2

Выходя из Небесной канцелярии, мне подумалось, что на следующее место необходимо прибыть заранее. Разговор с Богом занял целую вечность. Между делом мы поиграли в шахматы и поговорили о смысле жизни. Странно, но смысл жизнь так прост и очевиден. Почему же ни один человек за все время так его и не понял?

Тем временем стемнело. Небесная синева уходила за горизонт. Воздух становился все холоднее. Небосвод заполнялся звездами. Вдалеке по дороге шли двое крестьян, один из которых сегодня умрет.

Богдан и Казимеж шли обнявшись. Следовали они из соседней деревни. Попойка была знатная. Хозяин поставил хороший стол, как никак выдал замуж свою единственную дочь. Мужики шли еле – еле, языки их заплетались, а охмеленные умы уже не соображали. Бессвязная речь была пустой и нелепой. В общем ждать интеллектуальной беседы не приходилось, что было весьма печально.

– Вот скажи мне, Бог… ик… дан, ты на том хуторе бывал когда – нибудь раньше?

– Что?

– На хуторе том бывал?

– Как не бывал? Бывал конечно. Да я только оттуда иду.

– Дубина ты, Богдан. Я же тебе не про то говорю.

– Прекращай трещать, Казимеж, итак голова болит. Ты лучше посмотри какая сегодня ночь. Вона как звезды светят. А воздух то какой чистый.

– Даааа – протяжно подтвердил Казимеж.

– В такую ночь сам черт не страшен.

– Ой накличешь ты беду на нас, Богдан.

– А чего? Черта боишься?

– Боюсь – не боюсь, да только вот черта звать последнее дело.

– Да ладно тебе. Ну и что мне будет? А ну-ка подайте мне черта сюда! Я ему покажу как у нас на хуторе дела делаются.

– Да тише тебе. Щас до дома дойдешь, жинка тебе покажет и черта и все что хож.

Долго ли, коротко ли еще длилась бы эта беседа – не известно. Но если бы на горизонте не появилась уловимая тень, то можно сказать уверенно, что мужики не остановились бы как вкопанные на том же месте.

– Тю. Богдан, да ты посмотри. Никак кто идет нам на встречу?

– Хде?

– Да вон там, впереди.

Богдан скосил глаза и попытался сконцентрировать взгляд по направлению, указанному его товарищем, и похоже что-то сумел разглядеть.

– Да, верно, идет кто-то.

– Ну и кто же это может быть? Никак сам черт нас услышал? – ехидно спросил Казимеж, а сам, не смотря на опьянение, стал заметно нервничать.

Ровный свет луны тускло освещал ночное пространство. Поле озаряло слабое золотистое сияние. Порывы ветра умеренно теребили траву и кустарники. Тень вдалеке становилась все ближе и ближе.

И вот, не доходя и десяти шагов до путников, стало видно, что тень – это никакая не тень, а всего-навсего старуха, одетая в темный балахон, защищающий от дождя и прочей непогоды. Держась костлявой рукой за косу, перекинутую через плечо, она медленно ковыляла себе по дороге навстречу мужикам, так не вовремя попавшимся ей в столь позднее время.

Трудно сказать, что повлияло на поведение Богдана и Казимежа. Может быть это было невероятное количество выпитого алкоголя, может быть предшествующая беседа оказала свое влияние. Но как бы то ни было, безобидный образ старухи с косой оказал на мужиков неизгладимое впечатление.

Сердца их начали ускоренно биться. Глаза перестали быть перекошенными, взгляды сосредоточенно уперлись на старуху, зрачки сузились. Они явно испытывали страх.

Первым не выдержал Казимеж.

– Чур меня, чур. Изыди нечистая – прокричал он, и со всех ног побежал в противоположном от намеченного пути направлении.

Богдан же стоял парализованный. Сердце его стало биться так сильно и часто, как никогда раньше до этого.

– Так вот ты какая, смерть моя – прошептал он.

Старуха подошла ближе и опустила капюшон балахона. Старческое лицо было покрыто морщинами, седые локоны редеющих волос свисали по бокам головы, обдуваемые потоками ветра. Прищуренный взгляд старухи уперся в Богдана.

– Тьфу на тебя, пьянь – писклявым голосом завопила старуха – мы тут весь день на сенокосе были, граблями махали с утра до ночи, уработались так, что аж косу забыли. Пришлось за полночь за ней возвращаться. А ты тут пьянствовал весь день и еще не пойми чем занимался. Хорош – ничего не скажешь. Как вдарила бы тебе, если бы силы были.

Накричавшись, старуха накинула капюшон и засеменила восвояси.

Ошеломленный Богдан остался стоять неподвижно.

– Простите, но смерть – это я.

Крестьянин обернулся, сердце его остановилось, он упал замертво.

Глава III

Старуха с косой, ангел смерти, пляшущий скелет, мрачный жнец, психопомп, Танатос, Хель, Анубис, Плутон и так далее – сколько же образов и имен придумал человеческий ум для изображения смерти.

Чем примитивнее общество, тем выше желание персонализировать смерть. Проще поверить в то, что смерть – это некая хтоническая сущность, чем смириться с тем, что смерть – это неизбежное явление, нависающее над головами всех живых организмов.

И наоборот, в более развитом обществе изображение смерти как некой сверхъестественной сущности считается нелепым. Научный подход – вот решение всех вопросов. Смерть – это всего лишь остановка жизнедеятельности, полное прекращение биологических и химических процессов организма.

Наверное, это и правильно. Зачем все усложнять? Зачем постоянно думать и размышлять? Есть общепринятое явление. И это факт. Все смертны. Все когда – нибудь умрут.

И атеисты, и адепты Санта Муэрты, и каждый живой человек рано или поздно встретят свою смерть.

Бесконечные размышления по каждому поводу просто мешают сосредоточиться на значимых событиях происходящей действительности. Человек просто не может понять одну простую истину – если его размышление было верным, то он получит положительный результат, если он попал в тупик, значит его размышление было ложным. Попадая в тупики и получая положительные результаты постоянно на притяжении всей своей жизни, человек начинает путаться и создавать целую вереницу нелепых, а зачастую и просто опасных, противоречий.

Возьмем, например, вот эту эпоху. Франция, вторая половина XVI века.

Несмотря на междоусобные распри, реформы распространяются во все слои общества. Завершается период Возрождения, происходит научная революция, формируются законы капитализма.

В стране сформирован абсолютизм – государством правит король и его приближенные. Прогрессивная часть социума пока еще не имеет причин выказывать революционные недовольства.

Летом 1572 года, после длительных переговоров, в Париже был заключен династический брак между Генрихом Наваррским и Марией Валуа.

Свадьба состоялась 18 августа. В столицу съехались многие знаменитые гости. Торжество проходило с размахом. Улицы были убраны в праздничные одеяния. Народ толпился в ожидании лицезреть монарших особ. Все выглядело замечательно и прекрасно.

И трудно было бы поверить в то, что произошло дальше, если бы это не произошло на самом деле.

Тогда общество верило в одного бога, исповедовало одну религию. И возможно, что все сложилось бы идеально, если бы не одно но. Гости со стороны невесты были католиками, а гости со стороны жениха – протестантами.

Через шесть дней после свадьбы, в ночь на 24 августа 1572 года из-за непримиримой вражды в Париже началась резня. Католики убивали протестантов.

Крики и ужас охватили столицу. Десятки тысяч мужчин и женщин по всей Франции были убиты в ту ночь.

В последствие это событие назовут Варфоломеевская ночь.

Это не было самое массовое убийство, это не была самая кровавая бойня, и это не было самое массовое умерщвление людей за короткий промежуток времени, но сам факт того, что люди, считающие себя носителями высоких идеалов, одержимые идеей собственной правоты, приняли для себя такое решение, заставляет задуматься.

Смерть не приносит удовлетворения, смерть не искупляет грехи, смерть просто ставит точку в истории жизни.

Неуемная человеческая натура всю свою жизнь строит иллюзии, ложные идеалы, недосягаемые мечты. Человек не умеет жить, а когда приходит пора умирать – начинает скорбеть по потерянным возможностям, сожалеть о несбыточном.

Не каждому дается выбор, но выбор есть у каждого – это парадокс смерти, который понятен не всем.

Бывает такое, что за ширмой прожитых лет кроется пустота, а бывает и так, что и нескольких мгновений достаточно для того, чтобы заполнить свое безликое существование смыслом.

Таков этот мир, такова эта жизнь. Для одних мир – это жизнь, для других жизнь – это война.

Глава IV

1

Рядовой Алексей Зайцев сидел в окопе.

Шла вторая минута тишины. Воспользовавшись передышкой, Зайцев закрыл глаза и представил дом. Затем он открыл глаза и увидел, что все еще находится на войне. Его окружали разрушенные бомбежкой здания. Воздух был заполнен запахом пороха. Звон в ушах, возникший после взрыва очередного снаряда, не стихал ни на миг. Повсюду виднелись