Глава 3

– Ну же, милая, очнитесь. Вы меня слышите?

Пожилая женщина с трудом открыла глаза. Перед ней маячило белое пятно с женским голосом.

– Вы помните, как вас зовут? Назовите ваше имя, – продолжил задавать вопросы женский голос.

– Мама, ты нас слышишь? Видишь?

Анна Аркадьевна узнала голос дочери и легонько кивнула.

– Попробуйте улыбнуться, – попросило ее белое пятно.

Анна Аркадьевна выжала из себя подобие улыбки, силясь разглядеть черты человека, разговаривающего с ней.

– Мимика пострадала не сильно, – удовлетворительно кивнуло белое пятно с женским голосом. – Скажите теперь: «Тридцать три» и вытяните руки перед собой.

– Тлицать тли, – язык отказывался ее слушать. С большим трудом у нее получилось вытянуть вперед только одну руку. Левая не шевелилась.

– Моторика практически в норме. Речь, думаю, восстановится, – задумчиво произнесло белое пятно.

– Я ас не ижу, – с ужасом в голосе сказала Анна Аркадьевна.

– Милая моя, не нервничайте, пожалуйста. Вам сейчас крайне важно сохранять спокойствие. Вы перенесли ишемический инсульт. Сейчас вы находитесь в реанимации. Мы вам дали препараты, позволяющие восстановить мозговую деятельность. В первое время после нарушения мозгового кровоснабжения очень часто наблюдается частичная потеря речи и моторики. Зрение – это, по всей видимости, побочный эффект от инсульта. Дайте вашему организму время, чтобы адаптироваться и восстановиться. А учитывая ваш преклонный возраст, для вас сейчас самое главное – покой и сон. Завтра утром мы возьмем анализы и проведем необходимое обследование.

Белое пятно встало.

– Отдыхайте!

– Доктор, можно я останусь с ней еще на ночь?

«Еще на ночь?!» Анна Аркадьевна слышала, что голос дочери встревожен. Воздуха по-прежнему не хватало, а каждый вздох давался ей с болью.

– Острой необходимости в этом нет. Не волнуйтесь – она здесь под присмотром высококвалифицированных специалистов. Лучше поезжайте домой и выспитесь.

Анна Аркадьевна попробовала кивнуть в знак согласия – дома Тая.

– Видите, ваша мама не против, – подытожило белое пятно. – Все будет хорошо! До завтра.

Елена подошла к матери и неловко коснулась ее руки.

– Мам, я поехала. Умоляю тебя – не нервничай. Ты же все слышала – покой и сон.

Анна Аркадьевна моргнула глазами. Сил говорить у нее совсем не осталось.

Лена наклонилась, чтобы поцеловать морщинистую щеку мамы, но потом, помедлив, неуклюже чмокнула ее куда-то в висок и вышла, оставив после себя лишь аромат терпких духов.

Анна Аркадьевна осталась в палате одна. Первое, о чем она подумала – это сколько же дней она здесь провалялась. Бедная ее маленькая птичка! Вот уж, она, наверное, испугалась, когда старая бабка рухнула на пол кухни. Лежит, наверное, сейчас на диванчике, вытаращив свои глаза-блюдца, и боится… Пожилая женщина поежилась, представив свою внучку одну в комнате – напуганную и одинокую.

Анна Аркадьевна изо всех сил попыталась сфокусировать зрение, чтобы осмотреться в палате. Все вокруг было размытым. Приблизив руку к лицу, она разглядела нечеткие контуры пальцев и ногтей. А посмотрев в окно, поняла по багряным оттенкам, что день близится к концу. На секунду ей стало страшно от того, что больше она никогда в жизни не сможет увидеть закаты и рассветы солнца, перестанет различать лики природы и лица родных ей людей. Память пронесла перед глазами калейдоскоп из таких дорогих ее сердцу женщин: нежная и немного задумчивая Лиза с длинными волосами цвета кофейных зерен, заносчивая и бойкая Белла с орлиным носом и черной как смоль густой шевелюрой, кудрявая и всегда чем-то озабоченная ее кареглазая Лена и маленькая, беленькая и такая тоненькая Тая… Анна Аркадьевна сжала, насколько ей хватило сил, кулаки.

«Прости меня, Левушка! Но мне еще рано к тебе. Еще лет десять, пожалуйста. Знаю, что прошу о многом. Но я ведь тебя никогда ни о чем не просила, мой родной. Мы еще обязательно свидимся, только не сейчас… Чуть позже. Умоляю тебя, дай мне еще немного времени. Вот закончит Таюша школу, и я сразу к тебе. Раньше я на свадьбе ее мечтала погулять, но сейчас понимаю, что глупо все это и наивно. Руки уже не слушаются, ноги еле ходят, а глаза так вообще отказываются видеть. Но я буду держаться и крепиться. Сколько я всего на своем веку пережила, неужто я с инсультом не справлюсь?! Если бы ты видел, какая у нас Таюша замечательная получилась, ты бы сразу меня понял. Глазки умненькие, живые, а любопытная до чего! Левушка мой… Единственный мой… Сердце разрывается от того, что мы не вместе. И жизнь без тебя уже не жизнь, но не могу я ее подвести. Душа у меня болит за нашу внучку… Пожалуйста, подожди меня еще чуть-чуть, самую малость. И я приду к тебе, обязательно приду. Обещаю…»

Анна Аркадьевна горько заплакала.

В это же время за десятки километров от здания больницы в доме с огромными окнами и толстыми стенами из красного кирпича лежала на маленьком диванчике худенькая светловолосая девочка с голубыми глазами и тоже горько плакала. Больше всего на свете она боялась, что никогда больше в жизни не увидит свою любимую всегда опрятную и элегантную старенькую бабушку: непременно с белоснежным воротничком, аккуратно уложенными волосами и обязательно с небольшой сумкой в тон туфель…

Через две недели Анну Аркадьевну наконец-то выписали из больницы – похудевшую, уставшую и немного сломленную… Левая рука по-прежнему плохо слушалась, а зрение, хоть и частично восстановилось, но все же было уже не таким острым, как раньше. Анне Аркадьевне пришлось постричься под каре, так как непослушные пальцы никак не могли уложить волосы в привычную ей аккуратную прическу.

Само собой разумеется, что деятельная Белла Львовна прилетела из Ленинграда к маме на выписку. Ворвавшись в квартиру, словно вихрь, она первым делом бросила презрительный и высокомерный взгляд на атрибуты появившегося в этом доме мужчины: одеколон «Шипр», бритвенный станок, стоптанные кеды и одинокий, видавший виды плащ на вешалке в коридоре. Затем, переодевшись в спортивный костюм и соорудив высокую прическу, как у китайского императора, со свойственной ей энергией и напором Белла принялась убираться в квартире: безжалостно кидая в мусорное ведро баночки, пакетики и всевозможные коробочки, натирая до блеска полы и стены, словно в их доме побывала великая чума, выбивая до одури ковры и подушки и со свирепостью кентавра передвигая с места на место тяжелую дубовую мебель. При виде Беллы Борис Сергеевич тут же вспомнил, что как раз собирался навестить своего брата в деревне, о котором до этого, к удивлению, никто и не слышал, а Леночка неожиданно засобиралась на работу доделать неотложное дело, но под строгим и волевым взглядом сестры стушевалась и, собрав все комнатные цветы в горшках, удалилась в ванную комнату протирать им листочки. Ничего не понимающая еще в тонкостях бытия Тая с удовольствием помогала тете Белле с уборкой, радуясь в глубине души тому, что волосатый Борис Сергеевич наконец-то куда-то уехал из ее любимого дома. А Анна Аркадьевна с равнодушным видом царицы расположилась в кресле и смотрела телевизор, который в кои-то веки никто не охранял, и лишь легкая ухмылка на губах выдавала то, как забавляет ее сложившаяся ситуация.

Покончив с уборкой и выпустив весь свой гнев, Белла Львовна натерла чесноком курицу, почистила картошку и, поставив все это в духовку, наконец-то немного успокоилась. Достав из сумки привезенный армянский коньяк и разлив его по рюмочкам, она вытащила Лену из ванной, насильственно оторвав ее от горшков с цветами, и усадила на разговор, которого, очевидно, было не избежать.

Белла достала пачку сигарет и закурила прямо на кухне.

– Лен, вот ты же нормальная баба, – начала она, глубоко затянувшись.

Лена поморщилась от табачного дыма и ничего не ответила – она знала, что за этим многообещающим началом последует очередная крамольная мысль от старшей сестры.

– И не смотри на меня так – я не пойду в подъезд, как какая-то малолетка. Если я приняла решение курить, то буду это делать с достоинством, а не прятаться по углам, стесняясь того, что делаю. – Белла еще раз глубоко затянулась и выпустила дым практически Лене в лицо.

– Ты нарочно? – возмутилась сестра. – Кури хотя бы в форточку, весь дом от тебя провоняет.

– Уж лучше от меня, чем от кого-то другого, – фыркнула ей в ответ Белла. – И чтобы ты знала, мама разрешает мне курить, а хозяйка в этой квартире она, если вдруг кто-то об этом забыл.

– Ты сейчас на что намекаешь?! – брови Лены поползли вверх от негодования.

– Знаешь, я не намекаю, а я злюсь, потому что мне вообще непонятно, что за освенцим ты тут устроила! Мама и Тайка вынуждены ютиться в комнатке, телевизора, который, на минуточку, покупал папа, они лишены, им даже вечером чай попить нельзя, потому что здесь поселился какой-то козел, из-за которого у моей красавицы сестры совсем поехала крыша. Лен, собственно, с чего я начала, ты же нормальная баба, не на помойке себя нашла… Зачем он тебе? Неужели все нормальные мужики в городе закончились? В комиссионке решила прибарахлиться?

Белла еще раз глубоко затянулась и затушила бычок в маленькой элегантной пепельнице, которую извлекла из той же сумки, что и коньяк.

– Леночка, ну ты же невероятная умница, – продолжила она чуть мягче, – поверь мне, ты заслуживаешь лучшего! Что ты вцепилась в этого угрюмого усача?

Лена сидела напротив и молчала.

– Вот, честно, – продолжила Белла. – С мужчиной нужно жить, если ты голову потеряла от страсти и любви, потому что он атлетичный красавец и неутомимый любовник. А это, очевидно, не наш случай, – поморщилась она и залпом опрокинула в себя рюмку коньяка. – Ну или это такая партия, что тут без вариантов – будешь, как сыр в масле кататься и горя не знать, потому что умен, богат и перспективен, ну или хотя бы перспективен, как наш покойный папочка, только тот еще был атлетичный красавец, и судя по четырем дочкам, неутомимый любовник, – Белла хихикнула. – Да, и мамочку нашу на руках носил. А твой Боря что? Ни рыба ни мясо, да еще и, по всей видимости, алкаш.

– Почему это алкаш?! – удивилась Лена.

– А ты вообще с мамой часто разговариваешь? Ты в курсе, что он вашу водку втихую пьет, которую мама с Таей в очереди полуторачасовой получают???

– Ты что меня еще водкой вздумала попрекать?! – возмутилась ей в ответ сестра. – Нашла из-за чего! Можно подумать мне или маме, или, тем более, Тайке нужна эта водка! – фыркнула она.

– Удивительный ты человек, Елена Львовна! А каким это чудесным образом эта квартира обслуживается, ремонтируется, а холодильник никогда в ней не бывает пустой?! Ты вообще видишь, как люди в стране живут и хоть на секунду представляешь, насколько мама облегчает твою жизнь? Это тебе не кудри крутить и на заводе на каблуках перед твоим усатым мерином гарцевать! – было видно, что Белла завелась не на шутку. – Живешь на всем готовом, – продолжила она. – Мама сначала в очередях за продуктами стоит, потом готовит тебе, договаривается со всякими алкашами из домуправления, если что-то сломалось, водку меняет на бананы, Таей с утра до вечера занимается, а ты это все как должное воспринимаешь! Более того, у тебя еще хватает совести чуть что рявкать на нее. Ты ничего не перепутала, сестренка?

– Ой, вот только не надо тут жертв из всех делать. Мама взрослый человек, и я ее с собой жить не заставляю. Не нравится, пусть не живет!

– Вот ты свинья, Ленка! – лицо Беллы исказилось от гримасы. – Это ты можешь здесь не жить, если тебе что-то не нравится! Напомнить еще раз, чья эта квартира?

– Ты меня выгоняешь? – повысила Лена голос на сестру.

– Нет, на место ставлю. И, кстати, если тебе так нужен этот Борис Сергеевич, что ж ты у него не живешь, или ненаглядному Борису Сергеевичу самому негде жить? – Белла язвительно улыбнулась.

Лена ничего не ответила и выпила.

– Ну скажи мне, Лен, ну неужели ты в него по уши влюблена? Ну правда?

Молодая женщина посмотрела на курящую напротив сестру и тяжело вздохнула.

– Знаешь, Белл, как я этой жизнью сыта по горло? Вот до сих пор, – Лена выразительно провела ребром ладони по горлу.

– Так сыта, что самой противно, – продолжила она. – До рвоты, понимаешь? Ты хоть представляешь себе, что такое быть младшей сестрой, когда две твои старшие – первые умницы и красавицы. Куда ни придешь, тебя все спрашивают: «А, это ты сестренка Лизы и Беллы?». Что бы ты ни сделала, тебя постоянно сравнивают с твоими легендарными сестрами. А вещи? Это вам хорошо было – вы погодки. А я в глаза ни одной новой тряпки не видела – все приходилось за вами донашивать!

– Да, как ты можешь… – опешила Белла.

– Вы только и делали, что сначала от пятерок отмахивались, а потом от пацанов, которые перед вами штабелями падали. А я, как ваша бледная тень, только со стороны на это смотрела и восхищалась…

– Лен, да ты же самая красивая из всех нас…

– Ой, ладно, не утешай меня, – отмахнулась она. – А потом Салават, и все по-другому… Кто-то хоть в первый раз на МЕНЯ посмотрел, понимаешь?! А что в итоге? Был мальчик да сплыл и оставил мне подарочек в подоле… Что теперь ко мне ни один нормальный мужик подойти не может! Потому что я как проклятая! Девка гулящая, которая нагуляла непонятно где и непонятно от кого! А что мне им сказать? Что про Тайкиного деда теперь в газетах можно прочитать, а его отец на новенькой Волге по Москве катается? Чем мне похвастаться??? Да я уже семь лет от этого позора отмыться не могу, как бы ни старалась и сколько бы ни гарцевала на своем заводе, как ты выражаешься… Да я благодарна этому козлу Борису Сергеевичу, как вы его с мамой называете, что у него хотя бы встал на меня, и что у меня наконец-то за столько лет появился мужчина. И пока вы тут с твоим интеллигентным до мозга костей муженьком вершите судьбы Советского Союза, я буду скромненько жить в своей провинциальной дыре… – голос Лены перешел на крик.

– Лена, успокойся! – Белла попыталась ее обнять.

Женщина отмахнулась и вскочила на ноги.

– Я всю жизнь жила по вашим сценариям: «Лена, читай, будешь умной, как Лиза с Беллой! Лена, занимайся балетом, будешь стройной, как Лиза с Беллой! Лена, нужно поступить в авиационный, будешь востребованной, как Лиза с Беллой! Лена, найди хорошего парня, выйдешь замуж, как Лиза с Беллой!» А я терпеть не могу читать, ненавижу балет и всегда хотела стать врачом, но разве мое слово или желание что-то стоит против вашего? А где ваш обещанный брак? Ведь я же встретила отличного парня! Только что не так?

Щеки Лены раскраснелись.

– А я тебе скажу, что не так! Мы с тобой, моя дорогая сестричка, еврейки! И таких, как мы, в печках сжигали за непригодность! Только ты хитрая, как змея, и мужа себе нашла соответствующего – партийного и властного! Чтобы никто никогда не смел спросить какая же это в девичестве у Беллы Львовны была фамилия, потому что боятся его и тебя, по всей видимости.

– Сучка!

– Кто бы говорил! Только я не такая хитрая, и не умею, как сирена, песнями своими голову капитанам морочить. Вот и достался мне заводчанин с дипломом ПТУ. И раз вы такие с Лизой умные, занимайтесь своей жизнью, а мою оставьте в покое! Я живу с тем, кого заслужила и работаю там, где могу. Нет у меня больше ни сил, ни желания мечтать о принце и лучшей жизни. Намечталась уже…

С этими словами Лена встала из-за стола и закрылась в ванной комнате, громко хлопнув дверью. По шуму открывшегося на полную мощность крана с водой можно было понять, что женщина решила принять ванну или заглушить душившие ее рыдания.

Белла сидела на кухне и молча курила, когда вошла Анна Аркадьевна.

– Судя по всему, разговор не получился, – усмехнулась пожилая женщина.

Дочка грустно покачала головой ей в ответ.

– Мам, ты слышала? Она же нас всех ненавидит… – в ужасе прошептала Белла.

– Слышала, – грустно кивнула Анна Аркадьевна.

– Но как? Вы же всех одинаково любили, и вещи папа всегда всем привозил, и игрушки… Она же самая младшая была. Мы ее все наряжали, как куклу!

– Знаю, Беллочка, – Анна Аркадьевна положила свою морщинистую руку на руку дочери.

– Это меня в детстве вороной звали за черные волосы и большой нос, а она же всегда как принцесса была – самая красивая из всех нас! – продолжала в ужасе причитать Белла. – Как она может считать себя некрасивой?!

– Много я об этом думала, доченька… Себя прежде всего винила, что где-то недоглядела. То ли от любви ее неудачной беды пошли, что она так озлобилась на весь мир, то ли всегда она была с червоточинкой, но любящее родительское сердце мешало эту червоточинку разглядеть. Не знаю, моя хорошая…

– Мамочка, давай я тебя от этой стервы заберу. Будешь с нами жить, нервы свои беречь.

– Белла, Белла, не говори так про мою дочь. Вы все: ты, Лена, Лиза – мои дети, и что бы вы ни сделали, что бы ни сказали, я всегда буду на вашей стороне, понимаешь? Я могу вас поругать, сделать замечание, но обижать вас никому не позволю. Тем более друг друга.

Белла с обожанием посмотрела на свою маму и нежно ее обняла.

– Я знаю, что ты Таю не можешь бросить…

Анна Аркадьевна кивнула.

– Мне ее через месяц в первый класс вести…

– Я помню, – Белла улыбнулась впервые за вечер. – Тая и вправду удивительная девочка – такая умненькая и смышлёная. Вся в тетю!

– В бабушку, – засмеялась Анна Аркадьевна.

Обе женщины замолчали. Одна из них думала о том, как у одних и тех же родителей вырастают совершенно непохожие друг на друга дети. А другая всем своим сердцем понимала, что ее некогда крепкая и такая дружная семья рушилась на глазах…

В ванной комнате, укрывшись пеной и водой, еще одна женщина из этого дома испытывала невероятное чувство стыда перед мамой и сестрой, но то ли гордость, то ли какая-то старая застоявшаяся обида не давали ей смелости признать это и попросить у всех прощения… Не было у нее невероятной силы воли уметь признавать собственные ошибки. Ей было гораздо проще объявить всем войну, даже если сражаться нужно будет против целого мира…

Через несколько дней Белла улетела. С Леной они так толком и не начали разговаривать, и все оставшееся время до отъезда одна из них предпочитала проводить на работе, а вторая – посещая старых институтских подруг. После отъезда Беллы в квартиру незамедлительно вернулся Борис Сергеевич, а с ним и его «Шипр», расческа для усов и видавший виды плащ. Гриша улетел с родителями на море, а Тая, которая ни за что не хотела больше расставаться с бабулей, зажила прежней жизнью, пока ни наступило первое сентября.

Этого дня ждали практически все дети со двора, но никто его не ждал так сильно, как Тая. Ворочаясь на своем диванчике, девочка каждую ночь представляла, как мама заплетет ей две косички с пышными бантами – прямо как на открытках, наденет школьное платье с белым накрахмаленным фартуком, нарядные туфельки, и Тая, взяв с гордостью в руки ранец, пойдет в школу… Там она обязательно подарит самый большой букет своей первой учительнице, Тая прекрасно помнила, что ее зовут Белла Аркадьевна, и ей казалось, что именно ей подходят красные гвоздики, и та, расплывшись в улыбке, заведет Таю в класс, где ее будет ждать много новых друзей…

Но с самого начала что-то пошло не так… Все началось с туфель… То ли из-за болезни Анны Аркадьевны, то ли из-за того, что мама с бабушкой слишком сильно погрузились в свои мысли после приезда Беллы, но как-то так получилось, что Тая осталась без новых туфель – их просто забыли купить. Накануне первого сентября, когда в Елене Львовне проснулась женщина-мама, и она, погладив школьное платье и фартук, попросила Таю все это примерить, выяснилось, что подходящей обуви нет… В ужасе Лена побежала в ближайший универмаг, но ничего, кроме пустых полок, она там не увидела. Звонить Белле или Лизе и просить выслать туфельки посылкой было бесполезно, так как на календаре отчетливо значились две цифры – 31 августа… Расстроенная женщина попыталась реабилитировать старые туфли, но все было тщетно – чтобы она ни делала, на нее грустно смотрели два облезлых красных носа из потертой кожи…