Жмурки, или Игра с новым миром

Вокруг кровати зияла пустота. Только тени перепрыгивали, как лягушата, через полосы света. Лин спустил ноги, нащупал пятками прохладный пол и убедился, что мир существует. Знакомиться с ним нужно было наособицу, чтобы не отпугнуть неизвестность или не забояться самому. Мальчуган зажмурился. Решив, что этого маловато, закрыл глаза ещё и ладошками. Темно!!! Тут же захотелось встать на карачки, чтобы ощущать неведомое всем собой. Но мужская гордость не позволила елозить пальцами и коленками по половицам. Слишком многое – целая жизнь – отделяло его, почти четырёхлетнего, от хнычущего ползунка. Лин шагнул вперёд. Ноге стало тепло от лучика, шмыгнувшего в окно. Ещё один шаг! Холодно! Малыш крался посреди комнаты, покачиваясь на ходу, как игрушка Ванька-встанька. Бум! – во что-то врезался. Провёл рукой – непонятно.

– Борьшое, – сказал вслух. – Градкое. Шелшавое. Дылявое. Делётся!

Приоткрыл глаз и уставился на преграду. Перед ним стоял стол с причудливыми ножками и блестящей от лака столешницей. Лин мысленно положил находку в «копилку», опять зажмурился и потопал дальше. Пахнуло ветром, и сквозняк приподнял мальчугану белобрысый чубчик.

– Ээээ! – недовольно поморщился Лин.

Послюнявил пальцы и пригладил непослушные волосы. Прошёл дверной проём, запутался в длинной шторке, отделяющей большую комнату от коридора, и выпал из одного «запределья» в другое. Наступил в мокрое – не понравилось. Вытер ногу о пол – не высохла. Пришлось плюхнуться у стены и вытирать подошву подвернувшимся разноцветным половиком. Заодно огляделся. Пространство сияло! Искрились стаканы в сушилке. Блики метались по граням зелёного кувшина, в котором отмокало что-то жуткое – остро пахнущее, жёлто-коричневое и ноздреватое. По ажурным стёклам кухонного шкафчика толпами скакали искры. В ведре, полном воды, покачивался белый ковшик. Из угла угрюмо пялился умывальник.

Лин вспомнил стишок:

– …и начарьник, и мочарок командил. – Подумал и добавил: – И клокодир!

Довольный собой, стукнул кулаком по расписной кастрюле, прихватил из хлебницы сушку и понял, что не хочет зажмуриваться. Мир подсовывал ему разные разности, вкусные вкусности и за компанию шорохи, шелесты и шёпоты. Неведомое зазывало его в игру, на ходу объясняя правила: «Вот ты – и вот я! Вот порог – и вот кот! Вот берёза – и вот солнышко! Вот корыто – и вот сарай! Вот укроп – и вот дорожка! За мной, за мной – скорей, бегом, вприпрыжку…»

Порог превратился в крыльцо – и Лин нашёл на третьей ступеньке свои коричневые сандалии, по которым шустро сновал красный муравей. Кот – пружинкой – взлетел на крышу сарайчика и улёгся среди яблочных долек, разложенных для просушки. За домом росли три берёзы, но только у одной в кудрявых ветках приплясывало солнце. В корыте лежал розовый поросёнок и жевал комбикорм, распаренный с измельчённой травой – крапивой, ширицей и «красным корнем». Дорожку пересёк ёж и юркнул под нижние ветки крыжовника. Лин попробовал достать его, ободрался о колючки и оставил ежа в покое. Вдоль садовой дорожки разлохматился укроп. Сразу за ним репейник раскидал широченные листья-лопаты. На вишне заорали дрозды и прыснули стайкой прочь, оставив после себя уйму «поклёвок».

Лин шёл, а игра разворачивалась вокруг него. Под подошвами сандалий хрустели мелкие камешки. Света было так много, что приходилось зажмуриваться. Но мальчуган знал, что всё увиденное теперь принадлежало ему, а значит – не исчезало. Новый мир рождался от соприкосновения с новым же Человеком.

Жареная рыба, или Чёрный кот – к удаче

– Мужчина – добытчик, – уверенно сказал папа. – Он ловит акул и охотится на мамонтов.

Они сидели вдвоём на замшелых брёвнах, сложенных перед палисадником. Солнце, покраснев, как помидор, висело над горизонтом и никак за него не падало. В воздухе толклись мошки и ночные мотыльки. От летней кухни пахло мятой и пирогом с ревенём. Мама и бабушка зазывали чаёвничать, но мужчины, одинаково сдвинув светлые, почти неразличимые брови, упорно не откликались, решая наиважнейшие дела.

– Наши-то, – прошептала бабушка, – рыбалить, что ль, собрались? Ишь, секреты развели, мазурики.

– Надо им «тормозок» на завтра собрать, – ответила мама и постучала ложечкой о гранёный стакан. – Эй, большой и малый, хватит ворон считать! Айда к нам, а то пирог застудится – будет на вас чихать и полотенцем утираться.

Мужчины решили не доводить выпечку до ангины и умяли кисло-сладкие ломти, запивая их крепким чаем. Но суровая мужская тайна осталась за семью печатями.

В пять часов утра папа растормошил Лина:

– Сынок, вставай.

Полумрак ещё наполнял комнату. Заспанный малыш надел клетчатую рубашку, такую же, как у отца, натянул шорты и красный кепарик с эмблемой известной футбольной команды. Уронил фонарик и, пыхтя, полез за ним под шкаф.

– Тшшш, – шикнул на него папа. – Женщин разбудишь. Чтоб рыбалка задалась, надобно бабьего глазу избежать.

Мама улыбнулась и повернулась на другой бок. Бабушка фыркнула и прикрыла рот уголком одеяла.

Прихватив рюкзаки, сложенные с вечера, рыбаки вышли во двор. Навстречу метнулся Моряк, радостно повизгивая.

– Нет, брат, – сказал папа, погладив собаку. – Мы идём нынче одни. А ты остаёшься за главного! Охраняй самое дорогое – хозяек!

За воротами обнаружилось, что рубашка на Лине надета наизнанку.

– Хорошая примета! – придумал на ходу отец. – Ежели в начале всё шиворот-навыворот, потом как по маслу покатится.

Рубашку всё же переодели и двинулись дальше. Тропинка виляла по задам, где местные из года в год высаживали картошку. По краю бесконечного поля росли подсолнухи и укроп, оплетённые розовой повителью. Трава, покрытая густой росой, переливалась сотнями малюсеньких радуг.

– Хорошо-то как! – выдохнул старший. – Славно денёк начался. Эх, чтоб тебя! Стой, сынок.

Из куста крапивы выбрался чёрный кот и уселся посреди тропинки. Зевнул и, задрав заднюю лапу, стал её вылизывать.

– Кыш! – крикнул папа и топнул ногой.

Кот нехотя приподнялся и лениво посмотрел на людей. В его взгляде читалось: «Что пристали? Сижу, никого не трогаю, мышей чужих не гоняю».

– Брысь! – ещё суровее возгласил папа, порылся в рюкзаке и запустил в кота фляжкой.

Черныш увернулся, отбежал на несколько шагов и распушил усы.

– Мяяяяяууууууу! – заорал грозно. – Мрэээээу!!!

Выгнул спину, зашипел, как спущенное велосипедное колесо, и замахал лапами.

– Опсель, – пробормотал папа. – Нарвались на неприятности. Придётся возвращаться и топать на реку кружной дорогой.

Лин тоже порылся в своём рюкзачке, обнаружил там бутерброды с колбасой и сыром, отщипнул кусочек и бросил противнику. Кот обнюхал колбасу, опустил шерсть на спине и уволок добычу в междурядье.

– Чтоб тебя черти, – в сердцах выпалил папа, – за я… за хвост драли!

– Челти? – заинтересовался сын.

– Черти – лохматые, чёрные, с рогами и копытами, – объяснил старший. – Посылаются в наказание. Понял?

– Поняр, – подтвердил Лин, живо представив себе соседского барана Турупа и его страшное «беееее».

– Тьфу-тьфу-тьфу, – поплевал папа через левое плечо и храбро шагнул вперёд. – Я, конечно, не верю, что чёрные кошки приносят несчастье, но народ тоже врать не станет.

Они миновали овражек, продрались сквозь заросли дикой малины, съехали по песчаному склону и чуток прогулялись по берегу. У серого валуна скинули рюкзаки, нашли пеньки, оставленные другими рыбаками, и закинули удочки в реку.

– Есть хочешь? – спросил старший спустя полчаса.

За это время ни одна рыба не соблазнилась хлебным мякишем, насаженным на крючок.

– Ага, – ответил Лин и сглотнул слюнку.

Они воткнули удочки в плотный песок и углубились в содержимое рюкзаков. Выяснилось, что кроме бутербродов – истинной пищи добытчиков – там лежал пакет с капустными пирожками, бутылка с молоком и термос с кофе. Лин на самом дне нащупал шоколадку – обожаемый им «Сникерс» с орехами.

– И когда успели? – то ли с досадой, то ли с удовольствием сказал папа. – Вот уж женщины – ничего от них не утаишь!

И улыбнулся.

Словно в ответ, зазвенел колокольчик, прикреплённый к удочке. По воде побежали круги. Рыба пошла!!! Забыв о завтраке, мужчины страстно подсекали, вытаскивали и вновь забрасывали уду в воду. Вскоре в ведре пучили глаза четыре рыбины: лещ и подлещик, плотва и подкаменщик.

– Почему подрещик? – спросил Лин, когда наступило затишье.

– Потому что на леща похож, да росточком маловат, – ответил папа и отхлебнул кофе из кружки.

– А подкаменщик, – сообразил мальчуган, – выластет и станет камнем?

Отец ухнул и расхохотался:

– Нет, сынок! Рыбка эта под камнями прячется. Потому и прозвали её подкаменщиком.

В ведро попали ещё две рыбы – небольшой окушок и крупный лещ.

– Пожалуй, хватит на сегодня, – подытожил старший. – Жадничать нельзя – иначе река в следующий раз поскупится.

На прощание Лин погладил мелкую волну у берега и – тайком – подарил реке шоколадку.

Возвращались прежней дорогой, и опять из-за крапивы высунулся чёрный кот.

– Дожидаешься, негритёнок? – покачал головой папа. – А мы тебя не боимся. На-ка тебе рыбку за то, что принёс нам удачу.

И положил окушка на траву. Они неторопливо прошли мимо и оглянулись. Черныш, вцепившись в рыбу лапами, громко мурчал. У ворот их встретил Моряк, принюхался к ведру с уловом и чихнул.

Из дома вышла мама и, упреждая рыбаков, сказала:

– Кто ловил, тот пусть рыбу и чистит. А я, так и быть – пожарю.

Бумажные лепестки и окно в алое

Оконное стекло было слишком плотное для того, чтобы услышать, как шелестят алые лепестки. Лин вскарабкался на широкий подоконник и прижался носом к холодной прозрачной поверхности. Нос расплющился и превратился в пятачок поросёнка. Мальчуган засмеялся и от удовольствия хрюкнул. Нос тут же вернулся к прежнему виду: слегка вздёрнутому и конопатому. Это окошко – единственное в комнате, которое полностью распахивалось. Остальные окна оказались – со слов бабули – «глухими», запертыми на шпингалеты и поверх прокрашенными белой масляной краской. Почему-то Лину запрещалось высовываться наружу и уж тем паче – вылезать на восточную сторону, туда, где цвели маки. Они полыхали начиная с июля, и с каждым днём их становилось всё больше – воздушных «юбочек», кружащихся вокруг зелёных балабошек.

Мальчик вспомнил, как весной бабушка Лена мастерила цветы из красной и розовой бумаги – шершавой, словно её вдоволь помяли в руках или даже пожевали. Бабуля вырезала лепестки и приклеивала их к зелёной материи. Лину по малолетству ножницы не доверили, и он наблюдал, как множится количество поделок.

– Пасха скоро, – приговаривала бабушка, выкладывая цветки на плетёное блюдо. – Кулич испечём, пасху творожную состряпаем, яйца покрасим. Шелухи луковой запасла вдоволь. В церковь сходим – покрестим. А уж потом истово возгласим: «Христос воскресе!»

Лин тогда не понял, зачем люди выкладывали припасы на длинный стол, а седобородый дедушка размахивал дымящейся плошкой на цепях и что-то неразборчиво бормотал. Он устал от стояния в толпе и немного оживился, когда все вокруг стали дружно тыкать в себя пальцами и кричать: «Христос воскрес!» Лин попробовал повторить и услышал за спиной:

– Праздник великий! Почему младеня не приучили правильно молиться?

Тощая бабуська со злым лицом дёрнула малыша за ворот и вопрошающе уставилась на бабушку Лену.

– Не ворчите, почтенная, – вполголоса ответила та и прижала к себе внука. – Четыре годика ему. С кого тут требовать знаний обрядовых?

– Левой рукой крестится недокормыш твой, – сердито прошипела храмовая прислужница. – От дьявола сие!

– Так он от природы левша, – опешила бабушка.

– Переучивай его, – буркнула старуха. – А то сначала левой рукой свечку ставят, а повзрослев, этой же дланью церкви рушат. Знааааю!!!

Бабушка Лена поморщилась. Она не терпела глупых нравоучений и сейчас не стала продолжать разговор, а подпихнула внука к двери. По дороге домой посетовала:

– Ребёнка осудили, а сами с каждого прихожанина пяток яиц в корзину сгрябчили. И по куличу! Куда им столько? Или решили до Троицы пасхальной снедью питаться? Ахти!

Лин опять ничего не понял, но запомнил морщинистое, словно печёное яблоко, лицо неприятной бабки. И ещё в память врезался вкус кулича – тёплый, сладкий, плотный – и знание, что Пасха – это творог со сливками, изюмом и кедровыми орешками.