Из семи глоток разом раздался громкий хохот, а Толстяк даже пустил слезу от смеха и, продолжая трястись от хохота, схватил сумку. Мгновение, и путник уже был на ногах, держа в руках внушительного вида меч. Роста он был действительно огромного, и смех на полянке постепенно затих.

– Друг мой, – сказал Тощий, – я вижу, ты грозный воин и поэтому предлагаю тебе добровольно отдать и коня, и сумки, чтобы не лишиться чего-то более ценного. Мы мирные и хорошие люди и не любим причинять зло!

Тем временем, мирные и хорошие люди постепенно стали окружать Великана со всех сторон, и в их руках появились мечи и дубинки. Они действовали слаженно, посматривая друг на друга, и медленно приближались. Видимо, это был множество раз отработанный ими охотничий приём. Великан стоял без напряжения, слегка поигрывая своим мечом, который казался невесомым в его руке.

– Я вижу, что вы действительно милые люди, поэтому идите подобру-поздорову дальше, откуда пришли!

– Ну, хватит любезностей, пора отправить его на тот свет! – заорал Тощий, и разбойники с рёвом набросились на Великана. Он двигался очень легко и мастерством ведения битвы напомнил мне Хозяина.

Это был действительно опытный воин и почти сразу же убил одного разбойника и ранил двоих. Но враги превосходили численностью, и двое из оставшихся неплохо владели мечами. Кроме того, Толстяк, отбежав, довольно метко кидался в Великана здоровенными камнями.

Но вот ещё один разбойник упал, сражённый. Их осталось трое. Толстяк, Тощий и ещё один. Великан теснил их к колючему кустарнику. Чувствовалось, что еще немного, и они пустятся в бегство. Но тут, неожиданно, с дерева на Великана упала сеть, сразу сковавшая его движения. Я посмотрел на дерево и увидел там того, Крысообразного. В течение схватки он даже не показывался. И надо же, умудрился незаметно залезть на дерево, чтобы скинуть сеть! Вот тут Великану пришлось действительно плохо, пока он пытался выпутаться, его оглушили дубиной по голове, и он упал. Разъяренные неудачным нападением разбойники били его, чем попало и как попало, а когда наконец устали бить, он остался лежать недвижимо. Тощий хотел было ткнуть его мечом, но Крысообразный остановил его и бережно снял окровавленную сеть с убитого, осматривая её на свет, не порвалась ли?

В этот момент раздался топот копыт, и на полянку въехали несколько всадников. Следом появились несколько больших подвод, заполненных сидящими на ни разбойниками. «Знакомые подводы», – подумал я, вспомнив разграбленный обоз.

Один из всадников закричал.

– Ну что тут у тебя, Тощий?!

Тот махнул рукой на лежащего Великана.

– Да вот, гад, сопротивлялся, двоих убил, двоих ранил!

– Ну я вижу, ты справился. Только некогда отдыхать. Кидай раненых на подводу и айда! Богатая добыча ожидает! Целый караван из Византии, и мы должны успеть пока они до города не доехали!

Стонущие раненые в два счёта были уложены на подводу, и все тронулись в путь. Убитых бросили тут же. На полянке остался Тощий, распутывающий ноги коню. Едва почуяв свободу, громадный конь заржал, поднялся на дыбы и со всей силы так пнул копытом разбойника, что тот перелетел через всю поляну и упал в кусты. Любой другой на его месте тут же умер от такого удара, но только не Тощий. Согнувшись пополам, надрывно кашляя и потирая грудь, он выбрался из колючего кустарника. Вся его прекрасная шелковая рубашка была разорвана в клочья, а пышное жабо болталось отдельно. Он вытащил из-за пазухи плотный свёрток тонкого полотна, который и спас ему жизнь. Конь же ускакал в неведомые дали.

Издалека раздался свист, разбойники звали отставшего товарища. Подойдя ещё раз к распростёртому телу Великана и злобно пнув его, Тощий, так же согнувшись, и захлёбываясь кашлем, мелкой рысцой бросился догонять подводы.

Сидя в кустах и наблюдая за происходящими событиями, я ни разу так и не шелохнулся. И теперь почувствовал, как затекло всё моё тело. Я с трудом поднялся, потирая ноги, в которые, казалось, вонзились сотни мелких иголок, и тут в обрамлении кустов, на полянке, тихо появилась фигура. Крысообразный! Я застыл. Так же, как и в первый раз, он обежал её вокруг, низко пригнувшись, и, казалось, вынюхивая что-то на земле. Подбежал к поверженному человеку, наклонился, прислушался. Потом, неожиданно легко подхватив забытые разбойниками седельные сумки Великана, так же тихо скрылся.

Уф-ф! Я облегченно вздохнул. Этот человек внушал мне больший ужас, чем все дикие звери леса. Не хотел бы я когда-нибудь ещё встретить его. Слава Богу, что он меня не видел!

Выждав время и убедившись, что никто больше на полянку не вернется, я выбрался из своего убежища и вышел на то место, где несколько часов назад сидел, с таким удовольствием закусывая хлебом и запивая водой. Я решил осмотреть Великана, может быть, с ним были какие-то бумаги, проливающие свет на то, кем он был и куда направлялся.

Наклонившись над лежащим, я поднял его рубаху. Под ней, по обыкновению должен быть пояс, на котором носились кошельки, ключи и всё, что не должно быть замечено кем-то другим. Там, действительно, висел кожаный кошель, где было несколько золотых и серебряных монет и куча медяков. Но никаких бумаг на нём я не нашёл. Под его рубашкой я обнаружил медальон замысловатой формы, с изображением Святой Девы. Пока я его разглядывал, мне вдруг почудилось, что Великан вздохнул. Приникнув к его груди, я услышал редкие удары. Он был жив! Я достал из своей сумки баклажку с водой и влил немного воды в его губы. Вода застыла на запекшихся губах и потекла по его короткой каштановой бороде. Наконец его губы дрогнули, и влага просочилась внутрь.

Омыв его лицо, я услышал тяжёлый вздох. Великан приоткрыл глаза, и сконцентрировал взгляд на моём лице. Не знаю, что он подумал при виде меня, но он сказал:

– Ну что ты медлишь? Открывай!

Я ответил:

– Хорошо, сейчас открою.

И задумался. Что за планида такая у меня встречать всяких калечных и раненых?! Возиться с ними, терять своё время, которого у меня не так уж много. Приближался вечер, идти дальше не было смысла, да теперь я и не мог бы бросить его. «Всё-таки моё мягкосердечие однажды сыграет со мной злую шутку!» – решил я и стал раздевать Великана, чтобы осмотреть повреждения. Надо было успеть, пока уходящее солнце не скрылось за холмами.

Осмотрев мощный торс с буграми мышц, я не заметил каких-либо значительных повреждений. Было штук двадцать ссадин, пять из них глубокие, но не смертельные. Все кости и рёбра были целы. Пришлось добыть из своей котомки чудодейственный бальзам, который я взял с собой на всякий случай. И вот случай не замедлил себя ждать. Обработав раны, я с трудом смог натянуть его одежду обратно. Великан со стоном и кряхтением сел. Его покачивало из стороны в сторону. Похоже, всё дело было в голове, ему здорово досталось дубинкой. Тело же защитила броня мышц.

Великан воззрился на меня, потом попробовал тряхнуть головой и, схватившись за виски, застонал. Долгие минуты он сидел и молчал, я молчал также. Солнце практически зашло, и сумерки сразу сделали всё вокруг таинственным. Разлился сладкий аромат цветущих кустарников, и стали вдруг слышны птичьи голоса. Оказалось, что всё вокруг полно жизни, какой-то другой, нормальной. Наверно такой, какой задумал её Создатель. В кустах зашуршали кролики. В потеплевшем воздухе летали какие-то предвечерние мошки. А мы молчали. Я пытался вглядеться в его лицо, но он, похоже, уснул. Наконец, я достал из сумки хлеб и кусочек сухого мяса и, тщательно разжевывая, запивал водой. Этот процесс настраивал меня на размышления. Ладно, эту ночь я пересижу, а утром будет видно. Я развернул свой плащ и укрылся им.

Ночью мне снились разбойники, которые гнались за мной, а я не мог убежать, потому что вокруг было болото, и я провалился по пояс. Потом в мой сон вошла худая красивая женщина. Она протянула мне руку, которую я схватил, и вытащила меня из болота. Я чувствовал, что её кисть была странно сухой и гладкой. Посмотрев на её руку, я увидел, что держусь не за её кисть, а за свиток, который она держала с другой стороны. Развернув свиток, я увидел там странные рисунки, какие-то спирали, круги, линии. Там было что-то ещё написано. Я прочёл этот текст и озарился какой-то гениальной догадкой. Всё как будто стало на свои места. Я сказал себе: «Ах, вот оно что!». Женщина исчезла. Счастливый открывшейся мне истиной, я решил, что непременно буду помнить об этом всегда. И удерживал это знание в себе до самого момента пробуждения.

Сон прошёл, я открыл глаза и закричал от неожиданности. Прямо надо мной нависла морда мохнатого чудовища с огромными зубами. Воспоминания о сне мгновенно улетучились. Я подпрыгнул, как ужаленный. Это был конь Великана, обнюхивающий моё лицо.

Светало…

Я посмотрел на Великана. Он сидел в той же позе, что и вчера и продолжал спать. Дыхание его было ровным. Солнце вставало во всём своем великолепии. Утренний туман стелился так низко над землёй, что, поднявшись, я оказался стоящим в нём по грудь, как в озере. Верхушки кустов и холмы озолотились первыми лучами. Туман медленно таял, и свет постепенно наполнил полянку. Засверкали капли росы, как алмазы на траве. И я подумал – вот настоящие драгоценности, которыми каждый может любоваться, но никто не может их себе присвоить…

Моё лирическое настроение было испорчено видом убитых разбойников. Грубая правда жизни вернула меня на грешную землю. Глядя на них, мне стало горько за весь человеческий род. Даже если не думать о греховности их жизни, непонятно, как можно бросить убитых, с которыми ты вместе пел песни, пил вино, спал под одним плащом или воевал? Но, как только замаячила добыча, человеческие отношения были отброшены за ненадобностью. Хотя, собаке – собачья смерть!

Великан пошевелился, потянулся со стоном, встал. Его конь был тут же. Я подошёл поближе.

– Кто ты и что случилось? – голос Великана звучал глухо.

Я отвечал ему, что я друг, и рассказал о том, что видел вчера, здесь на полянке. Сам он помнил об этом смутно. Я спросил, как его имя и куда он направлялся. Он так и не смог вспомнить. «Плохи дела»,– подумал я. Такие случаи были мне знакомы, причём никогда не знаешь, в какой момент такой человек вспомнит своё прошлое, и вспомнит ли вообще.

– Я даже не помню, как зовут моего коня! – огорчённо сказал Великан.

– Главное, что он тебя помнит! Твои сумки были украдены, бумаг при тебе никаких не было. Разве что медальон. Ты помнишь, как его открывать?

Его красивые большие руки нащупали на груди медальон, и, видимо автоматически, палец нажал на какой-то завиток в его обрамлении. Тот раскрылся. Великан пытался рассмотреть, что же там внутри, но никак не мог сконцентрировать взгляд. На лбу его выступила испарина.

– Я не могу…сам посмотри… – попросил меня он.

– Тут внутри гравировка на латыни – «Прошлое и будущее в настоящем». Что это значит?

На секунду в его глазах мелькнул какой-то огонёк и потух.

– Не помню, но думаю – это что-то важное, иначе, я не стал бы носить это на шее. Я куда-то ехал, зачем-то. Не помню зачем. – Он схватился руками за голову. – Никогда я не чувствовал себя таким бессильным!

– Я думаю, что находясь здесь, ты ничего не вспомнишь. Тебе надо продолжить путь туда, куда ты ехал. Или наоборот вернуться туда, откуда ты приехал.

– Я думаю, что приехал оттуда, – он указал в направлении города.

Мы ещё немного поговорили, я рассказал ему, что происходит там, куда он направлялся. Посоветовал держаться подальше от разбойников и, может быть, несколько дней отсидеться в какой-нибудь деревне, поправить здоровье. Деньги у него были. Я дал ему лечебной мази. Помог взобраться на коня. И смотрел вслед, пока всадник на огромном коне не скрылся вдали.

Глава V

Остальная часть моего пути прошла без особых приключений. Миновав пустошь и деревни, я вошёл в город. В пригороде практически не было людей. Я прошёл по замершим улочкам. Везде виднелись следы запустения и паники. Валялись какие-то тряпки, потерянные вещи, обугленные доски. Видимо, жители, спасаясь от чумы, в спешке покинули свои дома. Только собаки бегали по улицам, удивляясь, куда все подевались?

Ближе к центру стали попадаться люди. Они выглядели подавленно. В большом соборе шла служба. Заглянув внутрь, я увидел не больше десятка прихожан, молившихся нестройным хором. Я не стал оставаться, хотя святой отец пытался пригвоздить меня взглядом к месту. Он сдвинул брови и смотрел на меня сурово, как бы показывая, что в дни сошествия «Божьей Кары» на наши грешные головы, все должны слёзно молить Господа простить нам прегрешения и с особым рвением служить Святой Церкви. Я сделал вид, что всё понимаю, но остаться никак не могу. И ретировался.

Выйдя из храма, я направился вниз по довольно широкой мощёной улице. Снизу, навстречу мне двигалась компания молодых людей. Школяры или студенты. Они были в доску пьяны и орали куплеты, оскорбляющие короля, церковь, чуму и даже Папу Римского. Они пели и танцевали. Хохотали, как безумные. Радость жизни так и била из них фонтаном. Я поравнялся со школярами, и вдруг один из них, рыжий и лохматый, сильно хлопнул меня по плечу, закричав:

– Эй, пошли с нами, отметим наше чудесное спасение! Мы не молились и не каялись, хотя черти в аду давно ждут нас. Мы все закоренелые грешники! И всё это время мы ничего не делали, а только кутили. Мы выпили огромный бочонок вина!

– Да! Огромный боч-ч-чонок! – подтвердил маленький студент с осоловелыми глазками и громко икнул.

– И мы не скажем, где взяли вино! – рыжий парень помотал пальцем у меня перед носом.

– Да! Не скажем! – снова подтвердил маленький и опять икнул.

Мои губы растянулись в улыбке. Мне нравились ребята, и я давно уже догадывался о положительном воздействии винопития против чумы. Я сам был студентом в то время, когда в городе началась первая эпидемия. И мы, молодёжь, так же не просыхали от вина, каждое утро, просыпаясь, чёрт знает где. Некоторые из моих друзей всё же погибли, но только потому, что прервали целительное пьянство ради трёх портовых девок, пришедших напоследок «гульнуть перед смертью», как они выразились.

Может быть, я заболел, потому что пил недостаточно много вина. Вино я просто ненавидел. Но выжил, наверное, потому, что мои друзья насильно заливали его в меня, когда я почти умирал.

Я вспомнил клубы дыма, проносящиеся за окном лачуги, где я лежал на тюфяке, набитом сеном, и одинокую птицу, сидящую на ветке, как приклеенную. При слове «чума», мне теперь всегда вспоминалась эта картина. Я решил, что вино каким-то образом отгоняет болезнь. Хотя, после огромного количества выпитого, все чувствовали себя очень плохо, но всё-таки оставались живы и это главное.

Компания ухватила рыжего и маленького под руки, и, продолжая распевать песни, они пошли вверх по улице к собору. Представляю, что скажет святой отец, услышав эти куплеты!

Мне нужно было добраться до улицы, выходящей на городскую площадь, где жил один из друзей Хозяина. Обычно послания от него и обратно доставляли надёжные люди, но однажды мне пришлось самому доставить сюда пакет. Это было прошлой осенью, когда недруги установили слежку за этим домом. Они уже чуть было не схватили гонца Хозяина, который едва отбился и вынужден был вернуться назад. Тогда отправили с письмом меня.

Неприметная внешность позволила мне смешаться с городской толпой. Старая ряса, оставшаяся с прежних времён, подошла как нельзя кстати. С кружкой для пожертвований я постучал в двери, чувствуя на своём затылке сверлящий взгляд двух громил, стоящих у двери дома напротив. Я стал просить у открывшей мне девушки денег в помощь странствующим братьям, усиленно подмигивая ей. Она опустила в кружку монетку, и я, поклонившись, незаметно передал ей письмо, которое она быстро спрятала под холщовый передник. Дверь закрылась.

– Эй, ты! А ну иди сюда! – приказал мне грубый голос.

Я повиновался и, напустив льстивое выражение на лицо, со смиренным видом подошёл к двум соглядатаям.

– Спасибо дети мои за то, что решили пожертвовать малую толику от щедрот ваших. Мы с братьями монахами будем вспоминать вас в молитвах день и ночь!

– Ещё чего! – злобно рявкнул громила. – А ну проверь его! – сказал он второму.

Тот притянул меня за рясу и приподнял над землёй, грубо ощупал, выхватил кружку из рук, потряс ею. На дне болталась одна единственная монетка, которую дала мне девушка. Я обмер, решив, что мне конец. Но тупые громилы не придали этому значения.

– Что ж, святой отец, так мало насобирал? – заржал тот, который схватил меня.

И грубо поставив меня на землю, поддал пинка огромной ногой, со словами: «На тебе от щедрот наших!».

Я отлетел на порядочное расстояние и, подобрав полы рясы, быстро побежал вдоль по улице, провожаемый раскатистым хохотом. Нет, все эти тайные дела не для меня! Я вернулся в замок, сильно хромая, а Хозяин решил, что пинок стоит хорошего плаща, подбитого зайцем.

Вот и дом. Большая дубовая дверь в полукруглой арке. С надеждой, что в доме кто-то остался жив, я стал стучать. Через продолжительное время услышал шарканье подошв за дверями. После долгой возни с засовами дверь наконец отворилась, и я увидел старого и дряхлого слугу. Он смотрел на меня слезящимися, как у старой собаки глазами, и пытался узнать. Но он и не мог вспомнить меня, потому что никогда не видел. Я спросил о его бароне и его семье, на это он отвечал слабым голосом, что тот был в отъезде весь последний месяц, а его жена и дети и все слуги умерли от чумы. «А я остался», – сказал он грустно, – «Хотя мне давно уже пора на тот свет». Я спросил, когда должен вернуться барон, и он отвечал, что не знает.

Пришлось мне положиться на Бога и передать ему письмо от Хозяина с наставлением непременно вручить его тотчас же, как барон вернется. «Как же, господин, я непременно отдам, если не помру до его возвращения», – отвечал старик. Я покинул дом с чувством, что хотя я и исполнил волю Хозяина, но дело не сделал. Я был почти уверен, что старый слуга или потеряет письмо, или забудет, куда его положил, а то и действительно помрёт. К тому же я представлял реакцию барона, вернувшегося и узнавшего, что потерял всю свою семью.

У меня оставались ещё четыре адреса, куда я должен был доставить письма. Может быть, мне больше повезёт с остальными друзьями Хозяина.

Возле городского рынка, где дома возвышались на три, а кое-где на четыре этажа, я отыскал серый, большой каменный дом, с затейливыми башенками. Мне открыла молодая женщина. Вопреки всему происходящему в городе, она выглядела красивой и довольной. На щеках играл здоровый румянец, матовая белая кожа лица и рук выглядела, как дорогой фарфор. Я назвал ей имя человека, которого искал. «Ах, мой друг, он уехал сейчас, а куда – не знаю! Что вы хотели ему передать? Письмо? Вы можете оставить это мне, я сама передам. Не волнуйтесь мой милый друг, лично в руки передам! Ах, ничего не хотели передать? Ах, просто долг принесли? Очень мило, давайте сюда ваш золотой! Да хранит вас Господь!». И дверь захлопнулась. Не знаю, что остановило меня открыться ей. Какое-то шестое чувство. Она была чересчур мила, чересчур любезна…

Следующий дом был почти в самом порту. Его скорее можно было назвать лачугой. Обычно многолюдные портовые улицы были пустынны. Корабли поспешили покинуть эти места, но кто знает, может быть, под всеми парусами они уже несли куда-то черную смерть. И всё же здесь людей было больше, чем где-либо. Наверно бедняки со всех районов решили держаться вместе.

Я сильно постучал в покосившуюся дверь, и она отворилась сама. Я вошёл в полутёмную маленькую комнату. На дощатом столе лежал кусок лепёшки, стоял жбан с вином, а в воздухе витал крепкий чесночный дух. На лавке спал человек. Я позвал его, но он не желал просыпаться. Все мои попытки разбудить его, не увенчались успехом. Плюнув с досады, я сел на деревянный чурбак и решил пока перекусить. Механически жуя хлеб с кусочком мяса, я размышлял. Итак, я посетил троих из пяти. Один – старый, выживший из ума слуга. Другая – любезная фарфоровая женщина. Третий будет спать, даже если обрушится крыша. Результат неутешительный.