Под спудом тел

«Господи, ну почему ты не надоумил меня выучить „Коран“?!» – с отчаянием думала Марина, не замечая абсурдности своей мысли. Их с Ортего разделили: она по обыкновению присматривала для себя миленькую новую шмотку, а он… В каком отделе находился муж, она толком не знала. Ох уж эта субботняя привычка бегать по торговым центрам! Но кто мог предполагать, чем на этот раз обернётся безобидный шопинг.

Вооруженные люди, паника, выстрелы – всё так быстро и неожиданно. Разбитые витрины, затоптанный пол, зловещий запах металла и свежей крови. И вот – они в заложниках, и грубые с бешеными глазами люди к сентиментальности не склонны. На месте расстреливают тех, кому чужд ислам. Чутким ухом Марина слышит – как хорошо, что стала разбираться в этих тарабарских наречиях – что задают вопросы о матери Мухаммеда, требуют цитаты из «Корана». Не растерявшая студенческих привычек, она пытается уловить и запомнить невнятные ответы перепуганных людей. О лице и руках уже успела позаботиться: из разбитого прилавка стащила тюбик с кремом цвета южного загара. Платком повязалась по-здешнему, забрав русые волосы и скрыв лоб. Всё это – под прикрытием широкого и рослого аборигена. Хорошо, что сегодня на ней оказалась длинная юбка.

Чудовище с автоматом – калаш или ей показалось с перепугу? – приближалось. Ребёнок вслед за мамой отрицательно мотает головой – нет, он не знает «Корана». Автоматная очередь, вскрики, падение тел, синяя и белая ткань набухает алым. Женщина успела зажать ладонью глаза ребёнку. Яркая пластмассовая игрушка из его рук, брякая, откатывается в сторону. Марина хватает ртом воздух, лицо наливается кровью, она силится бежать, чтобы вцепиться в глотку… Но свет внезапно меркнет, она валится как подкошенная под ноги людям, они молча расступаются. Под Мариной растекается красная лужица… Трупы оттаскивают к лестнице.

Ортего устал ждать жену и вышел на воздух, намереваясь позвонить ей. Очутившийся рядом мужчина оказался коллегой, они разговорились, непроизвольно удаляясь по аллее от торгового центра. Выстрелы, раздавшиеся внезапно у здания, заставили обернуться. «Марина!» – Ортего помчался назад, но увидел: идёт штурм. Вооруженные бандиты захватили торговый центр. Тут же подъехали полицейские, Ортего кинулся к ним: «Моя жена!»

Как же забыть весь этот сентябрьский кошмар?! Почти трое суток он ничего не знал о её судьбе. Потом сказали, что нападавших было всего-то полтора десятка человек. Больше полусотни убитых заложников, среди которых она пролежала много часов. Ортего помогал с ранеными, их было очень много, жадно охватывал взглядом, боясь и надеясь увидеть среди них Марину. Она очнулась сама, но не могла пошевелиться, придавленная со всех сторон постепенно остывающими телами. Лишь когда донеслись до неё голоса, смогла издать протяжный звук.

Первенца они потеряли.

Похудевшая Марина через несколько дней вышла, наконец, из больницы. Мрачно пошутила:

– Во всяком случае, репортаж из первых уст у меня получится убойный.

– Не делай из трагедии шоу! – муж влепил ей пощёчину.

Слёзы брызнули из глаз против воли. Побледнев, Марина закусила губы и промолчала, недобро прищурившись.

– Маленькая моя, прости, прости, я так за тебя испугался!

Ортего тыкался ей в лицо толстыми губами, пытался обнять. Марина сжалась в стальной комок. Он. Её. Ударил. После всего, что произошло.

– Я тебя никуда больше не отпущу одну. Мы поедем домой.

– Куда?!

– Туда, где мои родные. И с тобой всегда кто-нибудь будет. А этот город… Он слишком агрессивный для нас.

– Оба-на! Но сначала я напишу статью!

– Напишешь и отправишь по электронке, – примирительно сказал он, посчитав, что они благополучно помирились.

Марина ощутила в душе какой-то острый камешек. Собственно, они даже ещё не обсуждали своего будущего младенца, ещё было только: кажется, да. Поэтому безутешного горя от потери, кажется, и не было. Или не прошёл ещё до конца шок… Упавшие от автоматной очереди женщина с ребёнком были у неё перед глазами. За того ребёнка, выронившего пластмассовую игрушку, было очень больно.

Наверное, Марина и сама хотела уехать из этого ставшего страшным города. Только желание её пока не сформировалось. Требовалось пережевать, переосмыслить ещё раз всё пережитое, а для этого и надо писать. Для неё это лучшая терапия.

Её эмоционально бесстрастная статья выстрелила оглушительно, резонанс раскатился на несколько номеров.

Ужас пережитого намертво вцепился в её душу, ещё долго вскрикивала во сне, ощущая себя под грудой коченеющих тел.

Глава 15. Ольга и Светлана. Прогулки с Альмой

Благодаря Альме Ольге удалось удержаться на плаву. Прогулки дважды в день дисциплинируют. Хождение по окрестным рощам, полезное само по себе, даёт отдых нервам. Стираются следы людей, принесших негатив, общение с природой восстанавливает в душе гармонию. Без этой подпитки выдержать жизнь с Юлей было бы гораздо сложнее. Одно время компанию Ольге и Альме составляла Светлана.

Она ушла с рынка незадолго до операции. А потом ещё мучительные сеансы химиотерапии. Находиться дома было тяжко, заниматься активной деятельностью, хоть бы даже и шить, Светлана больше не могла. Сноха, безвылазно почти сидевшая дома с Татьянкой, умудрялась одновременно занимать комнату, кухню, ванную и прихожую. Так что свободы передвижения в собственной квартире больная пожилая женщина тоже была лишена. Как они раньше уживались здесь впятером (она с Олегом и трое детей), и никто никому не мешал, было теперь непонятно. После родов сноха поздоровела, и теперь ей везде было тесно. Впрочем, слёзы от того, что не влезла в старые штаны, мигом высыхали при виде тортика.

На прогулках Ольга и Светлана говорили обо всём. Наверное, после дошкольного детства это было их единственное время наедине. Ольге невольно вспомнились встречи с Юрой и Джимом в парке. Сколько же времени прошло…

Часто говорили о Лиле. Ольга теперь могла выспросить у матери всё о её болезни, об их с Павлом истории любви – и заново жалела, что слишком мало они общались в последнее время. И обе склонялись к тому, что хотя бы символическая ритуальная могилка должна быть: навестить и положить цветы, помянуть, посмотреть на фотографию.

Говорили о родных, разлетевшихся по свету. От Маришки, как уехала, не было вестей. Светлана вздыхала и качала головой. Оля искала в интернете сведения об Африке и убеждала мать (и себя, конечно!), что во многих странах там современная жизнь, не сильно отличающаяся от привычной для нас. Но у Светланы в голове материк ассоциировался с измождёнными и голодными, поминутно умирающими чёрными рабами, СПИДом, каннибализмом, дикими племенами, опасными животными, с нищетой, голодом и инфекциями.

Ольга показывала ей фото африканских городов с многоэтажными домами, машинами, «по-человечески» одетыми аборигенами и убеждала, что ни в какие племена Маришка не попадёт, этой экзотики сохранилось не так много. Светлана верила больше своим дурным предчувствиям, а это здоровья не прибавляло.

О Павлике, младшем своём племяннике, Светлана вспоминала с чувством вины. В пятнадцать лет оставшись сиротой, он отдалился и замкнулся в своём горе, надо было его поддержать и обогреть, а тут навалились свои заботы, и Олег так недолго потом прожил, и маленькая Юля, и Серёга как раз служил, за него переживалось… Но в Германии хоть всё цивилизованно, и Кэтрин его поддержит на родине. В том, что она давно самостоятельная, сомнений не было.

А Лёня совсем как отрезанный ломоть, видать, ушёл по стопам Павла в академическую науку и с тем счастлив. Впрочем, его вполне можно представить в роли оратора за кафедрой. Только прячет он что-то своё за научностями и шуточками, непроницаемый и неуловимый сердцем. Слышно, женился и отправился неожиданно в Финляндию – вот уж оригинал! Интересно, жена оттуда или русская?

– Мам, так если Лара. Наверное, у финнов другие имена в ходу.

– Всякое бывает.

Долго вспоминали город, куда он уехал – так и не сумели воспроизвести сложное название.

– Не филологи мы с тобой, мама, и географию помним не слишком хорошо.

Интересно, не это ли Ольгино замечание повлияло: Светлана купила карту, повесила в своей комнате. Она часто развлекала себя сканвордами, в трудных случаях обращаясь к карте и толстенной энциклопедии советских времён, которой в юности за что-то премировали Олега.

Когда гуляли втроём – Ольга с матерью и Альма, Светлана любила пообщаться с встречными собаководами. Обменяться историями о питомцах, кормах и прогулках, постоять и посмотреть, как играют собаки. Ольга же в разговорах участвовала мало.

Однажды прицепился бессобачный дедок, всё спрашивал про Альму, не до конца веря в её беспородность. Говорил, что такой собаке непременно надо пройти курс дрессировки. Светлана возразила: дорого, а Ольга одна воспитывает дочь. «Ну вот зачем мама всегда эти подробности!» Дедок за словом в карман не полез: «А чего – дочка? Путь в детдом её сдаст да и займётся собакой!» Во даёт! И даже ни тени иронии или сомнения!

Ещё одну историю запомнили надолго.

Меж лугов и кустов притаился небольшой прудик. Альма первая его обнаружила по весне. Без сомнения почапала в заросли камыша. Глубина была, вероятно, меньше метра. И каждую прогулку собака стала принимать водные процедуры. Скорее, грязевые, ей это доставляло несомненное удовольствие. Что там было на дне – неведомо, женщины из-за топкости к берегу подойти не могли.

Как-то они разговорились с хозяином лайки, тот о прудике слышал впервые, и отправились к водоёму вместе. Светлана сказала:

– Кто его знает, что там на дне! Может, и стекляшки с банками – сейчас побегут, поранят лапы!

Альма стремглав по привычке понеслась в воду, лайка за ней. Буквально через минуту Альма взвизгнула и выскочила на траву. За ней тянулся кровавый след. Испуганный хозяин подозвал своего пса, бегло оглядел его лапы и опрометью кинулся прочь. Мать и дочь, поражённые, лишились дара речи. Рассечённую лапу долго пришлось лечить.

Вообще Альма не доставляла особых хлопот. Очень быстро поняла, как себя следует вести. Жила в доме, не на цепи, Ольга позволяла ей валяться на старом диване – разумеется, после того, как вытерли лапы. По приходе домой стояла у двери и ждала, когда снимут ошейник с поводком. В еде не привередничала, была деликатна: учуяв на столе вкусное, безмолвно сидела и ждала, когда с ней поделятся. Впрочем, была рада и куску хлеба. Сама лишь однажды покусилась на оставленный у края стола бутерброд, но после Ольгиного выговора больше опыт не повторяла.

Альма знала команды и довольно хорошо ходила на поводке. Но если вдруг поблизости оказывалась «конкурентка», шерсть на загривке вздыбливалась, собака не могла сдержать эмоции и утробно рычала. Ольга с трудом удерживала поводок, скрученный до минимума, и повторяла вполголоса: «Тихо, тихо». Впрочем, через десять метров к Альме возвращалось спокойствие. Не любила она пьяных и странно пахнущих, в громоздкой одежде мужчин, подозревая в каждом угрозу для хозяйки. Специально охранные навыки никто не развивал, но если Ольге случалось гулять с Альмой в глуши, собирая малину или грибы, поводок частенько оставался лежать отцепленным где-то в траве. Собака тут же по собственному почину укладывалась рядом. А по молодости она в таких ситуациях бегала по округе, и требовалось скомандовать: «Ищи поводок!»

Ольга увлекалась фотографией: пейзажи, небо, цветы, бабочки. Это можно бесконечно щёлкать, а потом рассматривать на компе, изменять оттенки, выискивать лучшее. Не то что во времена её детства – плёнка в жалких 36 кадров, которую надо проявлять и фотки потом печатать, сокрушаясь об испорченных кадрах.

Цветы в полях попадались и редкие: ночная фиалка, например. Затерявшаяся среди густой травы, она источала удивительно красивый и сильный аромат. Ольга не срывала, приходила нюхать и фоткать. Через пару лет вся полянка благоухала, белых красавиц вылезло много. Хорошо, что в густую траву кроме Ольги и собак никто не лез, не рвал, не мял. Хвостатые вели себя прилично.

Впрочем, парочка курьёзных случаев была. Резвясь, Альма умчалась за деревья. А выскочила оттуда незнакомая собака, сплошь чёрная. Во что она окунулась, неведомо. Ольга с трудом признала чудовище, еле отмыла потом.

На их окраине часто встречались утки. Нередко даже зимой грелись на теплотрассе. В остальное время плавали в прудах-болотах. Охотничий нюх Альмы гнал её за добычей, птицы проворно взлетали перед её носом. В тот раз, видимо, утка оказалась флегматичной. Она плавала в болотце среди зарослей ивы. Альме воды было до пуза, разогнаться негде. Ольга стояла на топком берегу. Собака и утка играли: птица шустро плыла, охотница пыталась её догнать, громко хлюпая лапами. Они кружили возле ивовых стволов с полчаса, Ольга охрипла, уговаривая Альму образумиться и отказаться от провальной затеи. Наконец удалось ухватить собаку за ошейник и, жертвуя обувью, выволочь на берег.

Обычно Альма слышала от Ольги только ровную и негромкую речь. Как-то попалась на глаза заметка, из которой узнала: слух собак острее человеческого в десять раз. То есть даже шёпот прекрасно слышен. И к чему тогда оскорблять барабанные перепонки? И как же достаётся беднягам в праздники от дурацких фейерверков! Альму берегли, надевая на уши связанный специально для таких случаев толстый «ободок».