2

Воздух в норе заметно прогрелся, стало душно. Пробудившись от короткого сна, нарушенного жарой, охотник открыл глаза и посмотрел на девочку. Она не спала и тихо сидела, прислонившись к стене, тонким пальцем водя по пыли на полу.

Он снял шляпу. Голова была закрыта обтягивающим капюшоном, он снял и его.

Наконец Мина смогла рассмотреть незнакомца во всех деталях. Он так отличался от людей из города, что девочка разглядывала его во все глаза, со всей силой своего детского любопытства. В городе все были низкие, коренастые, словно придавленные тоннами земли, под которыми вынуждены были существовать. И грязными: с водой была напряженка, колодцев было мало, поэтому банный день устраивали не часто, в основном умывая лишь руки и лицо.

Человек, сидящий перед ней, разительно отличался от всех, кого она когда-либо видела.

Высокий, широкоплечий, одет совсем не так как горожане. Кожа на лице смуглая, волосы чёрные, длинные, блестящие, завязанные в хвост. Только пара прядок на лбу свисала до плеча. Лицо вытянутое, нос прямой, губы чуть тонковаты. На левой половине лица, от виска до губ, белеет старый шрам, заметно выделяющийся на тёмной коже. Эта белая полоса ничуть не портит его, даже наоборот, украшает. И острый взгляд красивых изумрудных глаз, прожигающий насквозь.

Охотник заметил, что девочка смотрит на него во все глаза. Хоть она и испытывает страх, всё равно остаётся ребёнком. А детям всегда всё интересно, и пусть даже у него не будет половины лица, девочка не станет от этого разглядывать его менее внимательно. А может интерес её только возрастёт.

Мурашки пробежали по его спине. Он чуть вздрогнул.

Она это заметила?

Когда он последний раз ощущал это? Когда он последний раз вспоминал, что тоже когда-то был ребёнком. Таким же, как она.

Он отогнал непрошеные мысли.

– М… меня зовут Мина, – тихо сказала она, надеясь, что он в ответ тоже назовет своё имя. Он не посмотрел на неё. Не издал ни единого звука, – ты тоже убежал из города?

Мужчина хранил молчание. Слышал ли он её вопрос? Повторить она не решилась.

– Темнеет, – произнёс он спустя минуту, – скоро двигаемся дальше.

– Куда?

Охотник не ответил, казалось, он был полностью поглощён перебиранием предметов в своей сумке.

Мина еле заметно пожала плечами. Наверное, в более безопасное место. Она не заметила, как снова задремала, а проснулась оттого, что он тряс её за плечо. Уже знакомое чувство, как нагретая плотная ткань перчатки прикасается к ней. А под тканью она чувствует сильную руку.

Она села и потёрла сонные глаза. Так долго Мина не спала ни разу в жизни: в городе, где она выросла, приходилось вставать с последними лучами солнца, а ложиться уже с рассветом. Заниматься уборкой и помогать рабочим было её обязанностью, впрочем, как и всех детей старше семи лет. Ей было восемь, и она была самой младшей в бригаде. Мальчишки не дружили с ней, а девочек в городе было совсем мало, но они не принимали в свою компанию такую маленькую, как Мина. После смерти отца, у неё никого не осталось.

Охотник уже собрался и ждал её у выхода из норы. С другой стороны от пологого спуска были ступеньки, вырытые прямо в земле, по которым они и поднялись в ночь, обещавшую быть долгой.

3

Охотник кинул циновку, прикрыв ей вход, присыпал песком, отряхнул перчатки и двинулся вперёд. Девочка поспешила за ним. Её походка была нетвёрдой, голова чуть кружилась от слабости и беспокойства. А может просто надо поесть. Когда она ела последний раз? Несмотря на обжигающий воздух, ещё не успевший остыть после захода солнца, её то и дело бросало в озноб. Что теперь будет?

Мина посмотрела на тёмную фигуру широко шагающего впереди человека. Кто он? Как его зовут? Ведь она не знала о нём ничего. Он не взял её за руку, он ни разу не оглянулся, он даже не знал, не отстала ли она. Мине стало немного не по себе, она почувствовала себя лишней. Тугой комок снова появился в горле, выдавливая из сухих глаз слезы. Обида. Мина слишком хорошо знала это чувство, чтобы спутать его с чем-то другим.

Девочка кулаками терла глаза, изо всех сил стараясь не отставать. Ведь, каким-то образом, она знала, что он не вернётся за ней, если она потеряется.

Они шли уже довольно долго. Охотник всё время двигался вперёд, никуда не сворачивая, поэтому Мина старалась смотреть под ноги, чтобы не подвернуть ногу на каком-нибудь камне. Внезапно девочка врезалась в его спину и отскочила назад, чуть не упав.

Он резко остановился и напрягся. Недалеко он услышал шуршание песка, может за пять сотен метров. Среди валунов, которыми была усыпана Пустошь, кто-то был. Охотник знал, кто.

Твари вышли на охоту.

4

Мина стояла позади и тёрла лоб, который болел после столкновения со спиной незнакомца. Он не двигался. В свете большой луны девочка видела блеск его глаз. Два горящих зрачка, как у дикой кошки, они смотрели вдаль, словно за кем-то наблюдая.

– Найди большой камень и спрячься за ним, – сказал он и сунул руку за плащ, – и чтобы ни звука.

Мина ничего не успела сказать или спросить: охотник рванул в сторону, и в темноте она быстро потеряла его из виду. Сердечко заколотилось. Девочка секунду стояла в растерянности, но потом взяла себя в руки, и попыталась всмотреться в окружающую её темноту, слабо разгоняемую лунным светом. Он сказал – найти большой камень и спрятаться.

Она огляделась, но не увидела ничего похожего.

Девочка двинулась влево, ища подходящее место, и наткнулась на гладкий, довольно большой валун. Мина решила, что он подойдёт. Камень холодил покрывшуюся мурашками кожу сквозь тонкую ткань футболки. Пальцами она стала нервно перебирать остывший песок, ожидая возвращения своего спасителя.

Охотник медленно, по-кошачьи тихо переступал по песку, стараясь не издать лишних звуков. Он двигался, напрягая зрение, обоняние и, самое главное, слух. Тварей было несколько. Три, может четыре. Это было очень и очень паршиво – схватка предстояла серьёзная. Привычным движением он вынул из ножен кинжал. Обрез, всунутый в сапог, он решил пока не использовать: патроны для него стоили недёшево.

Много раз в своей жизни он дрался с таким количеством тварей, но тогда он был совершенно один. Он очень надеялся, что девочка хорошенько спряталась, иначе, чёрт бы его побрал, он не сможет спасти её во второй раз.

Охотник услышал хруст камней справа, метрах в ста.

Какого чёрта их столько в одном месте? Они не терпели конкуренции, поэтому обычно встречались по одному, максимум, по паре штук одновременно.

Эти твари были ростом выше двух метров, хотя экземпляры попадались разные: иногда мелкие, ростом с человека, иногда здоровые, под три метра. Сгорбленные, состоявшие из одних мышц и сухожилий, с длинными острыми, как лезвия, зазубренными когтями на пятипалых руках, большой отвратительной пастью с острыми зубами и мощными ногами, позволяющими совершать высокие прыжки и нападать на жертву сверху.

Их чёрную твёрдую кожу было нелегко пробить из-за бугристых наростов и шипов, а постоянно выделяемая железами вонючая слизь, покрывающая всё тело, заставляла лезвие соскальзывать, что делало схватку с ними крайне трудной. Эти твари стали бы идеальными машинами для убийства, если б не мозг величиной с орешек. Две вещи всегда мешали им прослыть ужасными непобедимыми хищниками: тупость и жуткая вонь, стоявшая вокруг них в радиусе пятисот метров. Это была смесь запахов чего-то непередаваемо отвратительного: мертвечины, которой они питались, хотя предпочитали лакомиться свежатиной, и того особого запаха пустошей, сухого, выжженного… мёртвого. Охотник ненавидел этот запах, полностью забивавший нос, стоило подойти к тварям поближе. Люди прозвали их «падальщиками» или «каннибалами».

В ночное время удалённые районы пустошей кишели ими: они охотились сначала на ничего не подозревающих путников, а потом, когда люди вооружились и стали осторожны, на живность помельче: диких пустынных кошек, диких собак, песчаных ящериц. Охотились они и на сородичей – на «москитов», мелких летающих хищных тварей.

Москиты представляли собой полутораметровых стрекоз-переростков со смертоносным жалом на гибком хвосте, которым они пронзали ничего не подозревающую жертву, налетая со спины. Их маленькие головки крутились во все стороны, а довольно крупная пасть с острыми зубками могла легко прокусить шкуру, мех, кожаную одежду и добраться до сочной плоти. Плодились они много, поэтому недостатка в москитах не было. Кроме падальщиков охотились на них и люди. Их мясо употребляли в пищу, несмотря на его жёсткость и низкие вкусовые качества, но для тех, кто привык выживать, оно вполне годилось в пищу.

Какая ирония: мы едим их – они едят нас…

Когда популяция диких животных, некогда прирученных человеком, но одичавших, исчезла из этих мест, падальщики, москиты, хамелеоны и другие виды людоедов стали охотиться друг на друга в одиночку или, редко, стаями, пожирая себе подобных. Со временем на пустошах появилось нечто вроде естественной иерархии и образовалась цепочка питания, суть которой заключалась в простом и древнем принципе выживания: сильные едят слабых.

Знакомый отвратительный запах коснулся ноздрей охотника.

Трое. Один справа, уже метрах в пятидесяти, за выщербленным валуном, второй чуть левее в восьмидесяти метрах, другой обходил его сзади. Охотник продвигался вперёд боком, лицом к двум тварям справа.

Впереди мелькнула тень.

Он почувствовал, как вскипает кровь.. Тело наливается силой, внутри поднимается волна возбуждения. Скоро эта волна спадёт и останется только разум. Ясный, как луна в безоблачную ночь. Холодный, как сталь сжимаемого кинжала.

5

Падальщик рыкнул и упал на передние конечности, готовясь прыгнуть.

Охотник выжидал до самого последнего момента, когда тварь уже летела на него, выпустив когти и предвкушая лёгкую добычу. В последнюю секунду, вложив всю силу в удар, он развернулся и выкинул руку с кинжалом вверх, так чтобы склизкая кожа не помешала падальщику напороться на лезвие всем своим весом. Кинжал с хрустом вошёл в отвратительную плоть, распарывая её до самого подбородка. Падальщик пытался пошевелиться, издавая булькающие звуки, но вскоре замер. Охотник опустил кинжал, и мёртвая туша, медленно соскользнув с лезвия, свалилась на песок. С одним было покончено.

Падальщики всегда нападали исподтишка – так, чтобы добыча до самого последнего мгновения не могла их увидеть и оказать сопротивление.

Второй обошёл огромный валун и прыгнул сбоку по левую руку. Лезвие кинжала сверкнуло в лунном свете, разрезав горло второго. Охотник опустил голову, чтобы широкополая шляпа прикрыла его лицо и верх плаща от брызг вонючей крови, полившихся сверху, словно дождь.

Мужчина быстрым движением стряхнул кровь с оружия и замер.

Запах.

Он нахмурился. Запах стал слабее. Третья тварь отошла дальше. Мужчина двинулся быстрым шагом вперёд, и понял, что запах уходит. Внезапная мысль мелькнула в голове. Он был так увлечён схваткой с двумя другими, что не заметил, не почувствовал, как уходит третий. Тварь учуяла более лёгкую добычу.

Девочка.

Эта тварь учуяла ребёнка.

Охотник побежал назад.

Мина сидела, прислонившись к валуну, и чувствовала, что спина начинает уставать и замерзать. Голые ноги она поджала под себя, чтобы как-то их согреть. Какой-то неприятный запах долетел до неё. Она поморщилась: он напоминал смесь тухлых овощей и машинного масла, каким протирали станки в городе, чтобы они не заржавели, и к этому примешивался запах чего-то горелого.

Запах становился сильнее.

Девочка попыталась высунуть голову из-за валуна, но чуть не упала на бок. Непонятный звук донёсся до неё вместе с усилившимся запахом.

Что это? Рычание?

По ногам побежали мурашки. Кто-то приближался к ней, и этот кто-то не был человеком. Захотелось вскрикнуть от страха, но Мина помнила наказ: сидеть и не издавать звуков. Девочка с трудом проглотила рвавшийся на волю крик, сильно зажав рот руками. Она поджала ноги плотнее и замерла, моля небеса о том, чтобы никто не услышал звук её громко стучащего в ночи сердца.

Охотник замедлил бег. Он готов был в любую секунду отбить нападение твари, но той нигде не было видно. Он снова мысленно чертыхнулся и уже раз сто успел пожалеть, что взял ребёнка с собой. Он всегда был один. Он всегда отвечал только за себя. Остальные его не волновали. Он не понимал, почему в этот раз изменил принципу.

Мужчина остановился, прислушался. Принюхался. Запах стал резче. Значит, он был прав: тварь решила, что ребёнок будет лёгкой добычей.

Чертовски логично…

Адриган нахмурился: сейчас не время для этого. Он выпрямился, успокоил чуть сбившееся от бега дыхание. Расслабился, закрыл глаза. Он старался почувствовать его. Увидеть тварь внутренним зрением. Ощутить.

С минуту охотник стоял неподвижно. Он знал, что эта минута может стать для девчонки последней, но другого выбора не было. Нельзя его спугнуть, тогда тварь могла сорваться и убить ребёнка мгновенно.

Но раз они пришли втроём… что-то здесь не чисто.

Разум зацепил что-то. Вот он. Медленно опускается на передние конечности, готовясь прыгнуть. Девочка сидит, сжавшись за круглым валуном. Тварь совсем рядом с ней. В каких-то метрах – на расстоянии одного смертельного прыжка.

Охотник открыл глаза и рванул вперёд, чертыхаясь сквозь сжатые от злобы зубы. Расстояние сокращалось, но недостаточно быстро, чтобы успеть убить тварь одним ударом.

Он видел всё происходящее очень чётко и плавно, будто время замедлилось.

Тварь подбирается, тело становится пружиной, сейчас задние ноги распрямятся, и падальщик прыгнет на неё сверху, через валун. Прямо ей на голову.

Охотник заходит справа, отталкиваясь от текучего песка каблуками сапог. Вот он уже видит ногу твари. Он замахивается и что есть сил бросает кинжал вперед, лезвие со звуком рассекает воздух и входит в бедро твари по самую рукоять. Тварь ранена, но прыжок уже не остановить, ребёнок всё равно в смертельной опасности.