В один из чудных апрельских деньков, когда солнышко стягивает с улиц запачканное слякотью одеяло, а на деревьях проклевываются первые почки, словно солнечный удар или вспышка молнии – на мгновение жизнь вдруг озаряется всеми красками. В течение невообразимо долгого мига я испытываю невыносимое счастье от внезапного осознания своей юности, перспектив и возможностей. Все-все-все в моей жизни будет как никогда замечательно, неповторимо и вовсе не как у всех прочих!

Я парю на волнах этого экстаза целую вечность: ровно семь дней. Ведь одновременно с почками на деревьях вспучились, разбухли и заколосились на правовом поле кадавры моих злодеяний.

***

– Часик в радость, братиша! Я уж думал, друг друга и не признаем! – Онже улыбается до ушей. Одетый кое-как, отвыкший от воли, безденежный, он выглядит молодцевато и жизнерадостно как в прежние времена. Только хитрый лагерный прищур коверкает впечатление, да прочифиренные зубы чернеют во рту безобразными кавернами.

За кружкой пива в ближайшем кафе мы вкратце делимся событиями прошедших лет. Заведение выбрано безошибочно: пыльная зелень портьер, щербатые кружки, мясные блюда третьего разогрева и равнодушная ко всему живому обслуга. Идеально для тех, чья молодость прошла мимо.

Пока я сидел под следствием, Онже «нагоняли на волю» под подписку о невыезде. Умудренный тюремным опытом, тот воплотил в жизнь подростковую нашу мечту, сколотив на районе приличную шайку под руководством авторитетного вора в законе. Вчерашние малолетки пробавлялись угоном машин, крышеванием коммерческих точек и мелким рэкетом. Наладив конопляной наркотрафик из одной солнечной республики в столицу, Онже поднял немалые бабки и даже умудрился отмыть их через собственное кафе.

На суде сорваться не удалось. Несмотря на деньги и связи, Онже впаяли приличный срок. Когда тот заехал в лагерь, на свободе все развалилось: шпану попринимали менты, бизнес умер, наркотраффик закончился.

Мажор Лелик ломанулся от Онже на пятой скорости, едва увидел того на свободе. Испуганный нашей участью, тот выбросил из головы хулиганские замашки, вернулся к нормальной жизни и стал слушаться папу. По примеру Лелика под крылышком у родителей спрятались от нас большинство прежних знакомцев.

– Ты как вообще думаешь жить, че сам себе прикидываешь? – интересуется Онже, вперяя в меня прозорливый взгляд опытного сидельца.

Я поднимаю глаза горе, стараясь придать им мечтательное выражение. Вместо солнечных бликов, однако, в них отражается свет люстры из поддельного хрусталя. Опасаясь, как бы мои слова не прозвучали столь же фальшиво, я говорю другу о беспрерывном поиске духовного Пробуждения. Я отказался от прошлого, примирился с настоящим, отучился загадывать наперед. Мошенничать, красть, грабить и угрожать я больше физически не могу. Что-то качественно переменилось, пока я находился в лагере, наблюдая за другими людьми и изучая кривые линии их загубленных судеб, занимаясь самообразованием и с каждым годом все глубже погружаясь в религию.

– Да вообще нахуй он нужен, этот криминал! – охотно соглашается Онже, мелко и часто кивая. – Сейчас еще можно бабки чистым путем заработать, нам бы только напрячься. Ну, разве что изредка закон нарушить придется!

***

На протяжении нескольких лет мы то сходимся вместе, то разбегаемся порознь, то неразлучны неделями, то не слышимся месяцами. Каждый раз перед возникновением Онже мне снятся большие жирные крысы. Раз за разом Онже всплывает передо мной как Летучий Голландец, чтобы небрежно бросить «нахуй криминал!» – и тут же влить в серую вену моей размеренной жизни адреналиновый впрыск уголовщины.

Как говорят «строгачи», после пяти лет тюрьмы у человека происходят необратимые изменения сознания. Он привыкает мыслить по-лагерному. И если зона – общество в миниатюре, то Онже и саму жизнь общества научился рассматривать как одну большую «черную» зону. Лагерь, в котором правит бал тот, кто хитрее, наглее, смелее, дерзче, сильнее. Теперь, уже со знанием дела, Онже стремится сожрать любого, кто глупо подставится и выгадать то, что плохо лежит. Где возможно – подводит, разводит и околпачивает, где можно – пудрит мозги и хитрит, где есть шанс – наезжает, пугает, давит силой и грубостью.

Пока я работаю торговым представителем, изо дня в день стаптывая ноги о твердокаменный наждак столичных проспектов и улиц, Онже быстро, последовательно, и почти что законно становится хозяином продуктового магазина, цементного завода и строительной компании, а затем с той же немыслимой скоростью их обанкрочивает. Онже алчно хватается за любую подвернувшуюся возможность для бизнеса, но все потуги впустую.

– Да не дают нормально делами заниматься, понимаешь! – ярится Онже. – Только-только запах денег почувствуешь, как тут же подкатывают, ксивы под нос суют, объясните да предъявите! Палки в колеса ставят и под себя загрести тему пытаются. Легче бросить все и послать, понимаешь?

Кто-то из социальных психологов подразделил людей на три группы: победителей, непобедителей и побежденных. Первые всегда добиваются поставленных целей и выигрывают вне зависимости от обстоятельств. Последние сдаются прежде, чем приступить к делу. Самая глупая и безнадежная категория в этой классификации – вторая. Имея все шансы решить поставленные жизнью задачи, непобедители сдаются через час после первых успехов или за минуту до окончательного триумфа. Поодиночке мы с Онже принадлежим к этой бессмысленной категории, но объединяясь, словно по волшебству становимся триумфаторами, бесконечно уверенными в собственных силах, способностях и возможностях.

– Братан, мы лямку только вдвоем потянем, понимаешь? – в неисчислимый раз Онже подбивает меня на сотрудничество. – Надо из говна выбираться, а то так вся жизнь вхолостую пройдет!

Иногда я почти готов поверить, что очередное объединение не потянет за собой душный шлейф «преступных деяний», как это прозывается на языке прокуроров и судей. Но даже когда криминальная атмосфера не создается Онже или его окружением намеренно, проблемы с уголовным законодательством приходят в нашу жизнь сами. Иной раз на нас нападут безмозглые гопники, а менты, забрав всех скопом, начнут шить нам с Онже хулиганку просто по факту того, что мы одержали верх в битве. В другой раз недавние компаньоны оказываются перевертышами, и устраивают нам разборки с бандиским участием. И каждую нашу встречу Онже выкладывает подробности о несвоевременной гибели кого-то из его прежних дружбанов и партнеров. Как само собой разумеющееся. Этот упал в яму и переломал все кости, того застрелили, третий и вовсе вышел за пивом и никто его с тех пор больше не видел.

В последний раз Онже нарисовался, когда я проклинал свою бестолковую жизнь за решение устроиться на работу в универсам эконом-класса. Грязь, зловоние, крысы на дебаркадере и в гондолах с товаром, ленивые грузчики и обозленные жизнью бедняки-покупатели, пятнадцатичасовые рабочие смены и перспектива обручиться с каторжным магазинным трудом на пожизненной должности заведующего, – от всего этого я непосильно устал.

– Выбирайся из этой западни, братка, – подмигивает Онже. – Есть одна тема! Я тут на Николиной горе грузовое такси замутил: заказов до ебеней, конкуренции ноль. Ну, почти ноль. Кое-кто мешает, конечно, но мы их конкретно задавим, понимаешь?

Электромагнитное поле, спаивающее нас в один мозг, включается сызнова. Как всегда в содружестве с Онже, круг моего общения резко меняется. На месте друзей и знакомых по институту и прежним работам, материализуются ранее судимые лица, общения с коими я старательно избегал все эти годы. Как опытный хамелеон я быстро подстраиваюсь, и спустя считанные дни демонстрирую окружению не только жаргонную речь и характерное поведение, но и способность воспринимать действительность сквозь призму готтентотской морали. Добро все то, что сулит благо для нас. Зло – все, что нам мешает.

День за днем мы пашем на благо своего предприятия. Уже вскорости приобретаем небольшой автопарк, а на одном из забытых богом заводов арендуем офис и ангары под стоянку и ремонтный цех.

Затем выясняется непредвиденное. Зная мое нежелание ввязываться в откровенную уголовщину, Онже утаивает от меня организованный параллельно с грузоперевозками наркотрафик. А заодно и свою личную программу по насильственному искоренению реальных и потенциальных конкурентов с поля экономической борьбы за выживание предприятия.

Вскоре во мне поселяется предчувствие чего-то неотвратимо убийственного. И, как это было много раз прежде, в воздухе, которым я дышу, разливается устойчивый запах говнища. В первые годы взаимодействия с Онже я никак не мог уяснить, откуда этот запах берется. Принюхиваясь тут и там в поисках навозной кучи или неприметного нужника, я списывал свои ощущения на ганджубас либо на издержки пасторальных Рублево-Успенских пейзажей. И лишь в этот раз стал догадываться, что едва уловимое фекальное амбре, сопровождающее все наши с Онже похождения и передвижения, не имеет ничего общего с физиологией: так пахнет сера.

– Братан, ну и что мне теперь делать прикажешь! – сердится Онже. – Вот нахуя были эти старания? Мы же вместе мутить тему начали, как мне теперь одному выкручиваться?

Проходя мимо, соседи бросают в нашу сторону опасливые короткие взоры, пытаясь исподтишка разглядеть, от кого разносится по двору ураганный мат, разбавленный уверенной феней. Мы сидим в машине возле моего подъезда, и я только что сообщил Онже, что полностью выхожу из замута. Доля криминала в бизнесе уже зашкаливает за все допустимые мною пределы, а ряд предзнаменований указывает на дурной исход всей задумки.

Последней каплей стал телефонный звонок от матери. Ночь за ночью ей мерещился странный сон, будто она ищет меня в Подмосковье, но не может найти. В ночь звонка ей явился финал сновидения: на пути матери предстал Онже в облике Дьявола. А затем она обнаружила и меня, бездыханное тело.

– Нам нельзя сдаваться, братан! – кипятится Онже. – Все твои чуйки – тупо эмоции. Ты же сам видишь, как мы в горку поперли! Стоит нам только взяться как следует, и мы вдвоем весь этот ебаный мир уделаем, понимаешь?

Онже отчасти прав. Едва мы с ним беремся за что-нибудь, и Фортуна делит с нами кров и стол. Благоприятно складываются любые, даже самые неоправданные обстоятельства. Но с той же неотвратимостью, раз за разом, скапливаются над нашими головами черные тучи – некая абстрактная пагуба, готовая вылиться в конкретные беды.

– Ну и как думаешь, откуда это говно берется? Что за силы нам мешают нормально делами заниматься? – уже спокойней, усталым голосом справляется Онже. Подавленный, он нервно курит одну за одной, глядя на равнодушные окна соседних домов.

Мы впервые подняли эту тему вслух. Уже невозможно деликатно замалчивать, нельзя ее избегать. Восполняя друг друга, мы с Онже увеличиваем свои силы и разумы многократно. Но вместе с ними множится в нас и нечто злое, зловещее. Я пытаюсь донести Онже мысль, что Карма с процентами платит по всем счетам. И, сея зависть, обман и насилие, мы по какой-то немыслимой невезухе пожинаем первые всходы еще до того, как взойдет основной урожай.

Онже намерен закрыть предприятие и выбыть прочь из столицы. Устал обламываться, терять, огорчаться, разочаровываться в себе и в других, рваться к победе и падать задолго до финиша. Словно Сизиф, он катит валун своей многострадальной мечты по кручам жизненных тягот, но срывается книзу, едва замаячит перед глазами покоряемый пик. Пройдет еще год, прежде чем Онже снова отважится сделать мне предложение подставить плечо под бремя этого груза.