Я – сын Эгея!

Тезей уже третий месяц жил во дворце царя Эгея.

Дворцом дом афинского царя можно было назвать с большой натяжкой. И Афины еще невелики, и дворца у них пока не было, скорее большой дом за укрепленной стеной, куда в случае необходимости могло собраться и собиралось все население города.

Но ни Тезея, ни самого Эгея, ни афинян это не смущало. Расцвет их прекрасного города был еще впереди, люди словно чувствовали это, не торопились с большими постройками, не возводили роскошные храмы, не ставили стройные колонны из белого мрамора. Они всему еще только учились, и строительство больших зданий не являлось первоочередной задачей.

Тезей и у деда в Трезене не видел огромных дворцов, он понимал, что все впереди. Слишком много вокруг врагов и завистников, сначала надо показать свою силу, иначе строить бесполезно, иначе построенные дворцы поспешат захватить и разорить. Богатство всегда привлекает тех, кто может на него покуситься.

Недаром на Пелопоннесе самые богатые Златообильные Микены, где громада крепости высится над округой, – сколько ни пытайся, не захватишь. Афинам до этого пока далековато, крепости нет, богатства тоже.

– Все впереди, все впереди… – твердил отец, и Тезей с ним соглашался.

Но соглашался не во всем.

Эгей все сокрушался о побеге на Крит Дедала, неутомимого изобретателя, прекрасного зодчего и скульптора.

– Вот если бы Дедал был здесь.

Умелый Дедал, конечно, хорошо, но не мог один Дедал изменить Афины, для этого нужны усилия тысяч людей.

– Ты левша? – удивился Эгей, наблюдая, как его новоявленный сын мечет копье левой рукой.

– Нет, но дед всегда говорил, что умение одинаково ловко и сильно биться обеими руками никогда не помешает. Я тренирую левую руку, чтобы уметь делать все одинаково хорошо двумя руками.

Эгей подал Тезею два копья:

– Ты можешь поразить цель двумя руками сразу?

Вместо ответа Тезей сделал резкое движение всем корпусом, и два наконечника вонзились в центр мишени почти рядом.

– Впечатляет… – пробурчал Эгей, но сын возразил ему:

– Нет, левая пока слабей.

Словно подтверждая его слова, копье, выпущенное левой рукой, упало на землю, поскольку воткнулось в мишень неглубоко.

Отец с сыном рассмеялись.

– Но у меня к тебе важный разговор. Пройдемся.

Некоторое время шли молча, потом Эгей вздохнул:

– Ты знаешь, что нас четыре брата – я, Паллант, Нис и Лик. После победы над захватившими власть Метионидами Аттика была разделена между нами на четыре части. – Было видно, что ему тяжело и неприятно говорить о противостоянии между братьями. – Паллантиды же метят захватить всю Аттику. Племянники высмеивали меня за отсутствие сыновей.

– Но ведь у тебя есть сын!

– Да, именно это теперь злит их больше всего. У меня есть наследник, который станет царем в Афинах после меня. А Паллантиды так рассчитывали поделить Афинское царство между собой! Тезей, нам стоит ждать с их стороны нападения, а крепостные стены Афин не столь сильны, чтобы выдержать долгую осаду..

– Значит, встретить их нужно вне крепостных стен, – согласился сын.

Тезей понимал, к чему все эти разговоры, отец постепенно передавал бразды правления царством в руки сына. Тот хотя и совсем юный, но вполне мог стать защитником царства, с появлением в городе царского сына, совершившего столько подвигов по пути от Трезена в Афины и снискавшего себе славу неукротимого и справедливого, афиняне воспрянули духом. Паллантидам их не одолеть!

Прошло совсем немного времени, городские стены даже не успели толком подлатать, как полсотни племянников и впрямь явились, чтобы потребовать от дяди дележа Афинского царства. Вот когда пригодились смекалка и сила Тезея, а также его умение воевать двумя руками.

Он сообразил устроить засаду на подходе к Афинам и перебить Паллантидов в стороне, не допуская разрушения даже окраин города. У горожан крепла уверенность: вот он, новый царь! Еще немного, и Эгей передаст власть сыну Тезею, который будет править справедливо сильной рукой. Вот тогда враги не посмеют тронуть царство и наступит эра всеобщего благоденствия.

Горожане были в этом совершенно уверены и вдруг…

Эгей мрачен, словно туча Громовержца.

– Отец, что случилось, неужели снова Паллантиды? Я разобью их в их собственном царстве и поделю его!

– Нет, Тезей, у нас есть беда похуже. В море появились корабли с черными парусами. Скоро один из них зайдет в Афины, и в городе наступят траурные дни.

– Почему? Что за корабли с черными парусами?

– Это критяне, посланники царя Миноса.

Тезей уже слышал эту историю, но не поверил в нее. Каждый девятый год Афины отправляют на Крит страшную дань – семерых юношей и семерых девушек. Их отбирает и забирает нарочно присланная команда. Это жертва критскому быку Минотавру.

Жена царя Миноса Пасифая некогда воспылала страстью к быку – символу царства и родила от него чудовище с туловищем человека, но головой быка. Бык огромен и требует человеческих жертв.

Тезей усомнился:

– Отец, но быки не едят не только людей, но и мясо! Зачем ему афиняне?

– Это не простой бык и не простая дань. Много лет назад афиняне убили старшего сына царя Миноса Андрогея. С тех пор критский царь мстит нам.

– Но кто сказал, что афинян приносят быку в жертву?

Эгей сокрушенно покачал головой:

– Мы уже дважды отправляли такую дань, никто из тех не вернулся. Корабль пришел за новой.

– Что будет, если мы не дадим?

– Критяне приплывут всем своим огромным флотом и разорят все царство, то, что уцелеет, станет легкой добычей Паллантидов.

– Критяне берут дань, чтобы накормить своего прожорливого быка? Но почему бы не убить Минотавра?

Эгей замахал на сына руками:

– Тезей! Хорошо, что тебя не слышит никто из критян. Минотавр сын царя Миноса.

– С каких это пор отцы стали бояться убивать своих сыновей, тем более если те такие уроды?

– Минос не сделает этого. Говорят, быка очень любит его красавица дочь Ариадна. Царевна жалеет уродливого брата, а сам царь Минос больше всего на свете любит Ариадну.

– Крит довлеет не только над Афинами, но и над всем миром, это я помню. Как они смогли захватить власть, отец?

Эгей некоторое время молчал, глядя на морскую гладь, в его лице была отрешенность, потом выдохнул одно слово:

– Золото.

– Золото? Почему оно, ведь куда ценней серебро?

– Это у нас в Афинах и в других городах греков, а в Египте или Малой Азии блестящее золото куда ценней тусклого серебра.

– Но как с помощью золота можно поработить жителей не Афин, а дальних городов, небольших рыбацких селений, где и серебро не так уж ценят?

– Заплатив золотом, можно построить огромный флот, который будет главенствовать во всех морях, перекроет торговые пути и не позволит подвозить продовольствие туда, где его не хватает. А рыбацкие деревушки?.. Для таких достаточно нескольких десятков наемников, которые приплывут на быстроходных триерах и вырежут полдеревни, уничтожат лодки, перебьют сильных мужчин, чтобы оставшиеся надолго запомнили, что империи Быка лучше подчиниться и платить дань, чем проявлять самостоятельность.

– А как же боги, их-то не завоюешь?

– Боги любят подношения, а золото позволяет делать их чаще и богаче. Если у Миноса есть возможность пожертвовать сотню быков Посейдону, то Бог моря послушает скорей его, чем меня, жертвующего всего десяток. И также все остальные боги.

– Неужели миром правит золото? – невольно прошептал Тезей.

– Пока еще не везде и не во всем, но оно скоро победит. И если Минос с его Критом навяжет остальным свою волю, так и будет.

Корабль и впрямь подошел к берегу в Пирее. С него высадились хорошо вооруженные люди и отправились по побережью, словно кого-то выискивая.

Родители прятали своих детей, уводили их в горы, но ничего не помогало. Критяне словно заранее знали, кого им брать. Те, кого они выбрали в жертву страшному быку, сидели в окружении охраны с обреченным видом. Конечно, мало приятного знать, что тебя, как овцу, отдадут на заклание порождению похоти царицы.

– Отец, а как смотрит на эти приношения сама царица?

– Она умерла при рождении Минотавра.

– Жаль, иначе я убил бы ее сам! – это вырвалось у Тезея невольно, но привело к следующей мысли. – Я отправлюсь на Крит одним из данников и убью Минотавра!

Его слова привлекли внимание старшего команды, сплошь одетой в черное. Черным было на корабле все – паруса, одежда, даже окраска самого корабля, только зловещий знак бычьей головы нарисован белым.

Кормчий корабля усмехнулся:

– Мы не берем в качестве дани кого попало, люди уже отобраны.

Тезей уже обратил внимание, что данники вовсе не так аппетитны, как могли бы быть, критяне выбирали не самых толстых или крепких, не самых высоких, не самых старших. Среди отобранных были и совсем щуплая и маленькая ростом дочь Фриагона Мелита, и длинный тощий сын Алиппа Гипофорбан. Пухленькая дочь Лаодипа Европа и гибкая, стройная рыжеволоска Перибея, дочь Алкафоя. Такой же гибкий Порфирион, сын Келея, и неповоротливый Амфидок…

Блестел любопытными глазами, пытаясь разглядеть черный корабль, Идас, которого судно интересовало больше, чем собственная судьба.

Тезей не мог представить, что все эти молодые, любящие жизнь юноши и девушки будут просто-напросто скормлены чудовищу.

– А я сверх дани! Небось бычок-то подавится?

– Тезей, нет! – воскликнул Эгей.

– Отец, не бойся, я сумею одолеть Минотавра, и Афины больше никогда не будут жертвовать Быку своих сыновей и дочерей.

Вокруг раздались приветственные возгласы родственников отобранной молодежи, после стольких одержанных побед афиняне верили, что у Тезея все получится.

Ему удалось убедить отца, что оставлять своего сына дома, отдавая чужих, негоже.

– Хорошо, Тезей, ты отправишься к царю Миносу и, возможно, сразишься с чудовищем. Я буду каждый день ходить на мыс Сунион и смотреть вдаль, ожидая твоего возвращения. Чтобы моя надежда не угасла, возьми вот это.

– Что это? – поинтересовался Тезей, принимая большой белый сверток.

– Это парус, мой парус. Под ним я ходил в море в молодости, под ним пришел в Трезен, когда встретился с твоей матерью. На каком бы корабле ты ни вернулся, на виду у мыса Сунион подними этот парус. Он будет означать, что мой сын возвращается победителем. Но если парус останется черным, как у вот этих, – Эгей кивнул на черный корабль, – я пойму, что Минотавр оказался сильней.

– Отец, – Тезей обнял вдруг постаревшего от горя Эгея, – парус будет какой угодно, только не черный! – Он повернулся к собравшимся на берегу афинянам. – Я верну ваших детей, не позволив принести их в жертву Быку. Царь Минос больше не будет забирать ваших детей! Ждите нас с победой.

Кормчий черного корабля пробурчал:

– Самонадеянный мальчишка!..

Тезей обернулся к нему:

– Я победил многих, в том числе и быка, которого Геракл привез с Крита, одолею и вашего Минотавра.

На него смотрели с надеждой, обмануть которую Тезей не мог. Теперь он обязан не просто одолеть Быка и вернуться сам, но и привезти живыми детей этих несчастных родителей. Он обещал…

С надеждой смотрели и приговоренные. Только теперь среди этих четырнадцати Тезей понял, какую огромную ответственность взял на себя. Одно дело отвечать за свою жизнь, обещав отцу выжить, но совсем иное – за жизнь других. Казалось, не только Эгей и родители несчастных постарели, сам Тезей вдруг повзрослел.

Да, он самонадеянный мальчишка, но мальчишка, уже облеченный доверием, ответственный за чужую надежду и жизнь. От этого взрослеют сразу.

Первую ночь провели совсем близко от дома – на острове Агиос, с которого в хорошую погоду видно и мыс Сунион, с которого жители Аттики высматривают возвращающиеся домой корабли или предупреждают кострами о приближении врага, и берег Трезена.

– Не стоит смотреть, мы еще наглядимся, когда вернемся. Расскажите нам лучше о Крите, – обратился Тезей к кормчему черного корабля.

Тот фыркнул:

– Я не нанимался к тебе сказителем. Сам увидишь!

На ночь их расположили в круге из охранников, но наблюдали вполглаза.

– Вы не боитесь побега?

Глаза критского кормчего насмешливы:

– Куда вы сбежите? Если хоть один сбежит, мы вернемся и возьмем еще раз семь человек.

Менесфей, сын Суния, славившийся своей задиристостью, поскучнел. Сознавать, что из-за твоей попытки обрести свободу семеро других могут ее лишиться, нелегко. Как бы ни любили они жизнь, но покупать свою ценой чужой не в бою, а из нежелания отправляться в царство Аида, не годится.

Этот человек в черном плаще прав – бежать им некуда. Вернуться домой нельзя, родственники тех, кого заберут вместо них, никогда не простят, прятаться на островах всю жизнь не будешь. Кроме того, у критян везде есть глаза и уши, найдут быстро, и снова пострадают неповинные люди.

Но юношам совсем не хотелось умирать, будучи принесенными в жертву чудовищу, у Амфидока невольно вырвалось:

– А если вы не вернетесь?

Перибея, дочь Алкафоя, сообразила, что юноша может навлечь на себя гнев, еще не добравшись до острова, быстро добавила:

– Да, бывают же бури…

Бровь кормчего изогнулась, глаза снова заблестели:

– Вы хотели сказать, что нас можно перебить? Полтора десятка безоружных юнцов и девушек против шести десятков хорошо обученных и вооруженных стражей?

Он был прав, у них самих связаны, хотя и некрепко, руки, а на веслах сильные мужчины, мышцы которых вздуваются буграми при малейшем движении, рядом с каждым меч, а в руках огромное весло. Тридцать гребцов работают, тридцать отдыхают.

А еще плеть, готовая свистнуть и оставить обжигающий след на теле непокорных.

У Тезея мелькнула мысль попросить о хорошей буре Посейдона, но он тут же отказался. Его никто не заставлял плыть вместе с обреченными, сам вызвался. Теперь отступление было бы позорным. К тому же едва ли их гибель во время бури что-то изменит. Единственный выход – сразиться с Быком и убить его.

Словно подслушав мысли Тезея, кормчий добавил:

– А если вдруг наш корабль не вернется, с Крита отправится другой, если нужно, третий или весь флот, но дань будет доставлена! Все должны знать, что обмануть царя Миноса нельзя!

Дальше плыли молча, о чем говорить, если их участь предрешена?

Кормчий, казалось, забыл о пленниках, он командовал гребцами, следил за курсом и тем, как устраивались на ночлег, но при этом не упускал ничего и никого из вида. Они переночевали на Аттике, прошли мимо Серифоса и пристали к небольшому острову южней Сфироса. Тезею, никогда не бывавшему в море так далеко, острова казались похожими, разве что один больше, другой меньше, на одном кручи от самой воды, как у Серифоса, а у другого лес по берегам стеной. Но сидевший рядом Идас, который плавал со своим отцом Аркадом на Киклады не раз, объяснял, где какой остров.

– Смотри, Тира…

Тезей с интересом разглядывал громаду горы, выступающей из моря, вершина которой курилась дымом. Тиру иногда еще называли Санторини. Дед говорил, что если Гефест и трудится где-то в своей кузнице, то несомненно под Тирой, а друг деда Ликий возражал:

– Э, нет, там не Гефест, а сам Тифон. Поверь, если эта гора изрыгнет пламя по-настоящему – Кикладам не спастись!

Киклады – красивые острова, жаль, если с ними что-то случится.

– Хорошо бы, и Криту тоже, – добавляла со вздохом мать.

Почему она была так сердита на Крит, Тезей тогда еще не знал. Ему предстояло выяснить.

На небольшом острове между Сикиносом и Фолегандросом переночевали. Там состоялся разговор, немного успокоивший пленников и ввергнувший в недоумение Тезея.

На вопрос, что дальше, Идас только вздохнул:

– Не знаю, я даже на Тире не бывал…

В воздухе словно витало какое-то дурное предчувствие, была разлита тревога.

Конечно, не тревожиться, отправляясь на Крит, чтобы сразиться с Минотавром, мог только глупец, да и его спутникам тоже есть из-за чего переживать, но Тезей чувствовал, что это из-за Тиры в том числе. Почему, неужели из-за дыма над ее верхушкой?

– Она всегда так дымит?

– Нет, не всегда, – ответил им подошедший кормчий. – А дальше за Тирой уже Крит. И боитесь вы зря, если кому и суждено погибнуть, так только ему, – человек в черном кивнул на Тезея. – Но Тезей сам вызвался.

– А. нам разве нет? – осторожно поинтересовалась Мелиппа.

Еще в Афинах, увидев эту девушку, Тезей удивился – худенькая, невысокого росточка, разве такая заинтересует Быка? Мелита была изумительной вышивальщицей, но уж никак не кормом для чудовища.