И говорит, что нельзя вашим родственникам звонить. А до этого молчал. А мне ничего не будет, что я вашим позвонила? А вдруг меня уволят? А…

– Я же обещал, что защищу тебя в случае проблем, – перебил я девушку. – Главное, что ты дозвонилась. Спасибо огромное!

С души у меня как камень свалился. Люда теперь знает, что я жив. Неизвестно, что она предпримет, и не попытаются ли ее переубедить, но главное – убежденности, что я мертв, у нее уже нет. Да и я все равно буду пробовать до своих достучаться. Хоть как-то. И сомневаюсь, что Берия оставит этот звонок без внимания.

Я оказался прав. Лаврентий Павлович примчался уже на следующий день. С мрачным видом зашел к нам в палату. Лениво перебрал исчерканные мной листки, и с тяжелым вздохом уселся на стул.

– Ну и зачем? Вся операция коту под хвост! – как будто в воздух сказал он.

Я не видел смысла отвечать. Все уже мной было сказано ранее. Тот помолчал, понял, что ответа не дождется, и снова вздохнул.

– Вижу, я для тебя не авторитет. Тогда съездим к тому, кого ты послушаешь.

– Вы сами сказали, операция – коту под хвост, – заметил я. – Так смысл и дальше нас скрывать?

– Все еще можно исправить, – буркнул мужчина.

После чего встал и выглянул в коридор, позвав Дарью.

– Помогите ему одеться, – махнул он в мою сторону рукой.

– Но Борис Александрович сказал, что больному нужен покой. И…

– Мы съездим в одно место и вернемся, – отмахнулся Берия. И тут же попробовал надавить на девушку, – вам еще объяснительную писать, почему сделали звонок без разрешения.

– А она должна при каждом случае разрешение спрашивать? – тут же вклинился. – И у кого? Ее в курс-то об этом кто-то поставил? Свои промахи хотите на девушку повесить?

Берия дернул раздраженно щекой и промолчал, выйдя в коридор.

Оделся я относительно быстро, хотя рубашку натянуть не удалось. Вместо нее мне надели медицинский белый халат, рукава которого оказались достаточно широкими, чтобы в них пролезла рука в гипсе.

Внизу нас уже ждала машина. Черная, угловатая, на окнах шторки – кто внутри так сразу и не поймешь.

Если «к кому» мы ехали, я догадывался, то вот «куда» – было под вопросом. Потому что в город мы не заезжали, а приехали вообще в какой-то лес. Чуть позже я понял, что это чья-то бывшая дворянская усадьба. Одноэтажное здание на высоком цоколе, огражденное не маленьким забором. Во дворе пара собак, что встретили нас радостным лаем.

– Казбек, Мухтар, фу! – звонким голосом скомандовал им малец лет десяти. Потом глянул с интересом в нашу сторону и махнул рукой на дом, – папа вас на веранде ждет.

Тут только я понял, что впервые попал в место, где живет Иосиф Виссарионович. И похоже сейчас не только с ним поговорю, но и с его родными познакомлюсь. Так даже лучше! Он семейный человек, должен меня понять. Но почему-то холодок возможного отказа все равно бегает по спине…