Она помрачнела.

– Нет, с ним как раз все в порядке. Он все понимает и ни на чем не настаивает.

– Верни ему его цацки, – я начал заводиться. – И тачку верни.

Настя вскинула на меня глаза. Чистые и непроницаемые.

– С каких пор ты решаешь за меня, как мне поступать? Эти презенты делались мне, и мне ими распоряжаться.

Меня бросило в жар. Презенты… Впервые она открыто давала мне понять, что все грязные слухи, сплетни, все эти шепотки за спиной имели под собой основания. Веские основания.

– Может, ты и дальше планируешь с ним… – я не нашел подходящего слова.

– Не говори ерунды, – она отвернулась и ушла в свою комнату. Я прошел следом. Она рылась в телефоне. Бросила на меня короткий взгляд и тут же отложила свой смартфон. Кажется, даже слегка покраснела.

– Ему собралась звонить? – я начинал закипать.

Настя поморщилась.

– Не сходи с ума. Если я сказала, что там всё закончилось, значит, закончилось. Не веди себя как параноик.

– Ну-ну, “параноик”, – я с горечью усмехнулся. – То есть, ты никогда меня не обманывала?

Настасья промолчала. Сунула телефон в карман джинсов. Стала раскладывать на столе свои рефераты, наброски диплома. Взгромоздила рядом пару толстых фолиантов.

– Мне нужно работать, – сказала, не глядя на меня. Сухо так сказала. Едва ли не неприязненно.

– О’кей, мне тоже нужно, – пробурчал я и направился к своему компу. Моя работа, в отличие от написания ею диплома, действительно приносила реальные деньги. Которые нам скоро будут нужны позарез. Если Настя действительно “послала” своего банкира (или он ее послал… что, собственно, почти одно и то же).

Поздно вечером (мы уже собирались ложиться спать), ее мобильник издал звук разбиваемого стекла- пришла СМСка. Настя, отчего-то немного смутившись, схватила телефон и быстрым шагом ушла с ним на кухню. Я, естественно, не мог этого проигнорировать, зашел следом. Она сидела за кухонным столом, держа смартфон перед собой, и, похоже, строчила сообщение.

– Кто это? – я не успел выхватить телефон у нее из рук. Она его тут же выключила (а разблокировать его можно было только по отпечатку ее пальца или биометрии ее лица). Так что при всем желании я не мог узнать, кто ей звонил.

– Никто. С какой стати я должна перед тобой отчитываться?! – она вскинула на меня потемневшие глаза и я внезапно отчетливо осознал две вещи – она меня больше не любит. Более того, в настоящий момент она меня ненавидит.

Я не мог на нее надавить, это было абсолютно бесполезно. Если я не хотел, чтобы она ушла, чтобы она меня попросту бросила, я должен был сдерживаться.

– Ладно, как скажешь, – буркнул я и ушел в ванную. Там постоял под прохладным душем, немного успокоился. Когда вернулся, она уже лежала в постели, отвернувшись к стене и натянув одеяло едва ли не по самую макушку. Я попробовал к ней прикоснуться, но она резко отдернулась.

– Отстань, ревнивый параноик. Если будешь продолжать в том же духе, я действительно за тебя не пойду, – голос ее звучал холоднее обычного, и я с тошнотворным чувством понял, что всё изменилось. Еще утром это была прежняя Настя, Настя, которую я любил, считая, что мое чувство взаимно, а сейчас…

Хотя, может, это обычные женские гормоны? И не стоит придавать ее холодности (точнее, враждебности) большого значения?

…Разумеется, я опять ошибался. И опять лгал самому себе.

* * *

Волконский

…– Вас не смущает, Настя, что я много старше вас?

Она слегка улыбнулась.

– Много – это сколько?

– Мне тридцать шесть. А вам… двадцать один уже есть?

– Двадцать два. Следовательно, четырнадцать лет разницы. Нет, не смущает, – ее взгляд был ясен и прям.

– А ваш… парень? Кажется, вы говорили, что у вас есть парень.

– Вы его видели. В тот первый раз, когда он едва не угодил под колеса вашего “Форда”.

– Вы и это помните?

– Конечно, помню. А вот вы забыли.

Волконского посетило странное ощущение – будто он забыл что-то еще, касающееся этой девушки. Девочки, если уж быть честным с самим собой. Что-то не очень хорошее…

Она приходила к нему регулярно, через каждые три дня. Приносила бутерброды, овощные соки, черный чай в термосе (разумеется, больничный слабенький, разбавленный чаинками кипяток полноценным чаем назвать было никак нельзя), они сидели в холле (чтобы не вызывать кривотолков), или гуляли по холлу (ибо ему необходимо было расхаживаться), болтали о всякой ерунде, и Волконский не мог заставить себя сказать ей, что ее приходы неуместны, попросту потому, что они не были неуместными. В какой-то момент он поймал себя на том, что ожидает ее с нетерпением. Ему становилось легче, когда она приходила. Разумеется, его навещало не так уж мало народу, но это в основном были либо сослуживцы (парни его агентства) и их жены. Особых сил на заигрывания с медсестрами и молодыми женщинами-врачами у него не было. Да и желания, признаться, тоже.

Появление Анастасии стало чем-то вроде нечаянного приза. Чем-то вроде бонуса. Дело было даже не в том, что она являлась чертовски привлекательной внешне (и, конечно, не могла не знать о своей привлекательности), она была очень неглупа, непосредственна и будто явилась из его, Волконского, времени, когда девушки с университетским образованием не были похожи на туповатых “пэтэушниц” и, раскрывая рот, не изрекали невразумительные “круть”, “фигасе” и прочие сленговые словечки, а то и вообще смотрели непонимающе, не в состоянии вникнуть в то, что до них пытались донести.

С ней было интересно общаться.

К ней тянуло.

В какой-то момент Сергей с опаской подумал, уж не влюбился ли в эту, по его меркам, пигалицу?

– Так вы не ответили – ваш парень…

Она небрежным движением отбросила выбившуюся из косы пушистую прядь волос.

– Во-первых, он ничего о вас не знает. Во-вторых…

– Во-вторых?

– Это мои проблемы, – мягко сказала Настя. И Волконский подумал, что этому парню (Денису, кажется?) определенно не позавидуешь – она может бросить его в любой момент. Точнее, она его бросит, если он, Сергей, перейдет некую запретную грань, после которой невинная дружба (или как назвать ее визиты к нему в больницу? Участием?) перестанет быть невинной.

…Той же ночью ему приснился крайне неприятный сон.

…Кравченко (компаньон и первый зам) входит в его кабинет и спрашивает инквизиторским тоном, почему Волконский за его спиной “копает” под крупного финансиста Горицкого? Волконский недоумевает, с чего тот решил, будто он “взял в разработку” банкира, а Кравченко все тем же тоном святоши-садиста спрашивает, зачем тогда ему, Волконскому, понадобились сведения о его “девке”?

…Он проснулся будто от толчка. И вспомнил (хотя в настоящий момент меньше всего хотел это делать).

То, что у Настеньки имелся постоянный парень – это так, можно сказать, полбеды.

Хуже было то, что у нее была связь с этим самым крупным финансистом, Станиславом Георгиевичем Горицким. Добротная меркантильная связь.

Вот такая непростая девочка. В которую он готов был влюбиться…

… Он не сказал ей по телефону, что больше приходить не нужно. Но, когда она пришла (разумеется, принесла очередной салат в контейнере, виноград, груши), он не стал выходить в холл, остался сидеть на кровати и ее попросил присесть. Она с некоторым недоумением взяла стул, придвинула к его койке, опустилась на него. Взгляд стал немного настороженным.

– Что-то не так?

– Прости, но… (тебе не стоит больше ко мне приходить, – едва не сказал он, но именно что – едва. Поскольку ему совсем не хотелось, чтобы она перестала приходить. Это было все равно что выдернуть с корнем едва проклюнувшееся деревце или прекрасный цветок просто потому, что тот вырос в неположенном месте).

Он собрался с духом.

– Тебе известная такая фамилия – Горицкий?

Ее лицо немедленно вспыхнуло. Собственно, пояснений не требовалось.

– Откуда ты знаешь? – голос ее зазвучал сдавленно.

Волконский вздохнул. Отвел глаза. По какому праву он решил тут учинить ей допрос? Сейчас она встанет и уйдет, чтобы больше не приходить, и правильно сделает. Кто его за язык тянул?

Но она не ушла. Хоть со стула и встала. Отошла к окну, повернувшись к Сергею спиной.

– Ну да, – сказала глухо, – Были между нами отношения. Сейчас нет.

Обернулась.

– Это имеет для тебя значение? Как-то… задевает?

– Нет, – сказал Волконский поспешно, ибо в этот момент действительно испугался, что она может уйти.

Встал с кровати, схватившись за костыли (душа корчилась в муках от осознания своего физического увечья, практически унижения перед этой девушкой, почти девочкой – неважно, насколько искушенной или даже испорченной, хотя так думать о Насте ему совсем не хотелось), подошел к ней. Подошел достаточно близко. Слишком даже близко, но она не отстранилась. Не отстранилась, когда он поднял руку и очень осторожно отвел от ее щеки прядь волос. Не отстранилась, когда он нагнулся к ее губам. Не отстранилась… и ответила на поцелуй. После чего уже ее руки обвились вокруг его шеи.

– Однако… – выдохнула она, когда затянувшийся сверх всяких “приличий” поцелуй наконец прервался, – Умеешь ты удивить девушку…

– Ага, – он вовремя подхватил костыль, иначе мог рухнуть прямо ее ногам. Она немедленно поддержала его за плечо. Помогла доковылять до кровати.

Щеки ее все еще пылали, а глаза лучились больше обычного. В этот момент Сергей обреченно понял, что его опасения влюбиться в эту пигалицу уже не играют никакой роли, поскольку он действительно в нее влюбился.

– Знаешь, я раньше не понимала героев Хемингуэя… Кэтрин и Генри, кажется?

– ”Прощай, оружие”? – уточнил он.

– Ну да, как у них все началось… в госпитале, – в ее улыбке были одновременно и смущение, и доля лукавства.

– И? – он осознал, что тоже улыбается (наверняка по-дурацки).

– Ну, кажется, теперь поняла…

И уже сама, подавшись к нему, коснулась губами его губ.

.................

…– Скажи честно, если б не эта авария… то есть, если б ты не угодил сюда… ты бы мне позвонил?

Сергей взял в ладони ее нежное лицо и невольно им залюбовался.

– Конечно. Непременно.

– Врешь, – неуверенно сказала она. Ее касания были очень осторожными и в то же время ласковыми. Волнующими.

Полноценной близости между ними не было (да и быть не могло по причине его практически беспомощного состояния), но на прочие ласки (и поцелуи, конечно) они не скупились.

Разумеется, физиология давала о себе знать – однажды под утро он буквально оконфузился (как подросток), ибо Настенька пришла к нему во сне, и уж во сне-то он дал волю своим желаниям…

…Пару раз их “застукали” – его лечащий врач и одна из медсестричек. После, наедине, доктор, скрывая ухмылку, предупредил, чтобы “пациент” не слишком форсировал события, хотя, безусловно, положительные эмоции всегда способствуют выздоровлению, а медсестра, ставя очередную капельницу, будто намеренно не могла попасть в вену и наставила ему на руку синяков.

Хуже было, когда его настиг на горячем компаньон Кравченко, по обыкновению войдя в дверь палаты бесцеремонно, без стука. Настя тут же отпрянула от Волконского, густо покраснев, пряча глаза. Схватила сумочку, заторопилась, легонько пожав ему руку на прощание, пробормотав невнятно: “Бежать нужно, я позвоню”. Бросила короткое “Здрасьте” его первому заму и убежала.

– Ну ты даешь, – выдохнул бестактный компаньон, – Когда успел?

– Все произошло случайно, – Волконскому очень не хотелось вдаваться в подробности.

Кравченко хмыкнул.

– Случайно? Она случайно зашла к тебе в палату и чисто случайно поцеловала? А ты и рад воспользоваться случаем…

– Игорь, перестань, – попросил Волконский наигранно утомленным тоном. – Да, мы… встречаемся, если можно так сказать. Она меня навещает.

– Да я уж заметил… бутербродики таскает, салатики… я всё стеснялся спросить, кто ж эта добрая самаритянка, может, медсестричка или фельдшерица, а ты, оказывается…

– Оказывается, – отрезал Волконский, – И давай на этом закончим. И о Горицком больше не упоминай, хорошо?

Компаньон пожал плечами.

– Как скажешь… Боюсь, ты тут залежался, раз такой прыткий, что на девчонок потянуло.

– Игорь, – Волконский скорчил свирепую мину, и его первый зам (и лучший друг) замолчал. После чего со вздохом достал кипу документов, требующих его, Волконского, изучения и подписи, и они занялись делом.

– А девочка действительно высший сорт, – как бы между делом заметил Кравченко, уже уходя, – С такой надо держать ухо востро.

Сергей лишь вскинул брови.

– Ну ты тоже мужик смазливый, особенно борода тебе идет…

Волконский схватил с тумбочки здоровой рукой первое попавшееся яблоко и шутливо замахнулся, с намерением швырнуть его в своего компаньона.

– Ладно, ладно… молчу, – примирительным тоном добавил Кравченко.

И, подмигнув, вышел за дверь.

* * *

Денис

…– Дэн, не надо… Ну не надо, пожалуйста!

Голос Насти приобрел едва ли не панические нотки, и я немедленно от нее отпрянул.

– Почему? Что происходит? Ты вторую неделю не даешь к себе притронуться, что…

Она отвернулась. Потом потянулась к сумочке, достала оттуда сигареты и зажигалку. В последнее время она опять начала курить, после почти двухлетнего перерыва. Меня охватило тошнотворное предчувствие. Ведь совсем недавно все было хорошо… и вдруг изменилось.

Изменилось в худшую сторону, я уже не сомневался.

– Нам лучше пожить отдельно, – глухо сказала она, пряча глаза.

– Отдельно? – я не поверил услышанному, – Ты хочешь, чтобы я… ушел?

Она сделала короткую затяжку, потом резко затушила сигарету в керамической пепельнице (когда-то эта пепельница принадлежала ее отцу, ныне покойному).

– Не настаивай, Дэн, – сказала, нет, скорее, прошептала. Еле слышно.

Я схватил ее за плечи. Она поморщилась – вероятно, я сделал это слишком сильно.

– Что случилось?! – не хотел повышать на нее голос, это вышло само собой, – Что на самом деле случилось?!

Она сжала губы. Вскинула на меня потемневшие глаза.

– Лучше тебе не знать.

– Чего не знать?! – я ощутил едва ли не панику. – Что происходит? Ты можешь мне прямо сказать, что произошло?

Настя резко встала с постели, прошла на кухню. Встревоженный Лорд поднялся со своей подстилки, двинулся за ней следом. Охранял. Я услышал звук открываемого шкафчика, затем звяканье стекла. Тоже заставил себя встать, мельком глянул на часы (половина первого ночи), поплелся на ватных ногах за ней. Она стояла со стаканом воды и – я не поверил своим глазам – на треть наполненным бокалом коньяка. Коньяка, который бог знает сколько месяцев простоял в нашем (нашем?) кухонном шкафчике невостребованным.

Я едва не спросил: “С ума ты, что ли, сошла?”, но… не спросил. Просто молча наблюдал за тем, как она залпом махнула спиртное, а потом тут же запила водой (девушки совершенно не умеют пить).

Потом залезла в холодильник, извлекла оттуда блюдце с нарезанным сыром. Поставила на стол. Села, все так же не глядя на меня. Как-то задумчиво прожевала ломтик пармезана.

– Я люблю другого человека, – сказала Настя как-то безучастно, даже обреченно. И, наконец, подняла на меня глаза. Беспомощные. И, похоже, наполняющиеся слезами. – Я ничего не могу с собой поделать, Дэн. Я люблю его… давно. И, кажется, он тоже… в общем, мы встречаемся.

У меня внезапно подкосились ноги, и я тоже плюхнулся на кухонный диванчик (попросту, чтобы не плюхнуться на пол). Все происходящее напоминало розыгрыш. Крайне жестокий. Бесчеловечный. И все-таки розыгрыш.

– Когда ты успела? – прошептал я пересохшими губами. Не “кто он такой?”, а именно – когда успела?

Настя вышла из-за стола, опять открыла холодильник, достала бутылку минералки, взяла из шкафа чистый стакан, наполнила водой, поставила передо мной.

– Выпей. И успокойся.

– Успокойся?! Кто он такой?! Откуда он вообще взялся?!

Она снова устало опустилась на сиденье кухонного табурета.

– Всё это неважно, Дэн. На самом деле всё совсем неважно… я просто не могу быть ни с кем. Ни с кем… кроме него. Тут уж ничего не поделаешь. Я не могу быть больше ни с кем.

Меня затошнило. Так сильно затошнило, что я еле успел добежать до туалета. А вот до унитаза – нет. Вывалил съеденный ужин прямо на кафельный пол. Лорд неожиданно заскулил. Сочувствие проявлял, что ли? На миг мне даже стало смешно.

У меня, можно сказать, вся жизнь рухнула, а сочувствие проявляет только псина. Да и то не моя.

Настенька поднялась с табурета, подошла ко мне.

– Дэнни… – попыталась тронуть меня за плечо, я резко отдернулся. Вытер рот тыльной стороной ладони, подошел к раковине, прополоскал рот.

– Не прикасайся ко мне. Просто… не прикасайся. (“Иначе я за себя не ручаюсь”).

И непроизвольно, с силой ударил кулаком по стене. Настя вздрогнула. Лорд глухо зарычал.

Я поплелся в комнату, “на автомате” распахнул платяной шкаф, стал выбрасывать оттуда свои вещи. С верхней полки достал дорожную сумку.

– Это не обязательно делать сейчас, – негромко (и неуверенно) сказала Настя, – Соберешь вещи завтра… или когда тебе будет удобно. Я тебя не гоню, пойми, я…

Я молча продолжал запихивать в сумку свое барахло. Пожалуй, комп можно будет упаковать потом, заберу с собой только ноут (все куплено на мои деньги, все, черт возьми, мной заработано). Так… кажется, всё. Застегнул сумку (не с первого раза и чуть не порвав “молнию”), вышел в прихожую, сдернул с вешалки куртку, сунул ноги в “колеса” на утепленной прокладке.

Настя молча стояла в дверном проеме. Лорд – рядом.

Я перекинул сумку с ноутом через плечо, в другую руку взял свою “торбу” с барахлом. Обернулся.

Она смотрела на меня со слезами на глазах.

– Дэнни… – сказала, нет, скорее позвала. Как-то робко. – Честное слово, я не хотела, чтобы вот так… всё закончилось. Просто…

Я не дослушал. Открыл замки и вышел за дверь.

Февральский ветер ударил в лицо пригоршней колючей и ледяной крупы. Куда направиться? К родителям? Нет, только не туда. Чтобы видеть скрытое торжество во взгляде матери (“Я же говорила, что эта девка тебе не пара!”) и отчима, прячущего глаза, в которых, не исключено, будет сочувствие, в котором я в настоящий момент совсем не нуждался? Ну уж нет.