– Она была бунтаркой, – однажды сказала девушка, – унаследовав эту черту от матери. Вы читали «В защиту прав женщин»?

Сабуров кивнул и леди Хелен сжала изящную руку в кулак.

– Прошло восемьдесят лет, а наши права все еще нуждаются в защите. Наука движется быстрее, чем социальное устройство общества, – она помолчала. – Папа часто напоминает мне Виктора Франкенштейна из романа мисс Шелли.

Сабуров заметил:

– Алессандро Гальваник пытался оживить лягушек еще в прошлом веке.

Леди Хелен коротко улыбнулась.

–Вы хорошо знакомы с наукой, мистер Гренвилл, но некоторые вещи лежат вне пределов науки, – ее глаза подернулись дымкой грусти. – Ей пока не удалось познать глубины человеческого разума или скорее безумия. Только литераторы, как мисс Шелли, иногда осмеливаются заглянуть в эту пучину.

Встряхнув головой, леди Хелен заговорила о пустяках.

Расплатившись с кебменом, Сабуров выскочил на тротуар Хеймаркета, едва не сбив с ног уличного мальчишку с лотком вечерних газет. Паренек в разбитых ботинках верещал:

– Последние известия! Итальянская армия движется к Риму! Немцы скоро окажутся под Парижем!

Брегет сообщил Сабурову, что леди Хелен должна сейчас подниматься к колоннам театра на Хеймаркете.

Кинув цветочнице монеты, Сабуров схватил букетик чайных роз. У театральных дверей жужжала разряженная толпа. Заметив знакомую изумрудную шляпку, Максим Михайлович со всех ног понесся к мраморным ступеням.

Как не поверить,

Раз мы подымем громогласный плач

По мертвом?

Высокая девушка в средневековом одеянии выкинула руку вперед и театральный зал взорвался аплодисментами. Макбет в черном камзоле вышел на авансцену.

Я решился – и напряг

Всю мощь мою на страшное деянье.

Идем спокойно, ибо мир – простец.

И ложью лиц прикроем ложь сердец.¹

Дверь в декорации величественного замка захлопнулась, но бархатный занавес не спешил опускаться. Молодые люди в партере вскакивали, изо всех сил хлопая, а завсегдатаи стучали тростями по полу театра.

– Янг! Янг! Янг! – неслось со всех сторон. – Мисс Янг!

Афиши на Хеймаркете пересекали броские черные буквы. «Макбет. Ирвинг. Янг». Сабуров уже видел звезду Вест—Энда мистера Генри Ирвинга в постановке «Гамлета», однако мисс Янг, только что блиставшая в роли леди Макбет, была ему неизвестна.

Покосившись на соседей по ложе амфитеатра, Сабуров шепнул леди Хелен:

– Удивительно талантливая актриса, – он кивнул на сцену, – однако я раньше о ней не слышал, пусть я и не заядлый театрал.

Девушка так же тихо отозвалась:

– Мисс Янг из Дублина и это первый ее сезон в Лондоне. С точки зрения прибыльности опасно ставить эту пьесу в начале сезона, однако но директор театра рискнул и не прогадал.

Леди Хелен прищурилась:

– Смотрите, они выходят на поклоны.

Вспомнив о театральном суеверии, Сабуров коротко усмехнулся:

– Вы словно актриса и предпочитаете не упоминать о Мак…

Леди Хелен приложила к губам затянутый в шелковую перчатку палец. Рыжий локон, щекочущий нежное ухо, заколыхался. Девушка носила пышное платье цвета лесного мха. На бронзовой ленте, обвитой вокруг белой шеи, блистала изумрудная подвеска. Концы ленты спускались к роскошным кружевам, украшающим расплескавшийся по полу подол платья.

Резкий утренний ветер сменился мягким вечером, но леди Хелен все равно приехала в театр в коротком бархатном жакете, отделанном рыжей лисой.

– Мне еще предстоит проводить ее домой, – понял Сабуров, – оставь. Ей всего двадцать три года и она не заинтересована в почти сорокалетнем холостяке.

Максим Михайлович, правда, напомнил себе, что до сорока ему осталось чуть меньше пяти лет.

– Во всем надо быть точным, – он скрыл вздох, – но дела это нисколько не меняет.

Леди Хелен серьезно ответила:

– В научных лабораториях тоже требуется соблюдать правила, мистер Гренвилл. Люди театра суеверны и давайте уважать их традиции.

На сцену летели цветы и мисс Янг уже набрала целую охапку роз. На коленях леди Хелен, кроме букета Сабурова, лежала и хорошенькая гирлянда пармских фиалок.

Перехватив его взгляд, девушка подняла бровь.

– Цветы для мисс Янг, однако я предпочитаю подарить их сама. Кларисса ждет нас во втором антракте в гримерке.

– Кларисса? – переспросил Сабуров.

Леди Хелен, оставив букеты на стуле, поднялась. Максим Михайлович сразу же встал.

– Мисс Янг, – объяснила девушка. – Ее настоящее имя – Кларисса, но все зовут ее Клэр. Пойдемте, мистер Гренвилл. Вы, наверняка, хотите покурить.

Обернувшись к опустевшей сцене, Сабуров заметил забытую розу. Алые лепестки блеснули в свете газовых фонарей и ему показалось, что подмостки обагрены кровью.

– Что за чушь, – обругал он себя, ведя леди Хелен к выходу на Хеймаркет.

Над заваленным флакончиками и ворохом тряпок трюмо витал стойкий запах какой—то пряной эссенции. В каморке, увешанной старыми афишами, плавали клубы сизого дыма. Женщины не курили на публике, но и леди Хелен, устроившаяся на древнем табурете, и мисс Янг, раскинувшаяся на бархатном диване, испещренном подозрительными пятнами, кажется, считали Сабурова чем-то вроде мебели.

Максим Михайлович не впервые оказался за кулисами. В Санкт-Петербурге, расследуя таинственную гибель графа Чернышова, найденного мертвым в коридоре императорской оперы, он часто захаживал в новое здание театра, неподалеку от сыскного управления на Офицерской улице. Они с Путилиным потратили немало времени, выясняя истинные причины смерти известного меломана и патрона молоденьких этуалей.

Убийство Чернышова, впрочем, не имело отношения к его театральным увлечениям. Покойник, которого травил мышьяком сводный брат, поплатился за свою алчность.

– Господь велел делиться, – меланхолично заметил тогда Путилин, – не пожалей граф пары шахт на Урале и пары тысяч десятин земли, и он и его брат сейчас были бы живы.

Отец убитого Чернышова официально не признал сына, рожденного гувернанткой—француженкой, но мальчик воспитывался вместе со старшим братом, законным наследником графского титула. Младший Чернышов повесился на простыне в камере Литовского замка, а богатства семьи достались другим ее ветвям.

Сабуров помнил закулисный аромат застарелой пыли, пота и пудры. Оказалось, что лондонские театры ничем не отличаются от столичных.

Пробираясь вслед за леди Хелен по заставленному декорациями коридору, он едва увернулся от свалившейся с захламленной полки бутафорской короны.

– Вы практически стали монархом, мистер Гренвилл, – рассмеялась девушка. – Нам сюда.

Очередной поворот привел их в каморку, где обосновалась мисс Янг. Девушка пока не поднялась на вершины театральной иерархии, но шампанское, которое ловко откупорил Сабуров, оказалось французским.

– Мы промочим горло, – хрипловато сказала актриса. – Впереди поздний ужин. Вы, мистер Гренвилл, разумеется, приглашены, потому что друзья Хелен – мои друзья.

На ее пухлых, окрашенных кармином губах, заиграла смутная улыбка. Актриса сменила средневековое одеяние леди Макбет на просторный шелковый халат. Растрепанные черные волосы мисс Янг украшали фиалки, а под томными васильковыми глазами залегли темные тени.

Тоби, хорошо погулявший с утра, мог подождать. Сабурову все равно предстояло отвезти леди Хелен в особняк в Блумсбери, где великий физик, согласно газетам, устроил и лабораторию.

Полистав врученного ей «Франкенштейна», леди Хелен обрадовалась.

– Смотрите, мистер Гренвилл, здесь посвящение некоей Клэр. Может быть, это рука Мэри Шелли и речь идет о Клэр Клермонт? Говорят, что она еще жива и обретается в Италии.

Приняв томик, мисс Янг задумчиво сказала:

– Удивительно. «Франкенштейн» появился на свет, потому что Байрон, Шелли и остальные скучали дождливым летом на берегу Женевского озера. Нам тоже стоит устроить состязание и рассказывать друг другу страшные истории, только в Шотландии.

– Нам? – непонимающе повторил Сабуров и леди Хелен улыбнулась.

– Я сопровождаю папу в путешествии и пишу отчет о запуске канатной дороги. Клэр и мистер Ирвинг, ее партнер, едут в замок по приглашению мистера Синга.

– Он хочет развлечь гостей театральным представлением, – мисс Янг потянулась. – Мистер Синг предложил нам разыграть сцены из шекспировских пьес.

Сабуров открыл рот, но в коридоре ударили в гонг.

– Первый звонок, – спохватилась леди Хелен. – Пойдемте, потому что не стоит мешать Клэр. Сейчас будет сцена безумия, ее коронная.

Пропустив девушку вперед, Сабуров аккуратно закрыл за собой дверь каморки.

Пробка по косой ушла в потолок и хрустальные канделябры газовой люстры опасно закачались. Скатерть на дубовом столе пестрела пятнами соусов, а под стульями валялись устричные раковины. Сабуров и раньше обедал с клиентами в ресторане Уилтона на Джермин-стрит, где подавали лучшие устрицы в Лондоне.

– Лучшие все-таки на рынке, – педантично поправил он себя, – где не появишься с дамой.

Таковых за столом нашлось, как сказал бы Путилин, на любой цвет и размер. Сабуров не ожидал от театрального обеда камерности. В отдельном кабинете у Уилтона собралась пара десятков актеров и актрис. За столом сидели и журналисты. Совсем юный паренёк с забавным французским акцентом открыл очередную бутылку шампанского.

Месье Николя, по его признанию, бежал из Парижа, сломя голову.

– Я не военный и не умею стрелять, – уныло сказал француз. – Я пишу об искусстве и путешествиях, а когда гремят пушки, музы замолкают.

– Не перевирайте цитату, месье Николя, – крикнула с другого конца стола мисс Янг, – Цицерон говорил о молчании законов во время войны. Inter arma silent leges.

Заметив удивленный взгляд Сабурова, леди Хелен шепнула:

– Клэр получила хорошее образование, потому что....

Девушка осеклась.

– Она сама вам все расскажет, мистер Гренвилл, если захочет. Я обещаю, что вы подружитесь, особенно учитывая обстоятельства.

Сабуров усмехнулся.

– Вы правы, леди Огилви. Ничто так не сближает, как скверная осень, проведенная в самом отдаленном шотландском замке.

Она обмахнулась хорошеньким веером и в глазах цвета горного мха заиграли озорные искры.

– У нас складывается отличная компания, – улыбнулась леди Хелен. – Может быть, кто-то из гостей даже напишет роман, как мисс Шелли. Например, вы, месье Николя?

Юноша расхохотался.

– Только путеводитель, леди Огилви, за которым я и еду в Шотландию. Я благодарен мистеру Сингу, согласившемуся меня приютить.

Сабуров отпил шампанского.

– Что там с законами во время войны, месье Николя?

Голубые глаза юноши подернулись легким холодком.

– Я согласен с Цицероном, месье Гренвилл. На полях сражений все средства хороши. Вот и лобстер, – обрадовался француз. – Посмотрим, удастся ли здешнему повару обставить наших рестораторов.

– Непременно удастся, – пробурчал Сабуров, разламывая клешню.

Ветер бросал под ноги Сабурову рыжие листья багровеющих в закатном солнце рябин. Откуда-то издалека доносился заливистый лай Тоби.

Постучав палкой по растрескавшемуся мрамору парковой скамьи, мистер Браун велел:

– Садитесь. Надеюсь, что путешествие по железной дороге вас не обременило.

Сабуров с Тоби на поводке добрался в сердце Чилтернских холмов в вагоне второго класса поезда, отправившегося с Марлебонского вокзала. На станционной площади сонного городка Эйлсбери его ждала скромная коляска с вежливым кучером. Сабуров не ожидал герба на дверцах двуколки или ливреи на слуге. Мистер Браун, как его предпочитал называть Максим Михайлович, не светил своим титулом направо и налево.

Опустившись рядом со стариком, Сабуров подождал, пока тот задымил трубкой.

– Нисколько, – он достал серебряный портсигар. – Это ваше семейное имение?

Браун усмехнулся в отросшую, но так же аккуратно подстриженную седую бороду.

– В общем, да, – согласился он, – не считая того обстоятельства, что в те времена, когда здесь появился предок этого дома, наша фамилия еще писалась на латинский манер. Мой пращур Элиас Остиариус служил привратником в Палате шахматной доски, – Браун помолчал. – С тех пор наша семья и не покидает коридоры Вестминстера, если можно так выразиться.

Максим Михайлович решил, что Браун унаследовал поместье после смерти старшего брата.

– Но герцогом он не станет, – понял Сабуров, – он средний сын. Наверняка, есть другие наследники, а его младший брат епископ и не претендует на земные блага.

Земные блага поместья состояли в довольно неуклюжем доме, выстроенном, как сказал Браун, в середине семнадцатого века. Золото солнечных лучей играло в мелких переплетах окон, а из кухонной трубы поднимался приветливый дымок. Браун сообщил, что намеревается не выпустить Сабурова из-за стола, пока тот не попробует все яства графства Бакингемшир.

– Нас ждет рулет с беконом, – он поднял палец. – Мы откармливаем свиней ячменем и смею сказать, что они здесь самые толстые и счастливые во всей Англии, – Браун улыбнулся. – Хлеб мы печем с тмином, по средневековому рецепту, а моя вишня берет призы в графстве. Повар готовит с ней отличный пирог.

Вишневые деревья роняли листья в цветники, где Браун выращивал свои излюбленные пионы. Тоби поскакал вслед за длинноногим и неуклюжим щенком черного мопса.

– Это мой последний подарок ее Величеству, – спокойно сказал мистер Браун. – Она отправляет сюда не только старых собак на пансион, но и молодых на воспитание. Бедняга Барон покинул нас ради полей вечной охоты, однако теперь у меня появился новый Барон.

Подозвав Тоби, Браун кинул собаке печенье.

– В Шотландии ты набегаешься вдоволь, – пообещал он собаке. – Вы тоже приехали сюда ради Шотландии, не так ли, мистер Гренвилл?

Сабуров, перечитывавший в поезде новое письмо мистера Синга, кивнул. Браун вернулся к этому разговору, только покуривая на парковой скамейке.

– Рассказывайте, что у вас случилось, – велел вельможа.

Сабуров вытащил из кармана провощенной куртки блокнот в черной матерчатой обложке.

– Я все начертил, – он зашелестел страницами.

Порывшись по карманам заштопанного одеяния, когда-то бывшего сюртуком, Браун нацепил очки в стальной оправе.

– Все равно рассказывайте, – повторил он.

Ветхие карты на древнем ломберном столике помнили еще времена Регентства.

Тасуя колоду, Браун заметил:

– В пикет сейчас играют только старики вроде меня. Я пойму, если вы предпочтете вист.

Сабуров покачал головой.

– Мой покойный отец настаивал на пикете и я выучился игре, чтобы отвлечь его от…

Максим Михайлович оборвал себя, не желая рассказывать о пристрастии покойного Сабурова-старшего к вину. Ни один англичанин не позволил бы себе задать даже самый невинный вопрос о семье собеседника. Браун тоже только пристально взглянул на Сабурова из-под седых бровей.

– Карточная игра помогает в определенные моменты жизни, – корректно сказал он. – Ведите счет, мистер Гренвилл.

Устроившись на подоконнике гостевой спальни, Сабуров рассматривал цифры в блокноте. Партию в пикет он проиграл, но Браун снабдил его кое-какими сведениями о гостях загадочного мистера Синга и о нем самом.

Отпив янтарного портвейна, Браун заметил:

– Мы не интересуемся частной жизнью гражданина Британии или ее гостя, пока он не нарушает законов. Что касается последних, то мистер Синг играет по правилам, как выражаются его соотечественники.

Сабуров уже просмотрел регистр лондонского Сити, сообщивший ему о доле мистера Синга в верфях на Темзе и еще одной доле в сталелитейном заводе в Ньюкасле. Американец владел и компанией по разработке недр, успевшей приобрести шахты в Йоркшире. Источники богатства мистера Синга оставались неизвестными.

В ответ на прямой вопрос Сабурова, мистер Браун пожал плечами.

– В отличие от вашей бывшей родины, мы не лезем в личную жизнь людей, мистер Гренвилл.

Сабуров пробормотал:

– Я родился в Лондоне.

Браун кивнул.

– Я знаю, однако, возвращаясь к сказанному ранее, человек не виновен, пока не доказано обратное. В Британии мистер Синг не находился под судом или следствием.

Сабуров опустил карты.

– Эти обстоятельства вы все-таки проверили.

Браун удивился.

– Не мы, а регистр корпорации лондонского Сити. Это обычное требование к желающим основать промышленное или торговое предприятие. Перед нами он чист, а…

Сабуров утвердительно сказал:

– Его дела в Америке вас, то есть нас, не касаются. Он мог разбогатеть на грабежах почтовых вагонов, а потом стать уважаемым промышленником.

Браун пожал плечами:

– Правительство Ее Величества не имеет к мистеру Сингу никаких претензий. Сэра Майкла и его дочь, леди Хелен, вы знаете, – он коротко улыбнулся. – Что касается мисс Клариссы Янг, которая тоже могла бы носить титул, то она, видимо, познакомилась с мистером Сингом в Америке.

Сабуров подался вперед.

– Мисс Янг побывала в Америке?

Браун невозмутимо отозвался:

– Три года назад, когда она начинала театральную карьеру. Для молодого актера или актрисы нет ничего лучше американских сборов. Тамошние зрители валом валят даже на самые простые спектакли, потому что других радостей у них нет.

– То есть они не увлекаются крикетом, – не удержался Сабуров и Браун подмигнул ему.

– Туше. Вы проиграли партию, – он смешал карты. – Однако, как говорят другие ваши соотечественники, кому не везет в карты, тому повезет в любви, мистер Гренвилл.

Сабуров, смутившись, пробормотал:

– Вы следите за мисс Янг, хотя она всего лишь актриса. Она что, связана с фениями, а ее американский тур прикрывал противозаконную деятельность?

Браун окутал себя облаком ароматного трубочного дыма.

–Эта язва, то есть Ирландия, будет чесаться вечно. Нет, мисс Янг не интересуется политикой. Мой друг, маркиз Лондондерри, на смертном одре попросил меня присматривать за его незаконной внучкой. Клариссе тогда исполнилось всего семь лет.

Браун помолчал.

– Надеюсь, что в скором времени она выйдет замуж, потому что…

Тоже оборвав себя, он с заметным усилием поднялся.

– Спокойной ночи, мистер Гренвилл. Спасибо за партию и мы встретимся за завтраком.

– Потому что он скоро умрет, – понял Сабуров, – но англичанин никогда не признается в таком.

Максим Михайлович еще посидел у окна, слушая уханье сов, вылетевших на ночную охоту в парке.

После завтрака лакей принес на серебряном подносе склянку темного стекла. На сосуде отсутствовал аптечный ярлычок, однако Сабуров не сомневался, что перед ним опиум. Прозрачные капли растворились в стакане воды и Браун скривился.

– Не самое приятное снадобье, однако мне недолго осталось его пить. Пойдемте, мистер Гренвилл, – он свистнул собакам. – Прогуляемся перед вашим отъездом. На кухне вам соберут корзинку для поезда. В Эйлсбери всего один паб, не славящийся своей стряпней.

Сентябрьское утро выдалось ветреным, но ясным. Золотые листья шуршали под ногами, а отцветающие розы роняли сухие лепестки на мраморную крошку дорожек. В старинном фонтане усадебного сада умиротворяюще журчала вода.

Усевшись на скамейку, Браун опер узловатые руки на дубовую трость так же, как это делал отец Сабурова.

– Дайте-ка мне папиросу, – приказал Браун. – Я расскажу вам одну давнюю историю.

Пыхнув голубым дымом, он откашлялся.

– Представьте молодого человека из хорошей семьи, с громким титулом, но почти без денег.

Серые глаза Брауна, спрятанные в сетке морщин, смотрели вдаль.

– Молодого человека, влюбленного так, как влюбляются всего раз в жизни, но семья девушки его не привечает, потому что у ее отца имеются более грандиозные планы на ее замужество.

Сабуров открыл рот, но приказал себе молчать. Браун вздохнул.

– Юноша все равно объясняется девушке в любви. Он готов порвать с собственной семьей и увезти девушку туда, где светские условности никого не интересуют. Только вот девушка ему отказывает, потому что она влюблена в другого. Юноша отступает, как и положено джентльмену и уходит во флот Ее Величества.

Сабуров осторожно спросил:

– И?

– Когда он готовится к отплытию в дальние широты, – невесело ответил Браун, – ему приходит письмо от девушки, умоляющей о встрече. Они видятся в Гайд—парке и девушка признается юноше в пока скрытом ото всех позоре. Она соблазнена, брошена и ждет ребенка.

– Юноша ушел в море, – утвердительно сказал Сабуров.