Кулачные бои в донских станицах

История донских казаков богата на события масштабные и впечатляющие, требовавшие от их участников высочайшего подъема духа, отваги и боевых искусств. Но был даже и в этой истории особенный, полувековой почти период, когда события шли потоком, как бы переходя одно в другое, – время великого напряжения духовных и физических сил, время подвигов. Условно ограничим его двумя памятными датами. Первая – сражение с турками при Кагуле 21 июля 1770 г. – прославившие имя командующего генерала Румянцева, но памятное казакам, прежде всего, двумя эпизодами.

За несколько дней до битвы полк Алексея Ивановича Иловайского устроил нечто вроде средневекового ристалища с турецкими смельчаками на виду у готовящихся к битве армий. Участвовал в поединках и сам полковник Иловайский – будущий войсковой атаман и первый из донцов генерал-от-кавалерии. Одолели в этих состязаниях донцы. А уже в ходе сражения Румянцев наблюдал в подзорную трубу, как высокий казак с серебряного цвета волосами в голубом чекмене разъезжал по полю боя, отыскивая себе жертву поприметнее среди разбегавшегося неприятеля. Командующий отметил семь скоротечных схваток, но ведь у него были в этом бою и другие занятия, помимо любования боевым искусством ставшего впоследствии знаменитым Федора Петровича Денисова. Он тоже дослужился потом до чина генерала-от-кавалерии, первым из донских казаков удостоился титула графа Российской Империи. Мог бы стать и преемником Алексея Иловайского – но годы и раны заставили отказаться от предложения императора Павла. По рекомендации Денисова атаманом стал его зять и отец единственного внука (знаменитого впоследствии графа Василия Орлова-Денисова) – герой Измаила бригадир Василий Петрович Орлов.

Не подвиги Иловайского и Денисова примечательны – мало ли таковых водилось за казаками! Эти эпизоды дали начало стремительной карьере целой генерации донских военачальников. В отличие от предшественников они были уже не союзниками русских, а вошли в состав высшей русской воинской элиты. До того казаки в России считались если и не совсем иностранцами, то уж и не русскими. В «Походном журнале» Петра I во время Персидского похода 1722 года император помечал, что русских у него в распоряжении – столько-то, а казаков – столько-то. Именно после 1770 г. донское казачество начало с нарастающей скоростью русеть, так как очень быстро русели его «верхи».

Дата, завершающая описываемый период истории донцов, пришлась на окончание наполеоновских войн – на 1815 год. Между этими двумя датами было три тяжелейших войны с турками, две со шведами, война с поляками, походы в Персию – и безумный в Индию, завершившийся, к счастью для казаков, еще в оренбургской степи. И, конечно же, самые знаменитые – войны наполеоновские.

Собственно, в 1815 году войны для казаков не закончились. Разгоралась Кавказская война, впереди были уже не реки, но порою моря пролитой крови в боях с теми же турками и поляками, французами и англичанами, китайцами и японцами, немцами и австрияками… Но войны шли уже не так часто. Поколение казаков 60–70 – годов рождения вообще почти не участвовало в них в возрасте, считавшемся боеспособным, – но оказалось, может быть, самым несчастным за всю историю казачества (почти все сгинув в войне гражданской, увидев перед смертью крушение того, что составляло смысл жизни).

Как бы то ни было, после 1815 года это были уже не полутатары, ходившие в походы ордой (что, собственно, и переводится на русский язык словом «войско») на разномастных лошадях, разношерстно одетые и разнотипно вооруженные, для коих суть взаимоотношений с Российским престолом укладывалась в старинную формулу: «Здравствуй, белый царь, в Кременной Москве, а мы, казаки – на Тихом Дону». Полувековая без перерывов почти служба в рядах Русской армии переродила казаков, а Дон после присоединения Крыма и разгрома Ногайских орд перестал быть пограничным.

Поколение, прошедшее весь этот полувековой путь на коне, испытав в полной мере его смертельные опасности, поднялось на самые вершины воинской славы. Самый известный из этих казаков – «вихорь-атаман» Матвей Иванович Платов – родился в 1753 году, но уже в Первую русско-турецкую войну в 21 год, приняв командование двумя казачьими полками, одержал громкую победу над татарами при речке Калалах. Потом он стал генералом-от-кавалерии, войсковым атаманом и графом.

На пять лет раньше Платова родился Дмитрий Евдокимович Греков 1-й, старший из шести братьев-генералов Войска Донского и отец известного генерала Тимофея Грекова 18-го, женатого на дочери Платова. Греков 1-й в октябре 1812 года привел в тарутинский лагерь Кутузова 26 полков Донского ополчения – всех, кого смогли посадить на коня в возрасте от 15 до 60 лет.

На пять лет моложе Платова был брат его второй жены Марфы – Андрей Дмитриевич Мартынов, но и он уже в русско-турецкую войну в 16 лет командовал полком, сменив заболевшего отца. В 1812 году генерал-лейтенант Мартынов командовал авангардом корпуса Платова, был тяжело ранен под Молодечно и умер в начале 1815 г.

Немногим старше Платова был друг его юношеских лет, с которым они начинали службу в Войсковой канцелярии, – Иван Козьмич Краснов. Он довольно поздно – в возрасте за 30 лет – стал офицером, но быстро продвигался по службе, благодаря собственным высоким воинским качествам и дружбе с Суворовым. Краснов стал генералом, атаманом Бугского казачьего войска, но погиб в 1812 г. еще до Бородинской битвы. Нам хорошо известны его потомки – особенно атаман Войска Донского, генерал-от-кавалерии П. Н. Краснов.

Перечисление только имен прославивших себя в боях заняло бы много места. И судьбы рядовых казаков порою выглядят даже более интересней и романтичней, чем у прославленных генералов и полковников. Так, в 1814 году в Лондон сообщение о взятии союзниками Гамбурга доставил казак станицы Нагавской Александр Земленухин. Его прибытие произвело небывалый фурор – отчасти благодаря общему победному настрою англичан, но в не меньшей степени из-за личных качеств казака. Он показывал чудеса ловкости и боевого искусства, демонстрируя владение оружием, джигитовку, собирая с земли монеты на мчащейся на полном скаку лошади, метко стреляя и т. п. Ему было в ту пору 60 лет!

Примерно этого возраста был и донской казак Александрин, служивший ординарцем у прусского генерал-фельдмаршала Блюхера. Он был гигантского роста, имел до пояса седую бороду, и от одного его вида французы впадали в оцепенение.

И эти двое – не исключение. В 70-х годах XVIII века переводили на Кавказ из Новохоперской крепости казаков, сформировавших Хоперский казачий полк. Все были перед переселением тщательно опрошены, и с их слов (или родителей, если речь шла о младенцах) были составлены опросные листы. Так вот, один столетний казак на вопрос об отношении к службе ответил, что считает себя состоящим на таковой – хотя его давно не посылали куда-либо, но и уведомления об отставке он не получал. Так что 60-летние казаки в ту пору отнюдь не считались людьми бессильными.

И много позже, в ХХ уже столетии, в приказах по Войску Донскому встречаются казаки, заслужившие звание урядника в возрасте весьма почтенном, – самому старшему из известных автору было 85 лет. Как правило, они были дежурными – «сидельцами» в станичном или хуторском правлении.

Казаки той поры вообще были людьми завидного здоровья и долголетия. Основными занятиями их дома были охота и рыболовство, они не знали, как русские крестьяне, тяжести непосильного труда. По большей части они еще были старообрядцами, не курили, воздух и вода были еще кристально чисты. Но, пожалуй, еще важнее была востребованность казачьего общества в людях пожилого возраста. Многие из казаков жили так долго и насыщенно, что никак не могли дождаться естественного ухода и однажды заявляли, что – хватит, пора и честь знать, ложились в уединенном уголке и, по сути, усилием воли заставляли жизнь покинуть свои тела.

Казакам, как условие их существования, требовалось накапливать, анализировать и усваивать опыт предшествующих поколений. Вся жизнь их была напряженны и никогда не прекращавшимся учением. Сначала казачонок, а затем молодой казак внимательно слушал старших, напитываясь их собственным жизненным опытом и опытом их предшественников, сохраненным и донесенным до него в былинах, песнях и преданиях. Кто плохо учился, погибал в первом же бою. Все стандартные и нестандартные ситуации, в которых оказывались отцы и деды – на войне ли, на охоте, в бытовых переделках, – запоминались.

«Старички сидят особо и иногда, пригласив к себе сельского священника, – писал в 1834 г. в «Истории Донского войска» Владимир Богданович Броневский, – попивая, странными голосами поют духовные стихиры, и вперемежку рассказывают в тысячный раз про свои подвиги. Тут хвастливому пространное поле: постороннему, чтобы не помешать беседе, должно притвориться верующим, будто они одни завоевали Европу и отправили Наполеона на остров Святой Елены. Впрочем, – как бы устыдившись своей иронии, продолжает он, – и есть чем похвалиться; многие из них служили во всех походах от 1770 до 1815 года включительно: период славный в наших летописях и знаменитый для донских служивых».

Им было что рассказать такого, что даже и по тысячному разу находило благоговейных слушателей. Они под предводительством Суворова, которого в Европе звали «казачьим генералом», штурмовали в 1790 г. неприступный Измаил, в 1799 г. шли через заснеженные Альпы, преодолели сто верст по льду Ботнического залива из Финляндии в Швецию с Барклаем-де-Толли, в 1809 г., тонули в водах Балтики, когда шторм разметал осенью 1805 г. корабли с десантом из полков Фролова 1-го и Грекова 17-го, с победой входили в Милан, Берлин, Гамбург и Париж.

Они прошли через такую кровь, что их собственная при воспоминаниях об этом стыла в жилах. Двадцать восемь тысяч трупов защитников и обитателей крепости насчитали во взятом Измаиле, где, по словам Суворова, победители «золото делили – пригоршнями, а серебро – шапками». В октябре 1813 г. в «битве народов» при Лейпциге, когда лейб-гвардии Казачий полк Ивана Ефремова кинулся на перехват кирасир Латур-Мобура, атаковавших холм, на котором находился Александр I, обнаружилось, что казачьи пики и сабли бессильны нанести существенный урон закованным в стальные латы французским всадникам. Тогда казаки принялись засаживать свои пики и сабли в глаза, уши и ноздри лошадей, – и те сбрасывали ездоков. И даже неказистые, но чрезвычайно надежные казачьи лошадки в ходе боя приходили в ярость и грызли вражеских лошадей!..