– Плевать. – Хрипло сказал Гэбриэл и с силой пнул его в забрало шлема, вызвав вопль ярости и страха.

– У тебя нет чести, щенок! – Гнусаво заорал Бергстрем сквозь погнутое забрало. – Упавшего легко пинать, сука!!! Дай подняться, и я тебя…

– Связанного пацана труднее резать и калечить? – Прошипел Гэбриэл, и снова пнул противника в голову. – Или в этом чести больше?!

– Какого па… – Андерс захлебнулся, получив новый удар, а Гэбриэл, вскочив ему на грудь, ногой припечатал его голову, вдавливая железо в череп. Порывы штормового ветра трепали и мотали все, что могло двигаться, швыряли воду гигантскими пригоршнями, но на востоке небо уже светлело, обещая очень скорый конец грозы. Светлело на глазах, ветер стихал. По равнине одни русские всадники гоняли немногих уцелевших бойцов, другие сопровождали пленных, сгоняя в одну кучу и корнелитов, и латников, и междуреченских пехотинцев. Но Гэбриэл вновь заметил это лишь краем глаза, выпрямляясь и утирая воду с лица. По телу разливалось физически ощутимое блаженство, облегчение и тихая радость: к нему шел брат, в забрызганных чужой кровью доспехах, с неизменной перчаткой в левой руке, с зеркальным отражением всех его чувств на лице. Произнес, подходя:

– Merde, Младший, ну, и сюрприз!.. – Обнял его, выдохнув остатки напряжения и тревоги.

– Я старался. – Скромно ответил Гэбриэл, и Гарет рассмеялся, отстраняясь:

– Да уж! Дурилка бешеная! Неужели в Валену сгонял?! Для бешеной собаки сто миль не крюк… – Он посмотрел на тело у ног.

– А по забралу кто его кувалдой долбанул?

– Не кувалдой, а ногой. – Поправил Гэбриэл справедливости ради.

– М-да… А хотел стать герцогом. И ведь почти стал! Без церемоний ты его. Папаше придется так в шлеме сынка и похоронить.

– Сынка?! – Вздрогнул Гэбриэл.

– Да, сынка. Это не Антон, это Андерс – видишь, титульный воротник в гербе? И у папаши еще раковины есть, в предках тамплиеры были. И так ссучился род, да и загнулся на хер – у Антона больше сыновей и внуков мужского пола нет.

Гэбриэл даже ссутулился от разочарования и недовольства собой, но Гарет похлопал его по плечу:

– так даже лучше получилось. Убить, это что? Сдох, и все дела. А так он еще помучается, сука, зубами будет клацать и волосенки себе с причинного места драть… Оба-на! Кого это я имею честь, охреневая, лицезреть?! Марк Эльдебринк, да еще и знаменосец графа Валенского!

Марк, подъехавший к ним со знаменем Гэбриэла в одной руке и поводьями Пепла в другой, склонил учтиво голову. К ним подвели фризского жеребца, все еще фыркающего и храпящего.

– Хочешь себе? – Спросил Гэбриэл у брата.

– Хочу. – Тут же ответил тот. – Рыцарь Кальтенштайн заслужил хороший подарок… Для начала.

Туча отошла к Фьяллару, доносившееся оттуда ворчание стало мирным, добродушным. Братья, сопровождаемые оруженосцами, знаменосцем и рыцарями, подъехали к группе пленных. Корнелиты сбились в отдельную общую группу, междуреченские рыцари и их оруженосцы стояли отдельно от простых кнехтов. Гарет придержал коня подле корнелитов.

– Ого! – Усмехнулся ядовито. – Ангел, собственной потрепанной персоной! Как шустро нашивки-то спорол с вамса! Только я полукровка, и вижу дальше людей. И острее. Я на тебя столько дней любовался, что ни с кем не спутаю. Как ты там кричал нам? Что мы с братом кто?.. Теперь ответишь за каждое слово свое, гнида.

– Что ж делать, отвечу. – Ангел сплюнул. – Жаль, кожу с тебя содрать не успел. Я б из нее флаг себе сделал.

– Хорошая идея. – Хмыкнул Гарет. – Флаг-не флаг, а среди трофеев Хефлинуэлла место твоей шкурке найдется. Растянут в рамке, с биркой. Где-нибудь между кабаном и козлом.

Ангел побледнел от бессильной ненависти, встретил взгляд Гэбриэла, прохрипел злобно:

– Хороший конь у тебя, Хлоринг. Молись на него.

– Это вы херово бегаете. – Отмахнулся Гэбриэл и тронул поводья, следуя за братом. Многие провожали его мрачными, ненавидящими взглядами, именно его справедливо считая виновником разгрома и плена. Эх, если бы удалось его тогда остановить, и кишки выпустить! Но что получилось, то уж получилось.

В отличие от корнелитов, понимавших, что пощады не будет, междуреченские кнехты особенно не беспокоились. Тех, кто шел биться из идейных соображений, за новое герцогство и против Хлорингов, среди них почти не было. Почти все они готовы были хоть сейчас присягнуть Хлорингам и встать под их знамена – так обычно и происходило в рыцарских междоусобных войнах. Поэтому они провожали братьев взглядами скорее любопытными: близнецы, а разные. Разные волосы, броня, повадка. Герцог живой, насмешливый, брат его – мрачный, серьезный. Вначале показалось – и более опасный… Но последующие события показали, что герцог Элодисский и сам по себе не подарок. Именно после событий близ Кальтенштайна он навсегда получил прозвище Красный Жнец. И не смотря на улыбчивое лицо, уповать на его милосердие еще бессмысленнее, чем на жалость графа Валенского.

– О'Келли, Хьюитты, Рорки… – Гарет, с высоты своего роста и роста своего коня разглядывал потрепанных боем, хмурых рыцарей. – Не вижу фон Берга и Венгерта… Но и так улов неплохой. О, имена, о, люди!

– Мы не понимаем, что произошло, герцог. – Гордо произнес граф Анвилский, Эдуард Морганн, Бергстрем по матери, дальний родственник Эльдебринков, самый родовитый из пленных. – Мы узнали о вашей беде, шли на помощь…

– И объединились с корнелитами, едва появился граф Валенский. – Насмешливо перебил его Гарет, а Гэбриэл добавил:

– Хватит врать, как там тебя. Вы собрали малый тинг в Лавбурге, где порешили взять нас с братом в заложники и торговаться с королевой насчет собственного герцогства в Междуречье. Думаешь, мы об этом не знаем?

– А это измена, Морганн. – Холодно добавил Гарет. – Измена, как она есть. Ты клятвопреступник и бунтовщик, как и все, здесь присутствующие. Что скажешь в свое оправдание?

– Мы не собирались вас убивать. – Хмуро произнес Эдуард. – Мы всего лишь хотели прекратить царящий в Междуречье бардак. Сколько можно было смотреть на зверства корнелитов и ждать вашего вмешательства?!

– Столько, сколько нужно. – Сурово произнес Гарет. – Убивать нас вы, может, и не собирались, но наша гибель от рук корнелитов была более чем вероятна, а, Морганн? Ну, а я собираюсь. Измена карается смертью, и вы это отлично знаете. Ваши земли конфискуются нами, ваши жены и дети отправятся в монастыри пожизненно. Приговор окончательный и отмене не подлежит, помилования не будет. Казнь свершится здесь и сейчас.

Рыцари, ожидавшие чего угодно, но не этого, встрепенулись, зароптали, раздались возгласы:

– Ваше высочество! Милорд! Ваше… как же так?! Милорд!!! – Но Гарет, не оборачиваясь, развернул коня и, дав знак Адаму, поскакал в сторону Кальтенштайна.

В этот день на поле перед крепостью Кальтенштайн были казнены восемьдесят рыцарей и сто два оруженосца, а так же около тысячи корнелитов и корнелиток, и поле это впоследствии окрестили Красным. Казнили пленных немецкие наемники герцога; титулованным особам самолично рубили головы Адам и Гейне, для корнелитов соорудили наспех виселицы из того леса, что шел на осадные машины – это приказал сделать с мстительным удовольствием сам Гарет, – для тех, кому не хватило деревьев в ближайшей роще. Гарет и Гэбриэл наблюдали за казнью двенадцати самых знатных рыцарей, после чего развернули коней и поехали в крепость, откуда уже тянулась вереница крестьянских телег – собирать трупы, трофеи и раненых. Крепость готова была принять раненых, и монахи-францисканцы уже ушли на поле, отыскивать тех, кто еще дышит, и отпевать покойников с обеих сторон. В конюшни Кальтенштайна вели коней, каких эта крепость не видала и в лучшие времена – по крайней мере, в таких количествах.

– Сэр Йоганн! – Окликнул его Гарет. Тот стоял посреди двора, оценивая обстановку и отдавая распоряжения, но на голос герцога откликнулся сразу. Подошел, кланяясь Гэбриэлу:

– Граф!

– Пора тебе пересесть на другого коня, рыцарь Кальтенштайн. – Весело сказал Гарет. Рыцарь с нежностью поглядел на своего конягу:

– Это не конь, это мой старый боевой товарищ.

– Так пусть теперь отдыхает в холе и покое. – Усмехнулся Гарет без тени насмешки. – Ест отборный овес и люцерну, резвится на лугу среди хорошеньких кобылок. Прими мой первый подарок! Не взамен, но на пару к твоему другу.

Рыцарь Кальтенштайн сглотнул, рука дрогнула: такого коня, которого сейчас подвели к нему, он мог разве что погладить при случае… И то не факт. Конь нервничал, атласная шкура была в грязи и крови, но стать, порода и цена были видны невооруженным глазом. Коней лучше в данный момент во дворе крепости просто не было, фриз не уступал даже олджернонам Хлорингов и эльфийцам сотни Дэна Мелла. Он был ниже, чем олджерноны, и ниже, чем длинноногие кони руссов, но мощь и грация соединялись в нем с необыкновенно гармоничными пропорциями и роскошными мастью и гривой с хвостом. Ганс Кальтенштайн любил своего старого коня, но отказаться от этого красавца было выше его сил. Рыцарь был из той редкой породы людей, кто искренен в чувствах и поступках, руководствуется в жизни своими понятиями о чести и достоинстве, и совершенно не честолюбив и не завистлив. Ему и в голову не приходило, что теперь он может ожидать от герцога, которого, что ни говори, спас в самый безнадежный момент, рискуя своей жизнью и жизнью всех своих подданных и собственных дочерей, какого-то вознаграждения. Подарок в виде роскошного коня его тронул чуть ли не до слез и преисполнил благодарности, прямо скажем, непропорциональной ни заслуге, ни дару за нее, но искренней и честной.

– Будем пировать! – Воскликнул Гарет. – Матиас! Отправляйтесь в Торхвилл, бегом, туда-обратно, за провизией и пойлом! Не будем же мы у местных крестьян последнюю скотину сжирать!

Гэбриэл пошел к своему коню, которого окружили руссы и немцы, разглядывая и восхищаясь, и мельком заметил, что Кину у дальней стены, под навесом, разговаривает с каким-то другим эльфом, похожим на него, на первый взгляд, как две капли воды. Конечно, для людей все эльфы были одинаковы, да и полукровки различались лишь цветом глаз и волос, но Гэбриэл-то подобной предвзятостью не страдал… Приглядевшись, он понял, что они все-таки разные: у незнакомого эльфа были шире расставлены глаза очень светлого, орехового цвета, тогда как у Кину глаза были яркие, янтарные, как у рыжего кота. Но похожи они были так, что Гэбриэл и без подсказки брата сообразил, что видит одного из своих дядек – Гикори, или Тиса.

– Гикори Ол Таэр, брат вашей матери, Лары Ол Таэр. – Сказал эльф приятным голосом с небольшим акцентом, когда Гэбриэл подошел к ним. – Счастлив видеть тебя, Сетанта. Я выехал, чтобы встретиться с вами, еще до того, как узнал о ваших неприятностях. Ри постоянно держит нас в курсе. Мы, несомненно, поможем: наши личные воины, мои триста лучников и Золотая Ала Тиса, стоят у Каяны со вчерашнего дня. Но мы понимаем, сколько ненужного вам шума вызовет даже такое эльфийское вмешательство, которое не противоречит Священному Миру, и потому медлили, видя, что вы справляетесь сами. Я лишь помог подмоге подойти короткой дорогой через Зеленый Лес… Рад, что вовремя.

– Угу. – Кивнул Гэбриэл. Лично ему дядька понравился: простой такой, как для эльфа, искренний. Но он помнил, как к дядькам относится брат, и помнил, почему. Немного узнав возможности Кину, Гэбриэл верил, что дядьки, если б захотели, в самом деле могли через сны брата найти его на ферме. Все было бы тогда иначе. Он вернулся бы домой, не изувеченный физически и морально. Отец узнал бы о фермах и о Красной Скале, и уничтожил бы их в зародыше, с Драйвером заодно. Сколько душ было бы спасено при этом! От этой мысли стало так тошно, что Гэбриэл стиснул зубы и отнял руку, которую машинально протянул было для рукопожатия. Эльф чуть дрогнул, недоуменно нахмурился.

– Нам не привыкать без вас обходиться. – Сухо произнес Гэбриэл. – Незачем было волноваться. Ножки эльфийские мочить, ручки пачкать. Мы уж сами как-нибудь.

Недоумение исчезло – Гикори понял. Произнес спокойно:

– Мы сожалеем, если ошибались, но мы были уверены, что найти тебя нельзя, и что мы сделали все, что могли. И сейчас уверены, что это было так.

– Брат думает иначе.

– Мы знаем. И сожалеем. Дайте нам шанс, если мы не правы, понять это и заслужить прощение.

– Кого я вижу! – Гарет, освободившись, поспешил к ним. – Дядюшка Гикори, сам, своей собственной величественной персоной! А что без дядюшки Тиса? Не по Сеньке шапка? Много чести? Ты и без него рассчитываешь узнать все, что вам надо?

– Я понимаю, – так же невозмутимо произнес Гикори, хоть глаза чуть сузились и лицо потемнело, – что тобою движут давние обида и горе. Потому не сержусь.

– Обида?! Не-ет, merde, вы меня не обидели. Вы меня унизили, плюнули и растерли! Отшвырнули прочь, когда были нужны, даже слушать не стали то, что я пытался вам рассказать: что вижу брата, связан с ним, и могу показать вам место, где он сейчас находится. Вы знаете Остров, как никто, вы без проблем нашли бы его! Но зачем вам это?! Вы же до сих пор нас ненавидите за то, что мама нас родила.

– Это не так…

– Это так! Так вот: идите к черту вместе с ненавистью со своей. Вы не нужны ни мне, ни брату, ни моей племяшке. И да: мы знаем, кто и как убил маму. Ты же за этим приехал на самом деле? Так вот, передай Тису, который даже ради этого с нами увидеться не захотел: что мы справимся без вас. Мы отомстим за маму, и воспитаем маленькую луа Айвэн. А главное, – голос Гарета от злорадства стал ниже, – я запрещаю вам соваться в мое герцогство. Если мои подданные, или вассалы моего брата, сунутся на эльфийскую территорию и что-то там напакостят, я сам с ними разберусь, как требует Священный Мир, либо выдам вам на расправу, но нарушить наши границы не позволю. Я знаю, чего на самом деле вы хотите. Но пока живы мы с братом и наши наследники, у вас это не выгорит! Так Тису и передай!

– И он прав. – Закончил Гикори, вернувшись к брату. – Мы в безвыходном положении, брат. Эльфы не позволят нам пойти против сыновей и внуков Лары. Мы не в силах это преодолеть.

Повисла тишина. Тис прошелся по шатру, скрестив руки на груди и низко нагнув голову. Спросил вдруг, не поворачиваясь, совсем не то, что ожидал услышать Гикори:

– Как они ее назвали? Айвэн?

– Да. ОН дал мне увидеть ее… Она в самом деле вылитая Лара. Она даже магию использует так же и такую же, как это делала сестра.

– Ты говорил с НИМ?

– Немного. – Гикори чуть смутился. – Ты же знаешь, я всегда любил его и восхищался им. И не смотря ни на что кое-что от той любви и того восхищения… осталось. Я поговорил с ним. Спросил про девочку. ОН показал мне ее. Хочешь ее увидеть?

Тис молчал очень долго. Лицо его было мрачновато-грустным. Потом, вновь удивив брата, кивнул:

– Да.

Гикори мимолетно коснулся его руки, посылая ему образ Вэнни, играющей в саду с рыжим котом.

– Как думаешь, – спросил Тис после новой долгой, очень долгой паузы, – они позволят нам забрать ее в Лисс?

И каким бы неожиданным для Гикори ни был этот вопрос, ответ слетел с губ мгновенно:

– Нет. Никогда.

– Может, зря ты с ним так? – Спросил Гэбриэл, провожая Гикори глазами.

– А ты догони, извинись. – Огрызнулся Гарет. – Поклонись в ножки, скажи: "Прости, дорогой дядюшка, что обидели твое гадищенство. Вы ни в чем не виноваты, это мне, дураку, надо было думать, когда рождался у нашей мамы". Они нас и отца никогда не перестанут ненавидеть, свиноты надменные.

Гэбриэл заметил въезжающий в ворота фургон Саввишны, положил руку брату на плечо:

– Забудь. У меня тут для тебя сюрприз небольшой… Думаю, ты будешь рад.

– Ты меня пугаешь, Младший! – В дурашливом ужасе отшатнулся от него Гарет. – Не знаю, что, после всего, что ты уже сделал, по-твоему значит "небольшой сюрприз", но мне уже страшно!

– Ну… Он в буквальном смысле небольшой. Маленький такой. Я сейчас. – Он нырнул в фургон, потом появился вновь и принял оттуда на руки девочку… нет, хрупкую девушку в темном платье, которая, поставленная на ноги перед Гаретом, потупилась и покраснела.