Я ничего не поняла, когда все строители рухнули на землю, прикрывая головы руками. Лента подвижной дороги порвалась, извиваясь змеёй, метнулась из стороны в сторону, полетела по направлению движения полотна, сминая, как бумагу, защитный каркас. Что-то больно ударило меня по руке, затем сразу же по касательной чиркнуло по виску. В глазах засверкало, я почувствовала, что теряю равновесие, наугад выставила руки и удачно приземлилась на четвереньки. Утихомирив тошноту и несколько раз глубоко вздохнув, я открыла глаза, чтобы определить, куда сейчас побежать, где укрыться. Очки упали с меня, начинаю шарить по тротуару. Только… это вовсе не тротуар. Камни, мелкая трава, пыль. Очертания окружающего мира расплылись, город показался вдруг каким-то серым бесформенным пятном. И слишком тихо вдруг стало. Мысль о контузии, из-за которой я вижу мир, как ретро фотографию плохого качества и ничего не слышу, почему-то ничуть не испугала меня. Только промелькнуло в голове, что лечение-то дороговатым будет, да и к началу учебного года могу не поправиться. Досада…

Наконец нащупываю очки и поскорей цепляю на нос. Города не стало. Дома, машины, дороги, люди – всё сменилось незнакомым пейзажем каменистой равнины в серых тонах. Бред какой-то. Я что, умерла? Попала в другое измерение? Или просто лежу сейчас на тротуаре без сознания, и это всё мне снится? Немного страшно. Точнее – страшно интересно. На секунду даже холодею от мысли, что сейчас проснусь, видение рассеется, а я так и не исследую эту загадочную территорию.

Встаю на ноги, осматриваюсь. Куда ни глянь – всё та же степь. Провожу пальцами по раненному виску – кровь как-то быстро запеклась. Не удерживаюсь и отдираю корку – она с треском ломается, и у меня в руке оказывается вовсе не то, что я ожидала увидеть. На сукровицу разве что цветом немного похоже. Кварц? Довольно легко раскрошилось в руке, а осколки, вместо того, чтобы упасть на землю, растворились в воздухе и лёгкой дымкой поплыли вверх. Закатываю рукав мастерки – так и есть, в месте ушиба кожа затвердела и стала прозрачной настолько, что можно различить капилляры, корни волос, волокна мышц.

– Э-э-э-эй!

Поднимаю голову на окрик, но человек слишком далеко, вижу лишь очертание силуэта. Или их двое?

***

Дюк

Дневник памяти, день 3***.

Сегодня повезло узнать об одном немаловажном свойстве карты. Я бы даже сказал, что именно это свойство для многих может иметь большую ценность, чем непосредственное назначение карты.

Как раз в тот момент, когда проверял рисунок, на карте появилось пятно, чернила на участке пергамента просто исчезли. Это было совсем рядом со мной, к тому же на пути следования, так что вскоре я наткнулся на девочку, только что прибывшую. За умение локализовать провалы многие готовы убить.

Девочка оказалась не такой дёрганной, как Валентин, не задавала раздражающих стандартных вопросов.

Ближе к вечеру наткнулся ещё на пятерых. Четверо мужчин, трое из которых провалились одновременно, к тому же оказались друзьями, и женщина. Всю болтовню спихнул на Валентина и стало приятно от одной мысли о том, чего я избежал. А к этому легко привыкнуть. Может даже не стану скидывать паренька в ближайшем городе, как задумывал.

Дневник памяти, день 3***.

Виреска оказалась вовсе не заторможенной, как я подумал сначала, а просто сдержанной. Держится рядом, вопросов по-прежнему не задаёт, молчит всё время. Как бальзам на душу – и человек рядом, и не раздражает. Редкость. Посмотрю, как она будет переносить настоящие трудности, предложу ей работу.

Дневник памяти, день 3***.

Карта закончилась, а новая пометка расширила её совсем немного. Эти трое оказались весьма утомительны. Значит, Ветра.

***

Валентин

Настроение хуже некуда. Идём уже чёрт знает какой день подряд по неменяющейся серой равнине. Сухая трава, чахлый кустарник, ободранные одинокие деревья, и везде камни-камни-камни. Серый цвет уже в печени сидит. Дюк говорит, в соседних секторах всё иначе. Хотя он не использует термина «сектор». Да и вообще он никак не обозначает этот край. Просто говорит: «Далеко на западе растут зелёные деревья. Если пройти по нужной тропе, и если повезёт, то тропа выведет именно туда». Не просто не обозначает – всячески протестует против этого. Как он определяет запад – для меня тоже загадка. Не видно даже никаких очертаний солнца. Компаса у нашего странного поводыря я не заметил, как он вообще запад определил, а? Кстати, никакого названию этому месту он тоже не даёт, Тут. Просто тут. Попытки выудить комментарии игнорирует. Молча выслушает, и в лучшем случае просто развернётся и пойдёт дальше, но может и посмотреть, будто на малохольного, криво усмехнуться и… так же проигнорировать.

К концу дня пейзаж изменился. Как-то незаметно равнина сменилась очень жиденьким лесом, а далеко впереди в небо упёрлись несколько горных вершин с шапками снегов. Виреска всё время держится рядом с ним. Они постоянно о чём-то разговаривают. Нет, первое время каждый лез с расспросами к единственному человеку, который хоть немного понимает, что тут происходит. Но после обмена парочкой-другой фраз все жаждущие эксклюзивной информации вынуждены были отступить и начать приставать ко мне. А вот с Виреской общий язык нашёл. Со стороны не понять о чём говорят – у неё лицо внимательно-любопытное, каждое слово ловит. А у Дюка лишь изредка на лице можно ухмылку заметить, а вообще, как всегда постная физиономия. Хоть это радует. Значит, не подбивает к ней клинья. Так, стоп, а чего это меня вообще должно волновать?

– Эх, сейчас бы баньку, а то грязный, как чёрт. А потом картохи жареной навернуть, и на перинку завалиться. И чтоб кот рядом пристроился. Был у меня котяра – что ягнёнок. Мохнатый, мя-я-я-ягки-и-й. Придёт ночью, уляжется на ногу и засыпать сразу легче. А ещё как заведёт мотор, на всю комнату урчит – лучше любой колыбельной.

Время от времени поворачиваю голову, коротко киваю и угукаю. Сева трещит про свою дачу, грядки, скучную работу с перекладыванием бумажек, но больше всего – про любимого кота невообразимого размера, невероятной пушистости и ласковости. Чёрт, да за неделю, что он с нами, я уже наизусть знаю все его реплики. Больше раздражает не сама трескотня, а её неоригинальность. Одно и то же, те же фразы-штампы. Из вежливости делаю вид, что слушаю. Да кто знает, может это он так долго от шока отходит?

– Так хоть веселей, да, Валёк? – Сева, не прекращая чесать тыльную сторону левого предплечья, толкнул меня в бок локтём и мотнул головой, обводя окрестность заросшим подбородком, – если дальше ещё гуще пойдёт, стоит держаться поближе к нашему Сусанину. Ты как?

– Ага.

Смысл в его словах есть. Хоть идём мы одной группой, Дюк всегда на полсотни шагов впереди. Изредка ненадолго останавливается, но не даёт себя догнать. Да никто и не рвётся. Ведёт и ведёт.

Я продолжаю кивать и отвечать невпопад, но Севу, кажется, это не особо-то и расстраивает. А смотрю я на нашего проводника. Что-то странное добавилось к его поведению. Через каждые два-три шага наклоняется, затем выпрямляется и вскидывает вверх руку. Прибавил шаг и понял, что он подбрасывает в небо камни. Виреска продолжает идти рядом с Дюком, и даже вверх не смотрит. Иногда камни отскакивают от веток и падают совсем рядом с ней. Захотелось догнать и отвести её в сторону, но моё внимание привлёк очередной небрежно подброшенный камень. Дойдя до невидимой отметки, он резко замедлился, будто в воду вошёл. Очень медленно поднялся ещё метра на полтора, на какое-то время застыл, затем так же медленно полетел обратно. Вновь пройдя невидимую границу, вернул себе обычную скорость. Я удивлённо провожал взглядом камень, а когда тот приземлился, с ещё большим удивлением уставился на нашего проводника. Он присел, потянул за рукав Виреску и замахал нам руками, призывая сделать то же самое и поскорее его догнать. Я завертел головой, но не заметил ничего подозрительного. Дюк замахал руками ещё яростней. Делать нечего. Я первый пригнулся и побежал.

– Чего это наш Сусанин удумал? – Сева пыхтел где-то сбоку, не желая отставать, – партизан из нас тренирует? Стар я для этого, ох стар. И не для того я себе пивное пузо отращивал, чтобы по земле его волочить.

Дюк дождался, пока все остановятся возле него, и дал не вполне понятные указания.

– Все садитесь, обопритесь на что-нибудь. Кому удобно – может лечь. Не шевелитесь. Не думайте. Чтобы ни услышали или увидели – игнорируйте. Валентин, дай верёвку.

На второй день моего тут пребывания и знакомства с Дюком, мы наткнулись на поле серой ползучей лозы. Дюк сплёл на скорую руку пятиметровую верёвку. Её, как и многое снятое с трупов, поручил нести мне. Тогда я был под впечатлением от переселения, а вот сейчас меня начинает напрягать роль тягловой лошадки. Скинул с плеча верёвку, бросил проводнику.

Я сел у ближайшего деревца, прислонился к нему плечом и вытянул ноги. Сева лишь пожал плечами, с кряхтеньем уселся в позу султана и всем видом дал понять, что ждёт того самого «нечто страшного». Лариса, как всегда, молчала. Гена довольно громко, ни к кому не обращаясь, сказал, что объявить привал можно было бы и по-человечески, без паники. Затем немного тише, и опять же достаточно громко, троица стала выказывать своё недовольство. Суть сего недовольства сводилась к тому, что «нечего кое-кому командовать и ничего не объяснять». Повезло им. Не в плане вообще попасть сюда, а повезло попасть сюда втроём. Стадные животные должны держаться вместе.

Дальнейшие действия нашего проводника меня, мягко говоря, насторожили, а гопов привели в дикий восторг. Дюк торопливо и очень плотно приматывал Виреску к дереву.

– Давно пора, братишка!

– Решился, наконец?

– Чур, я следующий!

– Лариску до кучи вяжи, веселей будет.

– Ага, смотри вон, хмурная напостой.

Лариса затравленно смотрела на гопов, готовая то ли разрыдаться, то ли сорваться с места и убежать. У меня в животе нехорошо зашевелилось. На спине висит связка клинков, можно было бы достать один. Но что дальше? Пригрозить? А толку? Рубить головы за наглость и плохое воспитание тоже как-то не то. К счастью, вмешался Дюк.

– А ну заткнулись, бандерлоги! Сейчас накроет, и чтоб сидели все ровно на пятой точке.

Бандерлоги притихли. Дюк обвёл их тяжёлым взглядом и обратился к Виреске:

– Нормально?

По её виду нельзя было сказать, что она взволнована. Пошевелила плечами, проверяя надёжность узлов, сдержанно кивнула. Дюк в ответ одобрительно кивнул и перебрался к дереву, у которого сел я.

– Вот-вот начнётся. Но ты не боись, я рядом.

Ответить я не успел. Нет, открыл рот, и, кажется, начал даже что-то говорить, но кто-то прикрутил громкость. Воздух загустел, и то ли от наступившей тишины, то ли от невидимого обруча, что сдавил мою голову, тонко зазвенело в ушах.

Меня схватили за правую руку и куда-то потянули. Я отлепился от дерева, оно нехотя, с чавканьем отпустило меня. Очень сильно захотелось спать, прилечь на эту гостеприимную, мягкую и такую родную землю и лежать …

Хлёсткая пощёчина вернула к реальности. Только теперь понял, что после последних слов Дюка я на какое-то время перестал воспринимать происходящее вокруг.

Затуманенными глазами посмотрел на встающего с корточек Дюка. Виреска сматывала верёвку. Гена вместе со своими корешами метался вокруг проводника и, размахивая руками, что-то кричал. Понадобилось несколько секунд, чтобы унять шум в ушах и плывущее в глазах изображение.

– Ты, козлина, говори, как домой попасть

– Никак.

Степан повернулся ко мне, дёрнул за рукав Гену и Рому. Гена скосился на проводника, затем резво подскочил ко мне и коротким тычком ударил по левой скуле. Боли я не почувствовал, лишь толчок. Я всё ещё не понимал, что происходит, и когда с меня сняли связку мечей, снова сел и продолжил смотреть. Троица вооружилась и наставила клинки на Дюка. Он лениво встал, повернулся к ним лицом и скрестил руки на груди. Усталым скучающим голосом поинтересовался:

– И что же вам надо?

– Отвечай, как домой попасть.

– Я уже сказал: никак.

– Врёшь, падла!

– По-твоему, я тут добровольно?

Скептично-насмешливый тон разозлил Гену, он замахнулся, но застыл с поднятым мечом.

– Говори!

– Спрашивай.

– Тут ещё люди есть?

– Есть.

– Где?

– В разных местах.

– Где?!!

– Есть там, – Дюк указал себе за спину, – а есть и там, откуда мы пришли. Куда ни пойди, рано или поздно наткнёшься.

– Ну всё, мы пойдём сами, и только попробуй нас остановить. И оружие мы с собой заберём.

– Да на здоровье.

Троица после недолгого промедления попятилась, бросая недобрые взгляды на оставшихся.

Дюк поставил меня на ноги и заново перевязал связку, оставив один меч с ножнами в стороне, после чего закинул её мне через плечо. Помахал у меня перед глазами рукой, пощёлкал пальцами.

– Слышишь?

– Да, – ответил я.

– Идти можешь?

– Да.

Он поднял оружие и протянул Виреске. Взяла спокойно, но не повесила на пояс, просто осталась стоять с ним в руке. Дюк обернулся ко мне и мотнул головой:

– Ну, пошли тогда.

***

Дюк

Дневник памяти, день 3***.

Ещё на входе в Ветра всё пошло не совсем так, как рассчитывал. Вместо этих трёх имбецилов, навстречу предкам отправились старик и женщина. Валентина вовремя выдернул, но он слишком долго приходил в себя. Его легко обезоружили эти трое и ушли обратно. Вечером откололся и Валентин. Расклеился из-за того, что я утихомирил какого-то пьяницу на постоялом дворе у Захара. Теперь придётся тащить на себе больше барахла.