В голове царил сумбур и пустота, я не понимал, что тут делаю и как сюда попал. Я осторожно привстал и сел, опустив ноги на холодный пол. Все действия были очень медленными, но сетка кровати всё равно под моим весом издала громкий скрип, отозвавшийся в голове как раскат грома. Человек в кровати тут же проснулся и, встрепенувшись, обернулся ко мне.

Это был Владислав, и вид у него был просто кошмарный, смятые волосы, круги под глазами и недельная щетина.

– Очнулся? Как себя чувствуешь? – обеспокоенно спросил он.

– Как будто пробежал марафон, – честно признался я. – Сил почти нет, в груди боль, но самое плохое, что я не пойму как сюда попал. Что со мной произошло и почему вы здесь?

– А что последнее ты помнишь?

– Помню, как уговаривал Инну поехать с вами на речку, вместо похода. И вроде как, она даже согласилась. А потом… – я потёр лоб, силясь извлечь из памяти хоть что-то ещё. – А затем всё, полный провал. Что со мной произошло? И где Инна, я должен рассказать ей, где нахожусь. А почему вы тут? С нами что-то случилось?

– Я всё тебе расскажу, но позже. Оставайся здесь, я позову твоих родителей, ладно?

– А где Инна, мы, что пропустили её день рождения?

– Позже, – бросил он, торопливо покидая палату.

Я обессиленно откинулся на подушку, в груди неумолимо расползалось чувство тревоги. Что-то произошло и мне об этом отказывались говорить. При попытке выйти из палаты я столкнулся с сопротивлением медсестры, тут же оказавшейся у входа. На все мои вопросы она отвечать отказывалась, сказав, что скоро придут мои родные с доктором и узнать можно будет у них.

Я удрученно вернулся на кровать и уставился в потолок с отваливающейся штукатуркой. Трещина, ползущая по его белой поверхности, напоминала ту, которая сейчас расползалась у меня в голове. Я ощущал себя расколотым на «до» и «после» попадания в больницу, потому что между этим событием, казалось, прошло много лет. Не подумал бы, что небольшой провал в памяти настолько обескураживающая штука. При всём при этом я отлично помнил, кто я и многие события из моей жизни, выходит, что потеря памяти не была настолько уж сильной. Но вот что её вызвало?..

Спустя, казалось целую вечность, пришли родители с Владиславом. Мама тут же кинулась обнимать меня и спрашивать о самочувствии, она еле сдерживала слёзы.

– Я почти в норме, только слабость сильная и всё. Но расскажите мне уже, наконец, что произошло и как я тут очутился.

– У тебя поднялся сильный жар, – внезапно ответил отец. – Температура поднялась аж до сорока градусов и ты начал бредить, потерял сознание. Мы сразу же вызвали скорую, похоже это был грипп. Сейчас многие болеют, но мы и не подумали, что ты тоже подхватишь. Обострение было настолько серьёзным, что врачи немедля госпитализировали тебя.

– Вот как, – простонал я. – Неудивительно, что ощущения, будто по мне каток проехался. И сколько я здесь пробыл?

– Трое суток, – не колеблясь, ответил папа.

– Ого, – я на время потерял дар речи, пока не вспомнил самое важное. – О, нет! Мы же хотели все вместе поехать на речку, неужели из-за меня пришлось всё отложить?

– Нет, – вмешался в разговор Владислав. – Перед тем как тебе стало окончательно плохо, ты созванивался с Инной и сказал, чтобы мы ехали вдвоём. Твои родители остались присматривать за тобой, а Инна и я отправились на природу.

– Ну, хорошо, – у меня отлегло от сердца. – Я уж подумал, что испортил всем выходные. А где Инна? Хочу поговорить с ней, надо рассказать ей, где я и что со мной.

Наступила тишина. Взрослые переглядывались между собой, как будто каждый молча высказывал своё нежелание отвечать мне. Ощущение чего-то неумолимого и зловещего начало прокрадываться мне в душу. И Владислав произнёс три слова, положившие начало конца.

– Инны больше нет.

Трещина резко ускорила свой рост, став разломом, что поделил моё мироздание на две части. В груди что-то рванулось вперёд, но не выдержав нагрузки, навсегда улетело вниз.

– Как это больше нет? – робко переспросил я. – Она куда-то уехала или что?

– Произошёл несчастный случай, – вздохнув, продолжил Владислав. – Мы поехали на речку и она сразу пошла в воду. Но что-то случилось. Или у неё свело ногу судорогой, или она забрела слишком глубоко. Течение подхватило и унесло её. Я пытался доплыть и вытащить её из воды, но не успел – говоря это, Владислав смотрел на свои ладони, будто держал в них Инну всего мгновение назад.

– А что потом? – мне просто не верилось, что он так спокойно говорит об этом, – Вам удалось отыскать её? Где она сейчас и что с ней?

– Спасатели ищут её уже три дня, но пока без толку. Все говорят, что, скорее всего тело отыскать не удастся, поскольку течение дальше по реке только усиливается.

Меня слегка передёрнуло. Мне не послышалось или он только что назвал её телом? Она была живым человеком, который мечтал и любил, а вовсе не комком плоти. Откуда в её отце внезапно появилось такое бездушное отношение?

– Но ведь её ещё не нашли, – возмутился я. – Может быть она выбралась из воды где-то дальше и попросту заблудилась?

– Поиски будут активно вестись ещё неделю, потом это будут делать один день в неделю. Окончательно поиски прекратят только, если найдут её или пройдёт пять лет и они признают Инну без вести пропавшей.

– А вы сами принимаете участие в поисках? Я тоже хочу присоединиться.

Владислав переглянулся с моими родителями, не зная, что сказать.

– Я понимаю твоё горе, потеря Инны это большой удар для всех нас, но сначала тебя должны выписать из больницы, – ответил вместо него отец. – Если захочешь принять участие, то мы с матерью не станем возражать. Но ты должен прийти в порядок, ты никому не сможешь помочь в таком состоянии.

– Я уже сейчас могу ходить, – возразил я. – Вы же сами видите, что со мной всё в норме.

– Я сказал нет, – отрезал отец. – Выйдешь из этого здания только с разрешения доктора.

Я со злостью посмотрел на него, но затем мои чувства смягчилось. Как бы отец не настаивал на своём, он всего лишь желал мне здоровья. Пойти против его воли я не мог, ведь нужно было найти место, где пропала Инна, добраться туда. Потом требовалось время и ресурсы на сами поиски, а затем надо было добираться обратно домой. Всего этого я обеспечить в одиночку не мог. Поэтому я сделал единственное правильное решение, отпустил хватку на горле этой ситуации и откинулся на кровать.

– Хорошо, пусть будет так. Могу я в таком случае побыть один, мне надо подумать над всем этим.

Они ушли, оставив меня наедине с мыслями. Я думал об её улыбке в нашу последнюю встречу; думал, что скажу ей, когда найду её вновь; думал о том, что теперь буду обнимать её гораздо крепче и чаще чем раньше. Со всеми этими размышлениями я провалился в сон, наполненный странными образами погружения в какую-то тёмную бездну. Я пытался выбраться из неё, но меня всё затягивало и затягивало вглубь, пока я наконец не проснулся, поняв, что это был лишь ночной кошмар. Но вот события и разговоры вчерашнего дня кошмаром не были и это было ещё хуже. Я вновь и вновь думал, как же мы будем искать Инну и где она сейчас.

Мама и брат навещали меня в последующие несколько дней, приносили фрукты, интересовались самочувствием и рассказывали о ходе поисков. Их новости не радовали меня, вестей с места происшествия не было, спасатели прочёсывали местность вокруг реки, в близлежащих населённых пунктах развешивали фото Инны и расспрашивали местных. Но всё было без толку, похоже, что течение унесло её ещё дальше.

Я выслушивал их, кивал и просил оставить меня. Не было никакого желания смотреть на их жалеющие взгляды. Я, конечно же, понимал их растерянность, они были бессильны и никак не могли помочь, хотя очень хотели. С нетерпением я ожидал лишь своей выписки и встречи с Инной, когда отыщу её.

***

Так постепенно началось моё горизонтальное падение куда-то вниз. Я знал, что совершаю шаги вперёд, но они почему-то никуда меня не вели. Все действия, совершаемые мной, будто бы делались, лишь для одной цели. Отложить в долгий ящик эту ужасную мысль, что жизнь уже не будет прежней и мне тоже уже не стать самим собой как раньше.

Спустя три дня меня выписали и, как и обещал отец, сразу отпустили на поиски вместе с Владиславом. На его машине мы добирались туда около полудня и вместе со спасателями прочёсывали устье реки. Всё это занимало много времени, поэтому с собой мы брали еду, походные принадлежности и палатку. Предстояло проделать долгий путь до места, где река впадала в широкий водоём. Он разделялся ещё на несколько рек и вести поиски оттуда, представлялось невозможным. Водолазы продвигались гораздо медленнее, чем те, кто искал у берегов, поэтому мы с Владиславом и ещё несколько человек продвигались к концу реки ударными темпами. Порою ночевали в палатке, порою возвращались домой, но каждый день неуклонно шли всё дальше и дальше вперёд. Так прошли две недели фазы активного поиска.

Владислав сказал, что мы почти подошли к концу реки и дальше пойдут только спасатели, а мы вернёмся домой и будем ждать. Я не стал ему перечить, хотя в душе был не согласен. Всё это время мы крайне мало разговаривали. Полагаю, он был убит горем, а я сдерживался, чтобы не обругать его. Именно идея Владислава о поездке к воде привела к тому, что Инна попала в такую передрягу. Если бы не он, то после моей болезни мы бы уже отправились вдвоём в свой поход. А сейчас она была неизвестно где, одна и возможно полуживая от голода и усталости. Но высказывать всё это было бы слишком жестоко, наверняка он и сам понимал, какие ошибки допустил.

Вместо этого я решил по максимуму занять себя в ожидании возвращения Инны. Я решал домашние задания, данные нам в университете на лето, изучал заранее те предметы, которые нам предстояли. Я представлял, как расскажу и покажу всё Инне, а она похвалит меня и обрадуется, что я был так предусмотрителен. Я заранее собрал рюкзак для нашего похода на гору и расспросил Надю про маршрут. Она странно отреагировала на это, но я заверил её, что Инна обязательно вернётся, и мы отправимся в поход. И самое главное я продолжал выжигать, продолжал делать работу по эскизам, которые Инна для меня нарисовала. Это были мои лучшие творения, ибо я вкладывал в них всю любовь к Инне, которой хотел показать их все, когда закончу. Я записывал идеи, книги и фильмы о которых хотел поговорить с ней. Нам столько всего предстояло обсудить. Так прошёл ещё один месяц лета.

И в его конце отец сообщил мне, что Владислав назначил дату похорон Инны. Сердце моё упало куда-то вниз. Они не нашли её, не было никаких доказательств её смерти, но Инну заранее решили забыть и похоронить. Вначале я не хотел туда идти, я обругал Владислава всеми известными мне словами и проклял его сотню раз, но затем родители всё же уговорили меня, обосновав это тем, что он итак страдает от потери дочери. А если же я не приду, то нанесу ему ещё большую рану.

Прощание состоялось в небольшой церкви, рядом с кладбищем, где была похоронена мама Инны. Из собравшихся я знал только родителей, Владислава, Надю и ещё несколько девчонок из нашей школы и университета. Рядом с пустым гробом стоял большой портрет Инны, годовой давности. Там она ясным взглядом смотрела в камеру, это было фото для студенческого билета, я был с ней в тот день. После того как мы сделали фотографии, Инна зачем-то попросила фотографа скинуть цифровые исходники фото ей на флешку. Я спросил зачем, а она ответила, что может пригодится в будущем. Как будто знала для чего именно. Интересно, а на моих похоронах тоже будет фото с того дня, призадумался я. Пожалуй, я бы дал на это согласие, ведь оно вышло весьма неплохим.

Каждый из присутствующих что-то говорил, прощаясь с Инной, а я стоял сзади всех. Смотрел на свои начищенные черные туфли и размышлял, понравилось бы Инне на собственных похоронах. Устроило бы её фото, количество собравшихся, их слова о ней? Безусловно, они все говорили много чего хорошего. Но эти слова были однотипны. Умная молодая, красивая, добрая, вот и всё. А я знал гораздо больше, знал, что она очень о многом мечтала. Знал, что когда-то она никому не доверяла. Знал, что она винила себя в смерти матери. И я знал, что она денно и нощно искала свой Путь, веря в то, что он подарит её существованию некий смысл.

Я понял, что мне становится всё более душно в этом помещении и потихоньку вышел, чтобы меня никто не заметил. На улице стоял чудесный летний день, в этом году август выдался особенно жарким и солнечным. Я слегка ослабил галстук, чувствуя, как под мышками расползаются пятна пота. У меня не было ни единой мысли, что делать со всем клубком чувств в душе и в груди. Пойти обратно в церковь или домой, посидеть на лавочке в парке, которую мы так любили с Инной или пройтись мимо витрин с картинами, выжженными на дереве. Но ни одно из этих мест не дало бы мне верного ответа, там не было ничего кроме воспоминаний. Столь прекрасных, но настолько же горьких сейчас. Я достал из кармана компас, подаренный Инной, его стрелка показывала направление в сторону севера. Туда, где я не был и туда, где должна была быть гора на которую мы собирались поехать.

И тут я кое-что понял про того мальчишку из безымянной книги о Пути. Раньше я всегда считал крайне спорной идею концовки, ведь она обрывалась на его отплытии и не было ни слова о его дальнейшей судьбе. Он просто исчезал вместе со своей лодочкой на фоне горизонта водной глади и всё. Это был весьма опрометчивый выбор, но суть истории была вовсе не в этом.

– Он попросту не мог больше находиться там, где был. Это место не давало никаких ответов, – изумлённо произнёс я эту мысль вслух. – Только Путь мог их дать.

Так я впервые пошёл по Пути. У меня не было ни цели, ни направления, лишь стойкое желание найти выход из того хитросплетения чувств, что угнездились в моём сердце. Я хотел получить ответы, на все эти вопросы, мучившие меня тогда и решил просто передвигать ногами до тех пор, пока не пойму, что же мне делать. Поначалу вокруг были места, которые я хорошо знал, но теперь в них не было ничего кроме воспоминаний и они больше не привлекали меня. Не было никакого смысла задерживаться там. Дома становились всё ниже, а улицы малознакомыми, я приближался к пригороду. Часы остались дома, и я не знал, сколько иду, но это пока не волновало, а потом перестало беспокоить совсем. Инна бы одобрила мой поступок, она прекрасно знала, что без Пути жизнь невозможна, Путь необходим для роста и самосознания.

Начинало темнеть, я шёл вдоль загородной трассы. Я обернулся и увидел огни моего ночного города. В нём остались дом, родные люди, пирограф, мечты и будущая работа. Но в нём больше не было Её, и я по-прежнему не знал, как с этим быть. Поэтому я двинулся дальше. Мой желудок начал урчать от голода, а пересохшие губы требовали воды, я задался вопросом, сколько смогу пройти без пищи. Но вскоре начал гнать его прочь, Инна бы точно не одобрила такое проявление слабости. Дорога только начиналась, а я уже выдумывал трудности, прочь все эти мысли о возвращении назад, там больше ничего нет. В полной темноте я прошёл какой-то посёлок с лениво перекликающимися собаками. Вокруг стоял шум сверчков и проезжающих машин, я отошёл подальше от обочины, опасаясь, что водители могут меня не заметить в темноте. Дневная жара ощутимо спала, заставив меня застегнуть пиджак. Ноги болели от усталости и немного саднили от туфлей, которые я ещё не успел толком разносить.

Со светом солнца начало теплеть, я изрядно продрог за ночь, не замёрзнув только потому, что вообще не останавливался. Усталость почему-то начала проходить и я обнаружил, что бесконечный шум в голове куда-то улетучился. Мне становилось всё легче, и я понимал, что Путь исцеляет меня, а значит, нужно было идти до тех пор, пока всё не станет как раньше. Инна бы точно одобрила такой серьёзный подход. Прошёл ещё один день, за ним второй и третий, а затем я сбился со счёта. Я уже еле плёлся по дороге, ноги стали тяжёлыми как гири, глаза слипались. Второе дыхание закончилось, пора было это признать.

Я увидел вдоль дороги заброшенную автобусную остановку и решил немного отдохнуть. Изначально я лишь хотел ненадолго присесть, но попытка встать обернулась болью в ногах и головокружением. Я лёг на потрёпанную временем скамейку и закрыл глаза. За несколько дней дороги я так и не смог понять, как мне теперь быть, как вернуть прошлое и что делать с этой пустотой в груди. Похоже, нужно было смириться с тем, что вновь ничего не будет как раньше. Это пугало, это пробуждало чувство отвращения к самому себе из-за беспомощности и безысходности. Я не мог ничего изменить, не мог исправить прошлое и отговорить Инну от той поездки, не смог отыскать её, не смог отменить её похороны, а теперь ещё и не мог даже шевельнуться. Я закрыл глаза и представил себе, что когда открою их вновь, то всё это окажется лишь кошмарным сном. Так Путь завершился в первый раз.

***

Я очнулся в той же больнице, что и после гриппа. Мои ноги горели от боли и еле двигались, а слабость во всём теле буквально придавливала к кровати. Один за другим приходили мои родственники. Их слова были утешительными, вопросительными, огорчёнными и разозлёнными. Я ничего не отвечал им, только молчал или отворачивался. Нечего было им сказать, не было смысла описывать то чувство пустоты, что прочно угнездилось в груди и не желало уходить, это была моя личная проблема. Всё остальное казалось чем-то глупым и неважным.

Полиция нашла меня через неделю после исчезновения в состоянии полного истощения и доставила обратно в город. Взглянув на себя в зеркало, я увидел бледное похудевшее лицо с кругами под глазами, которые впоследствии останутся на всю жизнь.

Спустя неделю после выписки меня отвели к психологу. Это оказался славный молодой человек, в основном, потому что он не осуждал меня и почти не спрашивал о моём уходе из дома. Он много расспрашивал о моём увлечении пирографией, о детстве и наконец, о планах на будущее. В конце он всё же спросил, не собираюсь ли я уйти вновь. Я ответил, что нет, в этом не будет ровно никакого смысла. Он посоветовал мне заняться выжиганием в остаток дня, и мы распрощались.

Будучи дома, я решил последовать его совету и отвлечься на творчество. Пирограф как-то непривычно лежал в руке, неудивительно, ведь я не брал его больше двух недель. Сначала я провёл несколько линий и завитков на черновой доске, чтобы освежить мышечную память, а затем решил взяться за нечто более основательное. Взгляд мой упал на несколько эскизов, сделанных Инной. Я мечтал показать их ей, но так и не успел закончить, всё время откладывая на потом. А что делать с новыми работами, кто же нарисует эскизы лучше неё? И кому я теперь буду показывать результаты своих работ. Разве кто-то способен порадоваться и восхититься ими лучше, чем она.

Я посмотрел на свою линию судьбы на ладони, извилистая и пересечённая разными событиями. Враньё, подумал я, полное враньё. Больше меня ничего не ждёт, кроме бесконечного пустого бытия. Я прислонил раскалённую иглу пирографа к началу линии и, выжигая кожу, провёл до самого её конца, делая свою судьбу абсолютно прямой и понятной. Морщась от боли, я уложил пирограф в коробку, положил в самый дальний угол шкафа и больше никогда не брал его в руки.