«Над Марокко летят отголоски…»

 
Над Марокко летят отголоски —
В каждом камне застыла гроза,
Копья молний вошли в перекрестки,
Чтобы чуждые силы связать.
 
 
Повествует бродячее эхо
В марсианских пустотах пород,
Как земля расступалась прорехой,
Цепь хребтов поднималась из вод.
 
 
Время скрылось за синие ставни,
Преломилось лучом в серебре,
Грезит век полумесяцем давним,
Изразцами на алтаре.
 
 
Люди здесь простодушны и прямы,
Немудреный очаг берегут,
И выходят из глины Адамы
На скрипучем гончарном кругу.
 

«Под взыскательным жребием рока…»

 
Под взыскательным жребием рока —
Трудных жизней круговорот.
Перемешаны краски Марокко
Между черных и белых широт.
 
 
Здесь народов скрестились дороги,
И берберская глушь приняла
Беглецов и скитальцев убогих —
Внуки Хама не ведали зла.
 
 
Сохраняя потомков завета,
Мудрость их обретали взамен
В синагогах, на минаретах,
В крепостях – за периметром стен.
 
 
Бубна плач, перестук барабанов,
Андалузская скорбь скрипачей —
Все сошлись под шатрами барханов,
В глубине африканских ночей.
 

«От Грузии повеет теплой грустью…»

 
От Грузии повеет теплой грустью
И близостью! Вершины гор парят,
Нисходит ночь, кадит туманом густо,
По морю звезды бродят наугад.
 
 
Во тьме сияет золото Колхиды —
Природы изобильное руно,
Прощаются печали и обиды,
Жить на земле в любви заведено.
 
 
Сок виноградный закипает в лозах,
Певуча кровь Давида и Тамар…
И рвется к небу восхищенья возглас —
Благословенье за бесценный дар.
 

«Звезды рассыпаются метелью…»

 
Звезды рассыпаются метелью,
Серебрят узорами окно,
Над земной прохладной колыбелью
Им блуждать и помнить суждено.
 
 
От ветров февральских не укрыться,
Брезжит в сердце искорка огня —
Зерна жизни солнечные птицы
От ненастий крыльями хранят.
 
 
В час весенний тишину рассеет
Звонких льдин блаженный антифон…
Свяжет воды посох Моисеев,
Вознесет молитву Аарон,
 
 
Великаном пробудится север,
Псалмопевцы встанут из земли,
И листва зашелестит на древе,
Что в снегах от бед уберегли.
 

«Открыла дверь – и крылья отстегнула…»

 
Открыла дверь – и крылья отстегнула,
Покой и радость: молчаливый дом!
Пространство жизни, мир стола и стула…
В чужих хоромах дышится с трудом.
 
 
Я здесь хозяйка, женщина, богиня,
Извилист путь к родному очагу.
Теперь печаль туманом синим сгинет:
В любой момент прислушаться могу
 
 
К спокойному теченью судеб, мыслей,
Сложить слова в неторопливый ряд.
Над книгами так замирает мистик —
Сквозь время души плачут, говорят.
 
 
…Из Кордовы когда-то наши предки
Бежали в ночь, молились об одном:
Не дай сломаться плодоносной ветке,
Пусть у потомков будет новый дом.
 

«Он чинит время в старом Амстердаме…»

 
Он чинит время в старом Амстердаме,
Вращаются века, созвездья, стрелки.
Блуждают лица в потемневшей раме,
Кругом повторы, двойники, подделки.
 
 
Волнуется вода, дрожит в каналах,
Плывут по ней то облака, то льдины.
Ему всегда чужой эпохи мало,
И окликом в ушах звучит ладино.
 
 
Опять бредут в пыли дорожной предки
От ужаса, беды непоправимой.
Им в ноздри бьет изгнанья запах едкий,
Кочевья, одиночества и дыма.
 
 
А для потомков жребий уготован
Забвения, предательства, скитаний,
Скорбей и ласки родины суровой,
Которая надолго домом станет.
 
 
Колдует он над хрупким циферблатом,
Горит в костре заката мастерская.
А память все зовет, влечет обратно
И никогда его не отпускает.
 
 
Он чинит время в старом Амстердаме,
Рождаются, уходят с миром люди.
Поют и плачут о далеком Храме,
И молятся, не ведая, что будет.
 

«Кто говорит, что этот мир изучен…»

 
Кто говорит, что этот мир изучен,
Тот ничего о нем не понимает,
А между тем, судьба дает нам случай
Постичь, что жизнь – не линия прямая,
 
 
И под иным углом увидеть Землю,
Принять творенья вечного основы,
Тогда разумность выбора созреет,
Грядущий день одарит счастьем новым.
 
 
Найди свой путь, открой любви границы,
Чтобы в душе вселенная звучала,
С одним желаньем – сердцем устремиться
К познанью бесконечного начала.
 

«С волнением воспоминанья…»

 
С волнением воспоминанья,
Покинув рабство, вольным став,
Отведай черствый хлеб изгнанья,
Соленость слез и горечь трав.
 
 
Вкус многотрудного исхода
Из сытости небытия,
Где в людях умерла свобода,
Отвергнута любовь моя;
 
 
Кто знает, сколько лет в пустыне
По собственным следам блуждать?
Пусть вера в сердце не остынет
И станет путь как благодать.
 
 
Иди за мной в лучах надежды —
Спасенья знаки впереди,
Не будет мир таким, как прежде,
Кругом поют: Господь един!..
 
 
Прими лишенья и страданья
Как искупление стыда,
А долгожданность оправданья —
Решенье высшего суда.
 

«В предчувствье великих событий….»

 
В предчувствье великих событий,
Под синим шатром небосвода,
Не спите, евреи, не спите,
На дымных дорогах исхода.
 
 
Зажгите светильники срочно,
Молитесь душой неустанно,
А вдруг наступающей ночью
Откроется высшая тайна?
 
 
Пусть зов милосердный услышат,
Все те, кто открыться готовы,
Сойдет, как спасение, свыше,
Создателя мудрое слово,
 
 
Его вы даруете детям,
Связав бесконечные нити…
На нашей тревожной планете
Ищите друг друга, любите.
 

«Менора – пробужденье рода…»

 
Менора – пробужденье рода,
Она опять горит в семье.
Лучи нисходят с небосвода,
С душой сливаются моей.
 
 
Так, завершив круги исканий,
К истокам нас вернул исход:
Свет покаяний, оправданий, —
Любовь, которая спасет.
 

«Там, где холмы сошлись в дозоре грозном…»

 
Там, где холмы сошлись в дозоре грозном
Среди бескрайней тишины песков,
Сухой венец иерихонской розы:
Колючий узел – вместо лепестков.
 
 
Но если дождь сорвется градом капель,
В бесплодный грунт ударят семена!
Упрямый шар через пустыни катит,
Так жажда жить – жестока и сильна.
 
 
Не украшенье праздничного сада —
Звезда ветров, гнездо уснувших змей!
Скиталец-куст, кочевников отрада,
Бессмертный дух перекати-полей.
 

«Пусть будет ваш дом, как шатер Авраама…»

 
Пусть будет ваш дом, как шатер Авраама,
С любой стороны для пришельцев открытый,
Пусть всех привечает счастливая мама
И в сердце хранит ослепительный свиток.
 
 
Пусть станет отец мудрецом и провидцем,
Щитом и главой многославного рода,
Пусть милость Творца через души струится,
Детей собирает любовь с небосвода.
 

«Оставив сердце в Иерусалиме…»

 
Оставив сердце в Иерусалиме,
Бежать в Гавану, Тегусигальпу,
Надеясь, время обеты снимет,
Пить эту жизнь не глотками – залпом!
 
 
Потерь, падений не счесть на карте,
Где нас ровняли под всех, кроили,
Но поднимались мы многократно,
Чтоб просиять – в Кордове, Каире.
 
 
И в этой жизни – сильна десница,
Пока язык не присох к гортани,
Судьба о встрече с тобой молиться,
Бросаться в бездны воспоминаний.
 
 
Куда бы ветром ни заносило,
В каких морях ни срывало парус,
Но сердце бьется в Иерусалиме,
Где песня с небом соприкасалась.
 

«В бесконечную ночь из холодного мира взирая…»

 
В бесконечную ночь из холодного мира взирая,
Я к тебе возвращаюсь, твое одиночество пью.
Среди сумрачных скал открывается небом Израиль,
Поднимает сознанье над серым кружением вьюг.
 
 
И в морозные дни обжигает дыханьем Мегиддо,
Пробуждается память, торосы крушит изнутри.
На отчаянный зов откликается мудрость магида,
Голос тысячи предков с любовью поет, говорит.
 
 
Я хватаюсь за жизнь! Ледники перетоплены в слезы.
Пламенеет под сердцем тугая звенящая нить.
Мой нечаянный дар для того был задуман и создан —
Искупительный север с восточной звездой породнить.
 

«Я знаю, кто спираль судьбы исправил…»

 
Я знаю, кто спираль судьбы исправил,
Пути чужой кометы искривил,
Когда горел и плавился Израиль
В твоей холодной северной крови,
 
 
И ты боролся с небом, как Иаков,
Не принимал возможности иной…
Я в мириадах ангелов и знаков
Стояла молча за твоей спиной.
 
 
Уже казалось, неизбежно – падать,
Я никогда тебя не подниму…
Но дух сиял, как горняя лампада,
В бреду и страсти, в муках и в дыму.
 
 
И все попытки сдаться были тщетны,
Господь провел среди валов и льдин
К одной любви, его земле заветной,
Которая открылась впереди.
 

«Мир – открытым сердцам и распахнутым небу шатрам!..»

 
Мир – открытым сердцам и распахнутым небу шатрам!
Свет великой любви бесконечным потоком рассеян.
Бродят хмурые тени по древним библейским холмам,
Воскрешая на ощупь молитвенный путь Моисея.
 
 
Из источника в скалах задумчиво брызнет вода,
Восхищенный свидетель ударов змеиного жезла.
О блуждающих звездах пустыня грустит иногда:
Идумейская боль глубины сопричастья, блаженства.
 
 
Тот отрезок судьбы мне божественной милостью дан,
Чтобы пропасть паденья утраченной силой восполнить.
Через многие скорби вернуться душой в Ханаан,
По следам праотцов – всех увидеть и вспомнить.
 

«Ветер режет морщины в медных сумерках моря…»

 
Ветер режет морщины в медных сумерках моря,
Обнимает прибоем, облака бороздит.
Пусть меня близость неба воскресит и омоет,
Прижимаюсь к Израилю, его теплой груди.
 
 
Обо всех вспоминаю, собираясь из пепла
Уничтоженных штетлов, ржавых концлагерей,
Эту музыку нежную в детстве слышала где-то,
По струне моей памяти возвратись поскорей.
 
 
Нас навек успокоят ночи теплые, длинные,
В них блуждает зарницами дальний плач скрипача.
На губах горечь времени и еврейского имени,
Как же трудно о будущем разучиться молчать.
 

Дым холокоста

«Именам не стереться…»

 
Именам не стереться.
Даже в черной пустыне —
Пламенеет свеча.
У меня через сердце
Льются слезы Хатыни,
И чужие младенцы
В моем чреве кричат…
 
 
Обгоревшие кости
Жаждут поминовенья!
Их мольба леденит.
Горький дым Холокоста —
Всем набат от забвенья:
Это очень непросто —
Оставаться людьми.
 

«К ответу наше поколенье требуют…»

 
К ответу наше поколенье требуют
Все узники, чьи души высоки:
Мне разрывают сердце трубы Треблинки,
Освенцима свинцовые тиски!
 
 
О, сколько вас, доныне неоплаканных,
Зарытых в рвах, пропавших в лагерях!
Иду за вами – темными бараками,
Где безнадежность, отчужденье, страх.
 
 
Спускаюсь в бездну ужаса кромешную,
И рассыпаюсь пеплом из печи.
– Скажите миру правду безутешную,
Чтоб не рождались снова палачи.
 
 
Вновь крик летит из душегубки газовой:
– До повторенья катастрофы шаг! —
Предупреждают те, кому обязаны
Мы радостной возможностью дышать.
 
 
– Не допустите повторенья, правнуки! —
Мы отвечаем строгому суду
И каждый миг стоим на вахте памяти,
Предотвращая новую беду.