Ухожу в спальню и возвращаюсь с деньгами. В руки не отдаю, кладу на стол.

– Этого должно хватить.

– А здесь есть поблизости кафе? – спрашивает, убирая деньги в карман. Уже отворачиваясь, замечаю ее черные короткие ногти.

– Понятия не имею.

– Отлично, – произносит она недовольно и, наконец оставляет меня одного.

Хлопает дверь. Все, можно и в душ.

Девчонки нет до самого вечера, но меня это не беспокоит. Напротив, можно спокойно заняться работой. Обычно я ухожу в нее с головой, не замечая ничего вокруг. И внутри себя тоже. Спина затекла. Желудок сводит от голода. Я пропустил обед, но получил полное удовлетворение от того, чем был занят. Можно и поужинать.

К концу ужина в ресторане становится шумно. Мне не нравится. Допиваю чай, собираясь уходить, когда в кармане раздается звонок. Номер незнаком.

– Да? – отвечаю, попутно доставая из бумажника деньги.

– Климов Марк Александрович? – спрашивает мужской голос.

– Слушаю, – бросаю на стол пару купюр.

– Это капитан полиции Хромчук.

Рука зависает, не успев положить бумажник в карман.

– Вам знакома Алиса Владимировна Курочкина? – продолжает он.

– Да, – отвечаю неуверенный в том, о моей ли занозе идет речь.

– Вы можете подъехать сейчас к нам в отделение?

– Она что-то натворила? – бумажник все-таки опускается в карман, но я не спешу.

– Она заблудилась.

Как это вообще возможно?

– Обратилась к нашим. Они доставили ее к нам в отделение для выяснения обстоятельств. Так что? Вы подъедете?

Не горю желанием, но вслух:

– Куда подъехать?

Она сидит в кабинете в обнимку с бокалом. Ее голова вжимается в плечи под моим взглядом.

– Марк Александрович? – спрашивает мужчина в форме с густыми усами.

– Да.

– Можно Ваши документы?

Протягиваю ему паспорт, не глядя на девчонку. Он молча пробивает данные. В кабинете тишина. Мне неуютно и хочется уйти. Только разборок с полицией не хватало. Наконец, паспорт снова у меня в руках.

– Как же так, Марк Александрович? У девочки не было даже Вашего номера, – капитан смотрит на меня с укором.

– Так получилось, – коротко отвечаю я. Не хочу вдаваться в подробности и что-то объяснять.

– Алиса сказала, что Вы ее дядя.

– Да, – произношу не без труда.

– Вы уже оформили опекунство?

– Нет, – дергаю головой.

– Вы живете вдвоем?

– Да, – не понимаю, к чему он клонит.

– Сколько Вам лет, Марк Александрович?

– Сорок три.

– А Алисе?

Я смотрю на нее, потому что понятия не имею, сколько ей.

– Семнадцать, – отвечает она.

– Вы взрослый мужчина и несовершеннолетняя девочка…

Что? Я ослышался?

– Вы на что намекаете? – раздражаюсь. – Что я могу ее… Ей же всего семнадцать.

Девчонка переводит испуганный взгляд с меня на него.

– Знаете, сколько отцов насилуют собственных дочерей гораздо младшего возраста?

К горлу подступает тошнота, а в груди закручивается ярость. Я не знаю и знать этого не хочу.

– А Вы всего лишь дядя, – продолжает он спокойно.

– И что? – бешусь я.

– Надо бы оформить опеку, как полагается.

– То есть если я оформлю опеку, то я не смогу ее изнасиловать? Это меня остановит?

Я не собираюсь этого делать, но меня бесят обвинения капитана. Я не хочу, чтобы меня пятнали этой грязью.

– Марк Александрович, следите за словами. Или я сочту их угрозой в адрес девочки.

Вдох, выдох.

– Я оформлю опекунство, если Вам от этого станет легче, – произношу, с трудом сдерживая ярость.

– Так положено. Или мы сочтем, что Вы просто сожительствуете со своей племянницей.

Все, я не хочу этого слышать. Ладони против воли сжимаются в кулаки.

– Мы можем идти или у Вас ко мне еще есть какие-то вопросы?

– Вы можете идти, – он спокоен, как скала, и это бесит еще сильнее. Я вылетаю из кабинета, даже не удостоверившись, что девчонка идет за мной. Меня трясет. Как вообще можно было подумать, что я позарюсь на … это? Она же еще ребенок, бесформенный, несуразный ребенок. Как можно ЭТО захотеть???

Падаю за руль и с силой хлопаю дверями. Она молча забирается на пассажирское сиденье.

– Как ты вообще могла заблудиться? – набрасываюсь на нее. Мне надо на ком-то выместить свою злость и она очень удобно оказалась рядом.

– Я просто гуляла и не заметила, как ушла далеко от дома, – оправдывается она.

– Зачем ты вообще далеко уходила от дома? – взрывает меня. Девчонка вздрагивает.

– Я просто гуляла, – орет она в ответ. – Я, что, не имею права погулять? И не надо на меня орать! Если бы ты дал мне свой номер телефона, я бы тебе позвонила, но ты мне его НЕ дал!

В машине становится тихо. Мы смотрим друг на друга разъяренным взглядом. Я вижу, как раздуваются ее ноздри, как напряжены ее губы, как высоко под футболкой вздымается грудь.

Черт побери, она права! Права и это выводит из себя!

Я срываюсь с места. Пальцы с силой сжимают руль.

– Я хочу есть, – негромкое, но твердое.

– Что? – мне послышалось?

– Я хочу есть, – повторяет громче.

Твою мать!

Молчу и выискиваю глазами в темноте вывеску какого-нибудь кафе. На глаза ничего не попадает и, как назло, на ум не приходит ни одного названия или адреса.

– Я же давал тебе деньги. На что ты их потратила?

– Я позавтракала. И положила деньги на телефон.

Вдох, выдох. Говорят, дыхательная гимнастика помогает успокоиться. Врут!

Наконец, взгляд цепляется за яркую вывеску. Пиццерия. Пойдет! Резко заворачиваю на стоянку и молча выхожу из машины. Девчонка не отстает. Внутри полно народу. Громкие разговоры, смех, детские визги. Мне хочется развернуться и тут же выйти.

– К сожалению, у нас все занято, – с виноватой улыбкой сообщает администратор.

Я выдыхаю облегченно.

– И, что, мне так и остаться голодной? – возмущается девчонка у меня за спиной.

Я молчу.

– Эй!

– Я не эй! – резко разворачиваюсь к ней. Она останавливается как вкопанная. В ее глазах снова страх, но лишь на мгновение.

– Я, правда, хочу есть, – заявляет решительно. – Почему мы не можем заехать в магазин и что-нибудь приготовить дома?

– Я не готовлю дома.

– Почему? – не отстает она.

Завожу машину.

– Давай закажем пиццу. У вас в Москве доставляют пиццу? – девчонка смотрит на меня дерзко.

Терпеть не могу пиццу и весь этот фаст-фуд. Тем более у себя дома. Достаю телефон и быстро нахожу кафе поблизости. Один короткий звонок. Есть свободные столики. Наконец, я накормлю это чудовище и она замолчит.

Мы ждем заказ. Я листаю статьи в телефоне. Она вертит головой, разглядывая обстановку. Останавливает взгляд на мне.

– А ты не будешь есть?

– Нет.

– Почему?

– Не хочу.

– Ты всегда такой?

– Какой? – смотрю на нее исподлобья.

– Злой.

– Всегда, – не хочу, чтобы она питала насчет меня какие-то иллюзии.

– Мама говорила, что злые люди злы потому, что они несчастны.

Долго и пристально смотрю на нее. Не моргает. Дерзкая. С характером. И наглая.

Приносят заказ. Она набрасывается на еду так, как будто не ела неделю. Я же дал ей достаточно денег. Она, что, все потратила на телефон или завтракала в самом дорогом ресторане?

– Кстати, как мне тебя называть? – спрашивает с полным ртом.

– Никак.

– Дядя?

– Нет.

– Эй?

Поднимаю на нее предупреждающий взгляд.

– Окей, тогда дядя, – кивает сама себе.

– Марк… Марк Александрович.

Смотрит недоверчиво.

– Прямо так? Марк… А-лек-сандро-вич?

– Да, прямо так, – киваю я, глядя в телефон.

– Кто тебе та женщина?

– Какая?

– С которой ты ночью пришел.

– Тебя это не касается.

– Жена?

Молчу.

– У тебя вообще есть жена?

– Нет.

– А ты был женат?

– Нет.

– Почему?

– Ты уже поела?

– Нет.

– Тогда ешь.

– Так почему ты никогда не был женат?

– Не хочу.

– А дети есть?

– Слава Богу, нет.

– Почему слава Богу? – не унимается она.

Я чувствую, как внутри меня все закипает. Бросаю на стол несколько купюр. Этого должно хватить.

– Жду тебя в машине.

Девчонка появляется нескоро. В руках небольшой сверток.

– Что это? – спрашиваю, когда она садится в машину.

– Завернули с собой, – гордо улыбается. – У тебя же нечего дома есть.

– Ты, что, не наелась?

– Наелась, но вдруг еще захочу.

Бросаю взгляд на часы. Почти десять. Когда она собирается еще есть? Не хочу ничего об этом знать.

Наконец-то, я дома. Хочу в душ, но не успеваю. Мое наказание уже оккупировало ванную. Можно и в гостевую, но я хочу в СВОЮ ванную. Жду десять минут, двадцать. Чтобы отвлечься, варю кофе. Выпиваю. Она еще не выходила. Стучу.

– Да? – спрашивает спокойно.

– Я тоже хочу помыться.

– Я сейчас.

После нее в ванной полный разгром. На раковине мокрое полотенце. МОЕ полотенце. На полу лужи воды. Мыло НЕ в мыльнице. А это что? Укрепляющий шампунь с маслом амлы… Гель для душа «Сочная дыня»… Скраб для лица…

Вдох-выдох.

– Алиииисаааа!

Я спокоен. Я спокоен. Вдох, выдох.

– Что? – спрашивает недовольно.

Оглядываюсь. На ней короткий тонкий халатик. Далеко не новый, судя по выцветшему рисунку. На голове чалма из полотенца. Поджимает босые ноги, на которых ногти тоже черные.

– Это полотенце МОЕ, – показываю ей на то, что лежит в раковине. – И за собой надо убирать. И мыло должно лежать в мыльнице. И эти бутылки…

– В мусорку? – вскидывает левую бровь.

В идеале – да, но:

– Поставь их на одну полку, а не раскидывай по всей ванной.

– Я взяла твое полотенце, потому что у меня нет своего. А это… Сейчас уберу. Где у тебя тряпка и швабра?

Смотрит внимательно.

Понятия не имею. Два раза в неделю приходит клининговая компания и все убирает.

Мы смотрим друг на друга. Она требовательно. Я – с трудом сдерживая злость. И уже даже не понимаю, на кого.

– Так что? Где швабра? – повторяет девчонка.

– Можешь взять это, – бросаю под ноги свое бывшее полотенце. Ее глаза удивленно распахиваются.

– Это же твое полотенце.

– Теперь это половая тряпка, – рявкаю, вылетая из ванной.

Мне надо успокоиться, но как это сделать? Присутствие девчонки выбивает меня из колеи. Одно только ее присутствие. Даже когда она молчит и ничего не делает. Но она НЕ молчит. И она постоянно что-то вытворяет.

– Я все убрала, – слышу за спиной. Не хочу с ней разговаривать. Ухожу в ванную.

Я брезгую мыться после нее. Придется принимать душ. А хотелось просто расслабиться в горячей воде. Завтра внепланово вызову клининг. Пусть все тут отмоют. Может, сказать ей, чтобы мылась в гостевой ванной? Но когда выхожу, ее уже нет. Ни в гостиной, ни на кухне. Под дверью ее комнаты нет света. Скажу завтра.

Ложусь спать, но уснуть не могу. Внутри меня все бурлит. Давно меня так все не бесило. Вспоминаю слова капитана. Псих. Он форменный псих, раз мог предположить, что я позарюсь на эту девчонку. Вспоминаю ее в халате на пороге ванной. И почему-то кажется, что под ним у нее ничего не было.

О чем я вообще думаю?

Переворачиваюсь на другой бок и приказываю себе ни о чем не думать. И, наконец, удается уснуть.

Меня будят шаги. За дверью кто-то ходит. На часах три ночи. Чего ей не спится? Не хочу знать. Хлопает дверь. Потом еще. Снова шаги. И так час. Я не могу уснуть, но дико хочу спать. Почему я не могу спать в своем собственном доме? Нет, надо с этим что-то делать!

Отбрасываю одеяло и вскакиваю с постели. Если понадобится, я сейчас выпорю эту девчонку. Какого черта она не спит?!

Дверь в ее спальню открыта, но девчонки там нет. Иду по коридору – ее нет нигде. Из ванной доносятся странные звуки. Что за…?

Она стоит на коленях перед унитазом, обхватив одной рукой волосы. Ее рвет. Меня и самого едва не выворачивает от этого зрелища.

– Что с тобой? – спрашиваю брезгливо.

– Отравилась, – отвечает с натугой. И снова рвет.

– Чем? – отворачиваюсь.

– Не знаю. Может, беляшом.

– Чем? – ошарашенно переспрашиваю. – Ты ела беляш?

Вместо ответа – очередной рвотный позыв. Твою мать! Мне только этого не хватало!

Она появляется на пороге. Бледная как смерть. Держится за стенку.

– Пройдет, – произносит дрожащими губами и проходит на кухню, а я – к себе.

На часах шесть. Девчонка все еще курсирует между ванной и своей комнатой. Я так и не сомкнул глаз. Если она сейчас загнется, то обвинят в этом меня Да, блядь! Снова отбрасываю одеяло и выхожу из спальни. Что там делают при отравлении? Может, сразу скорую?

– Нет, – мотает она головой испуганно. Да, я тоже не очень люблю врачей. – Мне просто нужен активированный уголь и что-то в этом роде. И что-то от поноса.

Меня самого сейчас начнет рвать. У меня нет ни того, ни другого. У меня вообще нет дома никаких лекарств. Время приближается к семи. Аптеки явно еще не работают. Твою маааааать! За что мне это?

Звоню Успенскому.

– Марк? – удивлен.

Я разбудил его, но извиняться не буду.

– Что дают при отравлении? – спрашиваю без вступления.

– Что?

– Что дают при отравлении?

– Ты, что, траванулся?

– Не я, – закатываю глаза, чтобы не зарычать. – Борь, просто ответь на вопрос.

– Ну смотря чем.

– Беляшом.

На том конце тишина и потом неуверенное:

– Ты ел беляш? Климов, это точно не ты?

– Не я, Боря, твою мать. Просто скажи, что дают при отравлении.

– Какой-нибудь сорбент. Активированный уголь, Полисорб, Фильтрум. Чтобы вывести токсины. Диарея есть?

– Есть, – стискиваю челюсти.

– Имодиум, Лоперамид, Энтерофурил.

– У меня ничего нет.

– Есть дежурные аптеки.

Точно! Как мне это в голову не пришло? Наверное, потому что я почти никогда не пью таблетки.

Сбрасываю звонок, не попрощавшись. Быстро нахожу ближайшую дежурную аптеку. Звоню. Да, все, что перечислил Успенский, там есть. Одеваюсь и спускаюсь на улицу. Моросит дождь. Хочется сесть в машину и уехать. Просто уехать, куда глаза глядят, и не возвращаться, но все равно возвращаюсь.

Девчонка лежит у себя в комнате на кровати, поджав колени к животу. Молча кладу на тумбочку пакет с таблетками.

– Спасибо, – слабое мне в спину. Позвоночник обжигает и раскаленные щупальца расползаются под кожей. Мне неприятно это спасибо. Ничего не говорю в ответ. Мне надо уйти, но за окном ливень. Я чувствую себя запертым в тюрьме. Один на один с пыточным оружием, от которого не спастись. Закрываюсь в спальне. Сегодня я не хочу даже кофе. Я хочу тишины, покоя и одиночества.