О ботанике

На первом курсе я была совершенно невероятным типом. Не пила спиртного, не танцевала твиста, не любила «Битлз», не носила джинсы и не знала неприличных слов. С другой стороны, я любила Чосера, советскую власть, русские оперы и запах масляной краски. То есть представляла собой классически безупречный тип ботаника.

Единственное, что позволило мне выжить на факультете без особенного дискомфорта, была моя горячая и взаимная дружба со звездой физического факультета, блестящей, одаренной, уверенной в себе и поголовно всеми любимой Ольгой М. Она была моей полной противоположностью: свободно владела грузинским, не ведала застенчивости и не сомневалась в своей привлекательности.

Я училась вполне прилично и находилась внутри облачка лучших факультетских мальчиков, окружавших Ольгу и невольно составивших круг моего общения. Однако с моим положением чудака-чужака надо было что-то делать. И я, как остальные нормальные ребята и девочки, записалась на альпиниаду.

Речь шла о восхождении на минимальную, но уже альпинистскую вершину класса 1Б, ежегодно организуемом университетским клубом альпинистов. Каждому принятому участнику выдали подобающее снаряжение: рюкзаки, спальные мешки, палатки, а самое главное – трикони. Если кто не в курсе, это такие чудовищные ботинки, снизу имеющие железные шипы, чтобы не поскользнуться, а сверху совершенно негнущуюся кожу, чтобы камень, отскочивший из-под ноги впереди идущего, не раздробил стопу.

Нам подробнейшим образом и не по одному разу объяснили, как себя вести в разных возможных ситуациях, несколько раз показали, как раскладывать и собирать палатки, а для полных дебилов даже продемонстрировали наглядно, как залезать в спальный мешок, а потом вылезать из него и скручивать его в тугой цилиндр, который можно запихнуть обратно в рюкзак.

В должный день несколько автобусов отвезли нас – человек двести студентов, сорок-пятьдесят альпинистов, присматривающих за салагами, и все оборудование – в горы и высадили у нижнего лагеря, представляющего собой очень большой сарай с дощатым полом. Там мы переночевали на полу в спальниках, намереваясь утром после завтрака совершить марш-бросок к верхнему лагерю, который следовало разбить у самого подножья покоряемой горы.

Поздним вечером к нижнему лагерю подошла еще одна маленькая группа альпинистов из России. Один из них бросил свой мешок рядом с моим, деловито открыл молнию моего и засунул туда свою руку. Я поняла, на что он намекает, хотя прежде еще никто не домогался моего тела, даже не взглянув на лицо. Да и вообще не домогался. Секс не входил в сферу моих интересов – смотри еще раз название рассказа. Но даже будь я безумно влюблена в этого неведомого туриста неясного возраста, изнывай я от желания, секс немытого тела был абсолютно невозможен, и я изгнала его руку из своего спальника. Он не возражал, переложил мешок к одной из тех, что пришла с ним, и я заснула, не дожидаясь продолжения банкета.

К верхнему лагерю надо было идти с рюкзаками двенадцать километров в гору по пологому склону. Нечего и говорить, что рюкзаки собирали с учетом возможностей туристов. Всё общее разделили между мальчиками, а самое тяжелое взяли альпинисты. Их поклажа была невообразимой. Девочкам достались только их личные вещи, по нескольку банок консервов и вода на дорогу.

Дорога была прекрасна: лес с поющими птицами, прозрачный синий воздух, пахнущий хвоей, рекой и радостью, горы со снежными прожилками, ручьи, пробирающиеся между камней… Ничего этого я не помню. На каждом преодоленном метре мне надо было поднять и опустить левую ногу в трехкилограммовом ботинке, а потом и правую, такого же веса.

Кеды лежали в рюкзаке, я могла бы переобуться, но рюкзак забрал кто-то из мальчиков, обогнавших нас с Ольгой, уже на втором километре. Мой вид не оставлял сомнений. Вероятно, такое же выражение тупого отчаяния было на лицах французов, отступающих из России после Березины.

Ольге тоже было тяжело, но она что-то говорила, подбадривала, шутила, и мы после двух привалов добрались до ровной площадки, на которой был запланирован верхний лагерь. Кто-то разбил палатки, возможно, и я что-то делала, но дух мой лежал в изнеможении с закрытыми глазами и отказывался верить, что до теплой ванны и мягкой постели остается еще шесть дней.

Трое суток нам было дано на адаптацию. Я действительно вернулась в сознание и поняла, что вокруг очень красиво. Но холод, боль в мышцах, недосып (как можно было не просыпаться в тесной палатке на четверых каждый раз, когда кто-нибудь или я сама пытались поменять позу?), жирные алюминиевые миски, которые после еды мы полоскали в ледяной речке, ужасная неловкость от отправления естественных надобностей на каменной осыпи в присутствии других девочек и ужас перед предстоящим восхождением оставляли красоту за границей восприятия.

Что говорить? – я не дошла до вершины. Меня оставили в безопасном месте и велели дожидаться, пока заберут на обратном пути. Несколько часов я пролежала на спине, глядя в синее небо, ласкаемая солнышком и совершенно счастливая. На обратном пути меня забрали, и мы все вместе (наконец-то единение свершилось) с гиканьем спустились, скользя по осыпям, переполненные восторгом и любовью друг к другу.

По дороге к нижнему лагерю я сменила трикони на кеды и сполна расплатилась за это дома, когда ногти больших пальцев, травмированных о камни, слезли и я вынуждена была ходить на лекции в каких-то разношенных маминых тапочках без каблуков.

Мне было восемнадцать лет. Теперь мне – ну, сами знаете сколько. И я думаю, что сегодня я дошла бы, куда дошли остальные.

То, что в первой молодости кажется окончательным «не могу», в ранней старости называется: «Трудно, но можно, если нужно».

Нет, точно вам говорю – дошла бы!

Моя свекровь

Я так рада, что вы уже пришли к нам сегодня! Кушайте, кушайте! На сладкое я испекла наполеон, вы увидите, мой наполеон – это что-то необыкновенное! Я уже думала, что он никогда не женится!

Он такой хороший мальчик, мой Любик! Он получал только одни пятерки! Ну наконец-то он нашел себе девушку!

Он уже почти защитил диссертацию! И мы с вами встретились! Такие приличные родители! Он очень хороший мальчик, он всегда помогал мне носить сумки с базара! Его так уважают на работе… а я всё боялась, что он женится на шиксе!

Вдруг он мне говорит: «Мама, я познакомился с одной девушкой». Я сразу спросила: она еврейка? Ну, слава Богу, что еврейка!

Он говорит: «Она такая интеллигентная!» А я ему: мне не надо, чтоб была интеллигентная, подумаешь! Главное, чтобы была еврейка!

А Любик говорит: «Она такая милая!» Все они милые, пока молодые, вы же знаете!

Он мне говорит: «Хорошенькая!» А, пустяки, хорошенькая, не хорошенькая… Ну пусть будет хорошенькая! Лишь бы не гойка!

Любик говорит: «Она столько всего знает!» Мне надо, чтобы она столько знала?

Нелличка! Что с тобой, золотко? Почему ты плачешь? Я же так счастлива, что Любик женится именно на тебе!

Крутится, вертится шар голубой…

Наша жизнь, как катехизис, может быть исчерпывающе описана в вопросах и ответах. Или даже не надо ответов…

Отчего ты плачешь? У тебя болит ушко? Опять ушко? Ты помнишь, как хорошо помогает подушечка с нагретой солью? Подержишь сама?

Что ты кушала сегодня в детском саду?

Тебе понравилось в школе? На какую парту тебя посадили?

Что значит «дядя самых честных правил»?

Гасконцы – они родом из Армении? Тогда почему Дартаньян?

Тебя назначили председателем совета дружины? Ах, не назначили, а выбрали? И, конечно, единогласно? По-другому и не бывает…

На выпускной вечер надо сшить платье? Давай сошьем не белое – ты же не невеста, а такое, беловато-розовое, хорошо?

А почему на физический факультет?

В каком случае изолированная особая точка a ≠ ∞ является полюсом порядка m для функции f (z)?

Ты ее любишь? Как же ее не любить? Ее все любят. А ты думаешь, она выйдет именно за тебя?

Лаборатория физики новых и перспективных материалов? И прямо в университете?? И хочу ли я???

Выйти замуж? Не слишком романтично, да? «Давай поженимся, а если не получится, то разведемся!» Но ты меня любишь? Ну, давай, что ли?

Отчего ты плачешь? У тебя болит ушко? Я растолку таблеточку с капелькой варенья, ты ведь проглотишь, моя умница?

Что ты кушал сегодня в детском саду?

Вы знаете, что сейчас произойдет? Если вы не прекратите драться на заднем сиденье, папа остановит машину и выставит вас на шоссе. Может, ограничитесь вербальными сражениями? И не так громко?

Кого король-отец из двух прекрасных дочерей готовит под венец?

Ты попрощалась с Алиной? Сказала ей, что мы уезжаем навсегда? Но вы будете писать друг другу письма, ведь вы обе уже умеете писать?

Есть ли Бог? Ты думаешь, я должна знать?

А что нам делать с розовой зарей над холодеющими небесами?

Вы поженитесь осенью?

Отчего ты плачешь? У тебя болит ушко? Ты ведь любишь это сладенькое розовое лекарство в трубочке? А что ты кушала сегодня в детском саду?..

Ну и так далее… Закончился двадцатый век, уже и двадцать первый не в самом начале, а всё так же неизвестно, есть ли Бог, армянин ли Дартаньян и что нам, черт побери, делать с этой розовой зарей.

Опять о розовой заре

Сначала анекдот, который я получила на днях в подарок от друга. Священник объясняет пастве, какова святость девы Марии. «Вот видите, – говорит он, – в первом ряду сидит Долорес. Мы все знаем, что она целомудренна и добродетельна, заботится о стариках и раздает милостыню бедным, всегда приветлива и смиренна, ухаживает за прокаженными и до рассвета молится за грешников. Так вот, по сравнению с девой Марией наша Долорес – грязная шлюха!»

Это я к вопросу о прекрасном.

В Лувре мы с Левой решили ходить порознь, чтобы не спорить – всего ведь за несколько часов не посмотришь. Я ходила, куда хотела, останавливалась, где вздумается и на столько, сколько мне было нужно. Никто меня не торопил. И все было хорошо, пока я не добралась до зала Гольбейна.