Борис Букетов

Букетов Борис Петрович родился в июне 1925 г. в г. Одессе. В августе 1940 г. поступил в Одесскую военно-морскую спецшколу. Зачислен на под. курс ВВМОЛКУ им. М. В. Фрунзе в августе 1942 г. Окончил Каспийское ВВМ училище в 1948 г. С октября 1948 по август 1957 г. ЧФ – к-р БЧ, пом. к-ра ПЛ, СПК, к-р ПЛ СФ к-р ПЛ с августа 1957 г. В-М академия август 1960 по 1963 г. 3КБ, КБ на КБФ, ТОФ с августа 1963 по декабрь 1973 г. Начальник кафедры ВВМИУ им. Ф. Э. Дзержинского с декабря 1973 г., уволен в запас. Контр-адмирал в отставке.

Мой звездный час

Родился я в Одессе. И с тех пор, как я помню себя, мечтал о море. Этому способствовал ряд обстоятельств. Прежде всего то, что мой родной дядя, по отцовской линии, был капитаном дальнего плавания, что само по себе для Одессы не было редкостью. Но он резко отличался от окружающих меня моряков торгового флота. При первой моей встрече с ним я был удивлен, если не сказать поражен, его внешностью. Фетровая шляпа, туфли на толстой подошве, великолепный сшитый в Лондоне костюм, резиновая жвачка, ароматный сигаретный дым – в то время, 1929–1930 гг., на улицах Одессы встретить такого человека было чудом. Ко всему он был замечательный рассказчик, знал много языков. Под впечатлением этой встречи я находился довольно длительное время. Мечта о море переросла в твердое желание быть торговым моряком. Время шло. Мои познания о профессии торгового моряка расширились. Романтика кончилась. Появилась голая правда о тяжести и неблагодарном труде торгового моряка. Многие месяцы в море, скупки залежалых товаров, продажа их на «барахолках» и снова в море. Попасть в высшее военно-морское училище было мечтой несбыточной. Туда перед войной брали в основном медалистов. Мне это не грозило. Летом 1939 г. из г. Николаева в Одессу приехал младший брат моей мамы, призванный из запаса и назначенный начфином отдельного танкового батальона. Ему присвоили звание капитана. Он носил красноармейскую шинель, на петлицах была одна «шпала». Он часто бывал у нас дома и много рассказывал о танкистах, которые побывали в боях в Монголии. У меня появилось новое желание – стать танкистом.

К счастью, летом 1940 г. в Одессе открылась военно-морская спецшкола. Я без колебаний, не говоря матери, забрал документы из школы и подал их в приемную спецшколы.

Прошел я мандатную, медицинскую комиссию и к великой радости был зачислен в спецшколу. О времени в спецшколе особый рассказ. Но с этого момента началось мое формирование как моряка-командира Красного флота – офицера. С чувством большой благодарности я всегда буду вспоминать моих воспитателей. В 1942 году я был зачислен на подготовительный курс Высшего военно-морского училища имени М. В. Фрунзе. Шла война. Это налагало новые требования – умение воевать на суше. Сухопутная тактика, бой штыком были важными предметами в нашем обучении. Мне нравилось учиться, подчиняться строгой воинской дисциплине и самому, я был младшим командиром, жестко спрашивал с подчиненных. Свою требовательность я совмещал с заботой о подчиненных на всех этапах своей карьеры.

Так, будучи командиром в Малом Улиссе, свой рабочий день я начинал с посещения камбуза. Конечно, меня сопровождал к-р Бербазы, начпрод., врач и другие лица. Это значительно влияло на качество питания матросов. Поговорка о том, что матрос должен быть сытым и тепло одетым, увы, соблюдалась не во всех частях и кораблях.

В училище я учился легко. Особенно мне нравились предметы, связанные с судовождением и минно-торпедным делом.

Училище я закончил по военно-морской специальности, и мне была присвоена квалификация офицер корабельной службы. Такая специализация и квалификация стали трагедией для многих офицеров, увольняемых в запас в годы «потепления».

Мне повезло. После окончания училища я попал в двадцатку выделившихся, направленных в Краснознаменный отряд подводного плавания. Здесь я встретился с замечательными людьми: к. а. Стриганов – кр. отряда, кап. 1-го ранга Ждан-Пушкин – патриарх подводного плавания, преподаватели Лонцих и Доронин – основоположники теории торпедной стрельбы, кап. 1-го ранга Тамман известный командир ПЛ СФ, многих других, в числе которых был Герой Советского Союза Лисин Сергей Прокофьевич. Наше знакомство в те годы переросло в устойчивую дружбу впоследствии.

Любимым предметом на курсах для меня стала торпедная стрельба по целям в кабинете. Входя в тесную фанерную рубку, когда я брался за рукоятку перископа, я чувствовал себя командиром ПЛ. Руководил этими стрельбами С. П. Лисин. Он умел настроить обучаемого, создать ему противодействие в ходе атаки. Было сложно, но интересно. С тех пор я «заразился» торпедной стрельбой.

После окончания курсов я получил назначение в Севастопольский ордена Красного знамени отдельный дивизион ПЛ, на гвардейскую ПЛС-33 командиром БЧ II–III. Здесь произошла моя первая встреча с Николаем Ивановичем Смирновым, которая продолжилась на многие годы. В беседе со мной он порекомендовал обратить внимание на изучение мины АМДиЗ и электрической торпеды, которых на лодках практически никто не знал. Я начал их изучать. В этом сыграли роль моя исполнительность и дисциплинированность. Я регулярно ходил в вазовские кабинеты с подчиненными, где с помощью нач. кабинетов изучали новую технику.

Однажды в конце 1948 г. в Поти, в кабинет постучал вновь назначенный ком. флотом адм. Басистый Николай Ефремович. Он зашел в вазовские кабинеты, где были я и мои подчиненные. Поинтересовался и, узнав, что мы изучаем новую технику, спросил сопровождающих, знаю ли я сам ее. Получив утвердительный ответ, приказал провести учебные сборы минеров Потийской базы, где основным докладчиком должен был быть я. Сборы прошли, а за мной осталась слава лучшего минера.

В это же время по дивизиону прошел слух, что штурман соседней ПЛ Миша Жержинский нашел способ определить ЭДЦ по двум пеленгам. Это был конец 1948 г. О таком никто еще не слыхал. Это сильно задело нашего штурмана Виктора Ивановича Пятничко. И меня, хорошо знавшего специальное маневрирование. Узнал об этом НШ дивизиона Смирнов Николай Иванович и предложил всем штурманам дивизиона разгадать секрет Жержинского, который он скрывал. Так шло до поры до времени, пока меня не осенило. Мы с Пятничко склеили шесть стандартных навигационных карт, на обратных сторонах которых мы чертили маневрирование цели и ПЛ. У нас вышел большой лист, который мы разложили на полу береговой каюты, подготовили прокладочный инструмент и вновь предложили посоревноваться с Жержинским. Штурманам, командирам ПЛ понятно, какие результаты получили мы и Жержинский. Долго не хотел верить он в крах своего метода. Однако энтузиазм у многих пропал. Только Н. И. Смирнов из этой ситуации извлек рациональное зерно и разработал свой метод определения ЭДЦ по пеленгам, который долгое время был признан лучшим.

Мы вскоре ушли в г. Севастополь, а я после годичной службы в Ленинграде вернулся на ЧФ и был назначен помощником к-ра ПЛ М-203. Мы обучали болгар. Курс обучения завершался пузырными атаками. На нашей ПЛ стреляли: к-р нашей ПЛ, к-р болгарского экипажа, помощник к-ра болгарского экипажа и «безлошадный» к-р Виля Милованов. Стреляли много. Вся отчетность лежала на мне, т. к. я был пом. к-ра – командир БЧ II–III. Отстреляв весь день на боевой тревоге, вечером я брался за отчеты. Именно составление отчетов стало для меня отличной школой. Известно, что торпеда дура, а пузырь молодец. Отчеты должны быть правильными, т. к. после моего составления их проверяли на нескольких уровнях вплоть до отдела боевой подготовки штаба флота. Их прилагали к отчетной документации, свидетельствующей о полноценной подготовке болгарских экипажей. Пришлось постараться. Спустя некоторое время я был назначен ст. пом. к-ра ПЛ 613 пр. «С-13», а вскоре стал командиром. И, как вы понимаете, командиром бригады был Смирнов Николай Иванович. Я был командиром пока единственной ПЛ в бригаде. Все внимание КБ было уделено подготовке экипажа и меня к плаванию. Это была большая, серьезная школа. После этого в моей службе было много старших командиров, но учил меня только один – Смирнов Николай Иванович. Чувство благодарности к нему я сохраняю по сей день.

Следующим знаковым этапом в моей службе стал Северный флот, куда я перешел с подводной лодки С-217 в конце 1957 г. Обстановка, в которую я попал, резко отличалась от Черноморского флота. Здесь царил культ командира. Максимальная самостоятельность поощрялась. Правда, здесь занятия с командирами проводились редко, но сами командиры разрабатывали свои методы бесперископных атак. У каждого были свои таблицы и приемы определения ЭДЦ по шумопеленгам. К этому времени я был достаточно опытным командиром, но командиры-северяне моложе меня имели значительно больший опыт в проведении бесперископных атак. Этому объективно способствовали два фактора: постоянные большие дальности обнаружения шумов, превышающие в отдельных случаях до 10 раз дальности обнаружения на ЧФ, и, как ни странно, отсутствие регулярной учебы. Командиры сами часами пропадали в кабинете торпедной стрельбы, совершенствуя каждый свой метод. Я активно включался в это соревнование. Правда, своих таблиц я не создал, но свои тренировки проводил вдвоем с торпедным электриком. За день их могло быть несколько десятков. Главным я считал определение ЭДЦ и дистанции до противника. В этом я достиг, на мой взгляд, немалых успехов. Это заметили мои товарищи и начальники и достойно оценили. Я неоднократно был участником призовых торпедных стрельб. После этого был длительный период времени, когда торпедными стрельбами я не занимался (прием новой ПЛ с завода, учеба в академии). После окончания академии в 1963 г. я был назначен 3КБ в Ригу, где базировалась бригада ПЛ, пришедших из Албании. Считая своей главной задачей обучение командиров, я принялся со рвением ее выполнять. Но натолкнулся на гранит непонимания. Командиры, как их называли «албанны», в вопросах тактики были невинны, как младенцы, а один из них, не хочу называть, отрабатывая задачи подводного плавания, погружался до позиционного положения, считая его подводным. Я вспомнил свою встречу с Н. И. Смирновым в Таллинне, куда он прибыл в начале 1960 г. как вновь назначенный командующий подводными силами. Он мне сказал, что, проверив знания к-ров ПЛ, он не нашел ни одного, который смог бы в кабинете атаковать одиночную цель. Это правда, примерно такое положение я застал летом 1963 г. «Застоявшись» в академии, я с жаром начал готовить командиров. Но этому помешали более высокие интересы службы.